– Надо было думать. Это ведь ты принимаешь таблетки. – Думаешь, я тебя обманула? Боже, Генри! Рада слышать, что ты такого высокого мнения обо мне. Убирайся! Вали отсюда! И однажды он свалил. Вдруг отец стучит в дверь и просовывает голову в комнату Тэо: – Мальчики, как… гм… тут у вас дела? Оба молчим. – Джейкоб, мы можем поговорить? Мы садимся в моей комнате, я – на кровать, отец – в мое кресло у стола. – Ты… ты не против, что я здесь? Я оглядываюсь. Он ничего не тронул на моем столе, так что я мотаю головой. Ему явно становится легче. Я так думаю, потому что его плечи расслабляются. – Я должен извиниться перед тобой. Только не знаю, как это выразить словами. – Со мной такое тоже бывает. Отец слегка улыбается и качает головой. Тэо очень похож на него. Мама всю жизнь это говорила, но теперь я вижу в моем отце многое, что напоминает мне меня. Например, его манера пригибать голову, прежде чем начать фразу. Или постукивать пальцами по бедру. – Я хотел извиниться перед тобой, Джейкоб. Есть люди… как твоя мать… которые никогда не сдаются. Я не из таких. Говорю это не в оправдание себе, а просто как факт. Уже тогда я достаточно хорошо знал себя, чтобы понимать: мне с этой ситуацией не справиться. – Под «этой ситуацией» ты подразумеваешь меня. Он мнется, потом кивает: – Я не знаю о синдроме Аспергера столько, сколько знает твоя мать, но, думаю, в нас во всех есть что-то мешающее нам общаться с другими людьми, даже когда мы хотим поддерживать связь с ними. Мне нравится идея, что синдром Аспергера – это приправа, добавленная к человеку, и, хотя во мне ее концентрация выше, чем в других людях, если провести анализ, окажется, что следы ее есть у всех. Я заставляю себя взглянуть в глаза отцу: – Ты знал, что яблоки ржавеют? – Нет, – отвечает он более мягким голосом. – Не знал. Вдобавок к списку яблочных фактов я приберег для отца еще один – с вопросами, которые я задам ему, если выпадет шанс: 1. Если бы не я, ты остался бы? 2. Ты когда-нибудь жалел, что ушел от нас? 3. Как ты думаешь, мы когда-нибудь сможем стать друзьями? 4. Если бы я пообещал стараться сильнее, ты обдумал бы возможность вернуться? Стоит отметить, что, пока сидели в моей комнате, мы успели обсудить яблоки, вчерашние показания судмедэксперта и статью в журнале «Вайред» о том, увеличивается ли количество людей с синдромом Аспергера в Силиконовой долине в связи с преобладанием в этой географической зоне носителей научно-математических генов. Пока я не задал ему ни один из тех вопросов, которые значатся в списке, лежащем на самом дне нижнего левого ящика моего стола. Мы все вместе едем в суд на арендованной отцом машине. Она серебристая и пахнет соснами. Я занял свое обычное место на заднем сиденье позади отца, который сидит за рулем. Мама рядом с ним, а Тэо – со мной. По пути я рассматриваю электрические провода, натянутые между столбами: у опор они сходятся близко, а посередине расходятся и слегка провисают, напоминая силуэты гигантских каноэ. Нам остается пять минут езды до здания суда, когда у мамы звонит телефон. Она едва не роняет его, пока ей удается ответить. – Я в порядке, – говорит она и заливается краской. – Встретимся на парковке. Наверное, я должен нервничать, но на самом деле я приятно взволнован. Сегодня Оливер скажет всем правду о том, что я сделал. – Ну, Джейкоб, – обращается ко мне мама, – ты помнишь правила? – Говорит Оливер, – бормочу я. – Передавать ему записку, если мне нужен перерыв. Я не идиот, мам. – Это как посмотреть, – бросает Тэо. Мама разворачивается на сиденье. Зрачки у нее большие и черные, пульс бьется в ямке между ключицами. – Сегодня тебе будет труднее, – тихо говорит она. – Ты услышишь вещи о себе, которые могут показаться тебе бессмысленными. Даже