Пять минут я рассказываю ему про Джесс Огилви и обвинение в убийстве. Говорю, что бегство Тэо имеет ко всему этому какое-то отношение. Закончив, я слушаю объявление для пассажира, который вот-вот опоздает на свой рейс, а потом набираюсь храбрости, чтобы встретиться взглядом с Генри. – Джейкоба судят за убийство? – дрожащим голосом произносит он. – И ты мне ничего не сказала? – И что ты сделал бы? – с вызовом спрашиваю я. – Прилетел бы в Вермонт и стал бы для нас рыцарем на белом коне? Что-то я в этом сомневаюсь, Генри. – А когда это появится в местных газетах? Как я объясню своим дочерям – одной семь, другой четыре, – что их единокровный брат – убийца? Я отшатываюсь, как будто он дал мне пощечину. – Постараюсь сделать вид, что ты этого не говорил, – бормочу я. – И если бы ты хоть немного знал своего сына, если бы провел с ним какое-то время, а не просто присылал каждый месяц чек для очистки совести, то знал бы, что он невиновен. На щеке Генри дергается мускул. – Помнишь, что случилось во время пятой годовщины нашей свадьбы? Этот период жизни, когда мы пробовали все возможные методы вмешательства и лечения, чтобы вернуть Джейкобу связь с миром, скрыт в моем сознании мглистым туманом. – Мы пошли в кино, остались наедине впервые за много месяцев. И вдруг по проходу прошел какой-то странный человек, присел на корточки и стал разговаривать с тобой. Через минуту ты встала и ушла с ним. Я сидел и думал: «Кто, черт побери, этот парень и куда отправилась вместе с ним моя жена?!» Я пошел за тобой в фойе. Оказалось, он отец нашей няни и врач «скорой помощи». Ливви позвонила ему в панике, потому что у Тэо сильно текла кровь. Он пришел к нам домой, заклеил пластырем рану Тэо и пришел позвать нас. Я смотрю на Генри: – Ничего этого я не помню. – Тэо потом наложили десять стежков на бровь, – говорит Генри, – потому что Джейкоб разозлился и опрокинул высокий стульчик, когда Ливви на секунду отвернулась. Теперь я вспоминаю панику, в которой мы поспешили домой; Джейкоба, совершенно потерявшего голову, и истерически рыдающего Тэо; шишку размером с его маленький кулачок, набухающую над левым глазом. Генри поехал с Тэо в больницу, а я осталась успокаивать Джейкоба. Удивительно, как это возможно – выбросить какие-то события так далеко из головы, полностью переписать историю. – Не могу поверить, что я об этом забыла. Генри не смотрит на меня. – Тебе всегда хорошо удавалось видеть только то, что ты хотела, – отзывается он. А затем мы замечаем нашего сына. – Какого черта?! – восклицает Тэо. Я складываю на груди руки и отвечаю: – Вот и я о том же. Странно находиться в аэропорту, не встречая и не провожая кого-то. Еще более непривычно сидеть на заднем сиденье машины Генри и слушать, как он болтает о том о сем с Тэо, будто Тэо не догадывается, что в какой-то момент разорвется колоссальных размеров бомба. Когда Тэо пошел в туалет в аэропорту, Генри составил план. – Позволь мне поговорить с ним, – сказал он. – Он не станет тебя слушать. – Но убежал-то он от тебя, – резонно замечает Генри. Шоссейные дороги здесь белые, как кость, и чистые. Никаких трещин на асфальте от перепадов температуры, как в Вермонте. Сверкающие, счастливые и новые магистрали. Неудивительно, что Генри здесь нравится. – Тэо, – говорю я, – о чем ты думал? Он разворачивается на сиденье: – Я хотел поговорить с папой. Генри встречается со мной взглядом в зеркале заднего вида. Я же тебе говорил. – А ты не слышал о существовании телефона? Но Тэо не успевает ответить, потому что Генри сворачивает на подъездную дорожку. У его дома на крыше испанская черепица, а на лужайке перед ним стоит пластиковый замок принцессы. У меня сжимается сердце. Мэг, новая жена Генри, выскакивает из дверей. – О, слава богу! – говорит она и сцепляет руки