– Вас освободили из-под ареста вскоре после этого? – Да. Когда был арестован Джейкоб Хант. – Мистер Магуайр, вы имеете какое-то отношение к смерти Джесс Огилви? – Никакого. – Вы знаете, как она сломала нос? – Нет, – сухо отвечает Марк. – Вам известно, как был выбит ее зуб? – Нет. – Вы знаете, как появились ссадины у нее на спине? – Нет. – Вы когда-нибудь били ее по лицу? – Нет. – Голос Марка звучит глухо, будто из-под слоя войлока. Он смотрел в пол, но теперь, когда поднял взгляд, все видят, что глаза его влажны от слез, он тяжело сглатывает. – Когда я ушел от нее, – говорит Марк, – она выглядела как ангел. Хелен Шарп заканчивает допрос, Оливер поднимается на ноги и застегивает пиджак. Почему адвокаты всегда делают это? В «Борцах с преступностью» актеры, играющие адвокатов, тоже всегда повторяют этот жест. Может, солидности добирают, чтобы выглядеть профессионалами? Или им просто нужно куда-то деть руки? – Мистер Магуайр, вы сейчас подтвердили, что вас брали под арест за убийство Джесс Огилви. – Да, но они взяли не того парня. – И все же… некоторое время полиция считала вас причастным к преступлению, не так ли? – Наверное. – Вы также подтвердили, что грубо схватили Джесс Огилви во время ссоры? – Да. – Как именно? – За руки. – Он прикасается к своим бицепсам. – Вот здесь. – Кроме того, вы душили ее, да? Марк багровеет: – Нет. – Вам известно, мистер Магуайр, что при вскрытии были обнаружены синяки на шее Джесс Огилви, а также на плечах? – Протестую! – говорит прокурор. – Свидетельство с чужих слов. – Протест принимается. – Вы понимаете, что сегодня даете здесь показания под присягой? – Да… – Тогда позвольте мне спросить вас еще раз: вы душили Джесс Огилви? – Я не душил ее! – говорит Марк. – Я только… положил руки ей на шею. На секунду! – Во время ссоры? – Да. Оливер изгибает бровь. – Больше вопросов нет, – говорит он и садится рядом со мной. Я же опускаю голову и улыбаюсь. Тэо В девять лет мама отправила меня на занятия в группу психологической помощи детям, у которых брат или сестра – аутист. Нас было всего четверо: две девочки с землистыми лицами, у них была маленькая сестра, кричавшая без умолку; мальчик, брат-близнец которого был аутистом в тяжелой степени, и я. Мы ходили по кругу и называли одну вещь, которая нам нравится в нашем брате или сестре-аутисте, и одну – которая не нравится. Девочки начали первыми. Они сказали, что малышка не дает им спать по ночам и они этого не любят, но им нравится, что первым произнесенным ею словом было не «мама» или «папа», а «Сисси». Настала моя очередь, и я сказал, что терпеть не могу, когда Джейкоб без спроса берет мои вещи и спокойно перебивает меня, чтобы выложить какой-нибудь никому не интересный факт про динозавров, но, если я перебиваю его, он злится и у него происходит нервный срыв. Однако иногда он говорит смешные вещи, хотя не собирался этого делать: например, в лагере психолог сказала, что плавание будет для него как кусок торта, а он испугался, подумав, что ему придется есть под водой и тогда он обязательно утонет. Потом пришел черед другого мальчика. Но он не успел ничего сказать, потому что в комнату влетел и уселся к нему на колени его брат-близнец. От него воняло, то есть в прямом смысле слова. Тут в дверь просунула голову мать близнецов. – Простите, – сказала она, – Гарри не любит, чтобы кто-нибудь другой, кроме Стивена, менял ему подгузник. «Бедняга Стивен», – подумал я. Но вместо того чтобы дико засмущаться, как сделал бы я, или разозлиться, как опять же сделал бы я, Стивен только рассмеялся и обнял своего брата. – Пошли, – сказал он, взял его за руку и вывел из комнаты. В тот день мы занимались с психологом и другими вещами, но я был рассеян. Я не мог выбросить из головы образ девятилетнего Гарри в гигантском подгузнике и Стивена, который подтирает ему зад. Была еще одна вещь, которую я любил в своем брате-аутисте: его приучили к горшку. Во время перерыва на обед меня потянуло к Стивену. Он сидел один и ел из пластикового контейнера нарезанные дольками яблоки. – Привет, – сказал я, забираясь на соседний стул. – Привет. Я снял пленку с соломинки, воткнул ее в дырочку на коробке с соком и посмотрел в окно, пытаясь понять, что привлекло там внимание Стивена. – И как ты это делаешь? – спросил я через минуту. Он не стал притворяться, что не понимает. Взял кусок яблока из коробки, прожевал его, проглотил и сказал: – Это мог быть я. Мама Спатакопоулос не помещается на свидетельском стуле. Ей приходится отодвигать его и втискиваться на сиденье. Наконец судья просит бейлифа принести что-нибудь более удобное. Если бы я был на ее месте, то от смущения постарался бы спрятаться под этим дурацким стулом, но эта женщина совершенно счастлива. Вероятно, она считает, что пышная комплекция – подтверждение качества еды в ее ресторане. – Миссис Спатакопоулос, где вы работаете? – спрашивает ее стерва-дракон, также известная как Хелен Шарп. – Зовите меня Мама. Прокурорша глядит на судью, тот кивает. – Ну хорошо, Мама. Где вы работаете? – Я владею заведением «Мамина пицца» на Мейн-стрит в Таунсенде. – Сколько лет вы владеете рестораном? – В июне будет пятнадцать. Лучшая пицца в Вермонте. Заходите как-нибудь, я дам вам попробовать. – Вы очень щедры… Мама, вы работали днем десятого января две тысячи десятого года? – Я работаю каждый день, – гордо отвечает хозяйка пиццерии. – Вы знали Джесс Огилви? – Да, она часто ко мне заходила. Хорошая девушка, с отличной головой на плечах. Однажды помогла мне посыпать солью дорожку перед входом после ледяного дождя, потому что не хотела, чтобы я высовывалась на улицу. – Вы разговаривали с Джесс десятого января? – Я махнула ей рукой, когда она вошла, но это был сумасшедший дом. – Она была одна? – Нет, Джесс пришла со своим парнем и мальчиком, с которым она занималась. – Вы видите этого мальчика в зале суда сегодня?