– Что ты здесь делаешь? – Я спал… – В коридоре? – Не в коридоре, – поправил ее я, – у двери комнаты Тэо. – О, Джейкоб! Ты хотел, чтобы он чувствовал себя в безопасности, да? – Мама обняла меня и прижала к себе так крепко, что я подумал, у меня сейчас и правда случится какой-нибудь припадок. – Я знала, – бормотала она. – Знала! Все эти книги, эти идиоты-врачи со своими заявлениями, мол, дети с синдромом Аспергера не умеют сочувствовать… Ты любишь своего брата. Ты хотел защитить его. Я позволил ей обнять себя, так как, видимо, она хотела это сделать. Было слышно, как Тэо в своей комнате заворочался в постели. Сказанное мамой, формально говоря, было верным. То, что говорят врачи и пишут в книгах про аспи – мол, они не могут сопереживать чувствам других людей, – это полная чушь. Мы понимаем, когда кому-то больно; только это сказывается на нас иначе, чем на других людях. По-моему, это следующий этап эволюции: я не могу избавить вас от печали, так зачем мне замечать ее? Вдобавок я спал под дверью Тэо не потому, что хотел защитить его, просто я устал от недельного недосыпа, ведь меня каждую ночь будил плач брата, и мне хотелось полноценно отдохнуть. Я преследовал свои цели. Вы можете сказать, похожий мотив двигал мною и в случае с Джесс. Оливер Эмма хочет позвонить в «Американ эрлайнс» и потребовать, чтобы они задержали вылет рейса, но система связи с авиакомпанией полностью автоматизирована. Когда мы наконец связываемся с живым сотрудником, оказывается, что он находится в Шарлотте, Северная Каролина, и не имеет связи с аэропортом Бёрлингтона. – Вот что, – говорю я ей. – Вы можете опередить его, если полетите напрямик в Сан-Франциско. Оттуда до Пало-Альто почти то же расстояние, что из аэропорта Сан-Хосе. – (Она смотрит поверх моего плеча на экран компьютера с найденной мною информацией о перелете.) – Учитывая долгую пересадку в Чикаго, которая предстоит Тэо, вы, как ни крути, окажетесь на месте раньше его. Эмма подается вперед, и меня обдает запахом шампуня от ее волос. Она с надеждой скользит взглядом по информации о рейсе, а потом останавливается внизу, на цене. – Тысяча восемьдесят долларов?! Это нелепо! – Покупать билеты день в день недешево. – Ну, мне это не по карману, – говорит Эмма. Я щелкаю по плашке «Купить билет» и вру отчаянно: – А мне в самый раз. – Что вы делаете! Вы не можете платить за это… – Поздно. – Я пожимаю плечами. По правде говоря, в смысле финансов мое положение сейчас довольно шаткое. У меня всего один клиент, да и тот не может себе позволить оплату моих услуг, и, что еще хуже, я на это согласен. Разумеется, я пропустил в школе права лекцию о том, как высасывать кровь из своих клиентов, и теперь все свидетельствует о том, что я парень с обложки глянцевого журнала со статьей об адвокате, потерпевшем полный финансовый крах. Но в то же время, думаю, я могу продать свое седло – у меня есть одно очень красивое, английское, оно лежит в кладовке под пиццерией. К чему мне оно, когда у меня даже лошади нет. – Добавлю эту сумму к счету, – говорю я, но мы оба знаем, что, скорее всего, этого не случится. Эмма на мгновение закрывает глаза: – Я не знаю, что сказать. – Тогда просто помолчите. – Вам не нужно было ввязываться в эту историю. – Вам повезло, что на сегодня у меня был запланирован только разбор ящика с носками, – шучу я, но Эмма не смеется. – Простите, – говорит она. – Просто… у меня никого больше нет. Очень медленно и осознанно, чтобы Эмма не испугалась и не отдернула руку, я сплетаю свои пальцы с ее пальцами и сжимаю их со словами: – У вас есть я. Если бы я был по-настоящему хорошим человеком, то не стал бы подслушивать разговор Эммы с ее бывшим мужем. Генри, это Эмма. Нет, я не могу перезвонить позже. Речь идет о Тэо. Он в порядке. То есть я думаю, что он в порядке. Он сбежал из дому. Конечно, я это знаю. Он летит к тебе. Да, в Калифорнию. Если ты не переехал куда-нибудь за последнее время. Нет, извини. Это не было намеренное… Не знаю я почему. Просто уехал. Использовал мою кредитную карту. Слушай, давай поговорим об этом, когда я приеду? Ох. Я разве не упомянула об этом? Все идет хорошо, я приземлюсь раньше Тэо. Будет неплохо, если ты встретишь нас в аэропорту. Мы оба летим «Американ эрлайнс». Потом последовала пауза. – Джейкоб? – ответила Эмма. – Нет, он не летит со мной. Мы решили, что я проведу ночь в доме Хантов как взрослый старше двадцати пяти лет и буду присматривать за Джейкобом, пока Эмма тащит Тэо назад через всю страну. Сперва, после ее отъезда, все складывается легко: мы можем поиграть в Wii, мы можем посмотреть телевизор. И слава богу, сегодня Коричневый Четверг, так что с едой никаких проблем: я могу приготовить Джейкобу бургер на ужин. И лишь по прошествии часа после ухода Эммы я вспоминаю о завтрашних слушаниях – тех самых, про которые так и не сказал ей и куда мне придется везти Джейкоба в одиночку. – Джейкоб… – говорю я своему подопечному, увлеченному просмотром передачи о том, как изготавливают батончики «Милки вей». – Мне нужно поговорить с тобой секунду. Он не отвечает. Даже не отрывает глаз от экрана, поэтому я встаю перед ним и выключаю телевизор. – Я просто хочу немного поболтать. – Джейкоб молчит, а я продолжаю говорить: – Суд начнется через месяц, ты это знаешь. – Через месяц и шесть дней. – Верно. Так вот, я подумал… тебе может быть трудно проводить в зале суда целый день, и решил: нужно с этим что-то сделать. – Ох, – вздыхает Джейкоб и качает головой. – Я не могу проводить в суде весь день. Мне нужно выполнять школьные задания. И я должен быть дома к половине пятого, чтобы смотреть «Борцов с преступностью». – Кажется, ты не понимаешь. Это не ты определяешь. Ты являешься в суд в назначенное судьей время и идешь домой, когда он тебя отпускает. Джейкоб обдумывает услышанное. – Мне это не подходит. – Вот почему мы с тобой завтра едем в суд. – Но мамы нет. – Я знаю, Джейкоб. Ее отъезд не был запланирован. Но главное, мы будем в суде из-за того, что ты сказал мне. – Я? – Да. Помнишь, что ты говорил, когда разрешил мне ссылаться в защите на невменяемость? Джейкоб кивает: – Что акт об американцах с инвалидностью запрещает дискриминацию со стороны штата или местных властей, включая суды, и что некоторые считают аутизм ограничивающим дееспособность, хотя сам я к таким людям не отношусь. – Верно. Но если ты расцениваешь синдром Аспергера как порок развития, то, в соответствии с упомянутым актом, имеешь право на особые условия, которые облегчат для тебя судебный процесс. – Я позволяю себе слегка улыбнуться, будто выкладываю на стол козырную карту, которую долго держал про запас. – Завтра мы попытаемся обеспечить тебе эти особые условия. Эмма