перед грудью при виде сидящего на переднем сиденье Тэо. Мэг – миниатюрная блондинка с супербелыми зубами и блестящими волосами, собранными в хвост. Генри подходит к ней, оставляя меня самостоятельно бороться с сумкой, засунутой в багажник. Они стоят рядом, оба голубоглазые, золотоволосые, и напоминают открытку, на которой изображена образцовая арийская семья. – Тэо, – говорит Генри совсем по-отцовски, правда немного поздновато, – пойдем в библиотеку и потолкуем там немного. Я жду, что во мне проснется ненависть к Мэг, но она не объявляется. Эта женщина сразу изумляет меня тем, что берет под руку и ведет в дом. – Вы, наверное, безумно волновались. Я бы на вашем месте точно с ума сходила. Мэг предлагает мне кофе и кусок лимонного пирога с маком, а Генри и Тэо тем временем скрываются в глубине дома. Я гадаю, был ли этот пирог приготовлен как обычно, потому что Мэг из тех матерей, которые следят, чтобы в доме всегда была какая-нибудь вкусная выпечка, или она сунула пирог в духовку после того, как Генри сообщил ей о моем приезде. Не знаю, какой вариант расстраивает меня больше. Ее дочери (ну и Генри тоже) пробегают мимо двери в гостиную, чтобы украдкой взглянуть на меня. Обе они воздушные светловолосые феи. На одной – розовая балетная юбочка с блестками. – Девочки, – окликает их Мэг, – идите сюда, познакомьтесь с мисс Хант. – Эммой, – автоматически говорю я. Что подумают эти малышки о незнакомой женщине с такой же фамилией, как у них? Интересно, говорил ли им когда-нибудь Генри про меня? – Это Изабелла, – представляет дочку Мэг, слегка прикасаясь к макушке старшей. – А это Грейс. – Здравствуйте, – хором говорят они, и Грейс сует в рот большой палец. – Привет, – отвечаю я и не знаю, что сказать дальше. Чувствовал ли Генри некий баланс в своей второй жизни, имея двух дочерей вместо двоих сыновей? Грейс тянет свою мать за рубашку и что-то шепчет ей на ухо. – Она хочет показать вам, что делает на балете, – извиняющимся тоном произносит Мэг. – О, я люблю балет. Грейс поднимает руки вверх и соединяет пальцы. Она начинает кружиться, лишь слегка покачиваясь; я ей аплодирую. Джейкоб тоже раньше кружился. В детстве это был один из его способов самостимуляции. Он вертелся быстрее и быстрее, пока не сшибал что-нибудь, обычно вазу или еще какую-то хрупкую вещь. Глядя на Грейс, я понимаю, что с ней такого не случится, но, окажись она аутистом, Генри снова сбежал бы? Как будто я вызывала его своими мыслями, мой бывший просовывает голову на кухню. – Ты была права, – говорит он мне. – Тэо не хочет разговаривать без тебя. Испытанное мной легкое удовлетворение исчезает, как только Грейс видит своего папу. Она перестает вращаться и бросается к нему с напором тропического шторма. Он поднимает ее на руки и треплет Изабеллу по волосам. В Генри есть какая-то легкость, которой я раньше не замечала, спокойная уверенность, что он на своем месте. Я вижу ее высеченной на его лице, в маленьких морщинках, разбегающихся веером из уголков глаз, – морщинках, которых не было, когда я любила его. Мэг сажает Грейс к себе на бедро и берет Изабеллу за руку. – Пусть папа поговорит со своими друзьями. Друзьями. Я любила его. Мы с ним завели детей и вот к чему скатились. Я иду вслед за Генри по коридору в комнату, где нас ждет Тэо. – Твои жена и дочки, – говорю я, – они прекрасны. Но на самом деле мне хочется сказать: «Почему я не заслужила такого же счастья с тобой?» Оливер – Ну что ж, мистер Бонд, – говорит судья. – Вы снова здесь. – Как незваный гость, – с улыбкой отзываюсь я. Мы с Джейкобом снова в суде, на этот раз без Эммы. Вчера поздно вечером она позвонила и оставила сообщение, что они с Тэо прилетят домой сегодня. Я надеюсь, что у меня будут хорошие новости к ее возвращению. Бог знает, ей это нужно.