неправильными, ложными. Но помни, Оливер знает, что делает. – Джейкоб будет давать показания? – спрашивает отец. Мама поворачивается к нему: – А ты как думаешь? – Ради бога, я просто спросил! – Ну, ты не можешь прийти на третий акт и рассчитывать, что я перескажу тебе все, что ты пропустил! – рявкает она, и тишина заполняет машину, как зарин. Я начинаю бубнить себе под нос последовательность Фибоначчи, чтобы мне полегчало. Тэо, наверное, чувствует себя так же, потому что говорит: – Ну что… приехали? – сопровождая это истерическим смешком, как будто очень удачно пошутил. Мы заруливаем на парковку. Оливер стоит, прислонившись к своей машине. Это старый пикап, который, по его словам, больше подходит лошаднику, чем адвокату, но все равно довозит его из пункта А в пункт Б. Мы оставляем машину позади здания суда, подальше от камер и фургонов телевизионщиков. Когда мы проезжали мимо Оливера, он скользнул взглядом по машине, но не узнал нас, так как машина чужая. Только когда мы вылезаем наружу, он видит маму и подходит с широкой улыбкой на лице. А потом замечает моего отца. – Оливер, – говорит мама, – это мой бывший муж Генри. – Вы шутите? – Оливер глядит на нее. Отец протягивает руку: – Приятно познакомиться. – Гм… точно. Приятно. – Оливер поворачивается ко мне. – О, ради бога… Эмма, я не могу допустить, чтобы он шел в суд в таком виде. Я оглядываю себя. На мне коричневые вельветовые брюки, коричневая рубашка с коричневым твидовым пиджаком и тянущимся коричневым галстуком, который мне помог завязать Тэо. – Сегодня четверг, и он в пиджаке с галстуком, – сухо отвечает мама. – Вы можете догадаться, что сегодня утром у меня было много проблем. Оливер поворачивается к моему отцу: – Как он выглядит, по вашему мнению? – Как водитель службы доставки? – отвечает отец. – Я подумал о нацистах. – Оливер качает головой. – У нас нет времени везти тебя домой переодеваться, и ты не влезешь в мой… – Тут он замолкает и мерит взглядом моего папу. – Идите и поменяйтесь рубашками в туалете. – Но она белая, – говорю я. – Именно. Джейк, мы хотим, чтобы ты не был похож на современного серийного убийцу. Отец смотрит на маму: – Видишь? Разве ты не рада моему приезду? В первый день, когда я встретился с Джесс для занятий по социальным навыкам, я опасался за свою жизнь. В том году я занимался английским языком в классе миссис Уиклоу. Уроки были не слишком интересные, и миссис Уиклоу не повезло: ее лицо немного напоминало клубень батата, длинное, узкое, с несколькими торчащими из подбородка волосками и обрызгано оранжевым спреем, который имитирует загар. Но она всегда разрешала мне читать вслух, когда мы проходили пьесы, даже если я иногда с трудом запоминал свою очередь, и, когда в день экзамена я забыл дома свой конспект, по которому можно было готовиться к ответу, она позволила мне перенести сдачу на следующий день. Однажды миссис Уиклоу заболела гриппом, и один мальчик из нашего класса по имени Сойер Тригг (его как-то раз отстранили от занятий за попытку продавать в школьном кафетерии снотворные таблетки), не обращая внимания на замещавшую ее учительницу, отщипывал кончики листьев от хлорофитума и прилеплял их к своему подбородку жвачкой. Потом засунул себе под рубашку два бумажных комка и стал скакать по проходу между партами, говоря: «Я миссис Уиклоу», – и все смеялись. Я тоже смеялся, но только чтобы быть как все. Потому что учителей нужно уважать, даже когда они отсутствуют. И когда миссис Уиклоу вернулась, я рассказал ей о проделке Сойера, и она отправила его к директору. Позже в тот же день он прижал меня к моему шкафчику в раздевалке и сказал: – Я бы, блин, убил тебя, Хант! Что ж, остаток дня я провел в жуткой панике, потому что Сойер собирался убить меня, кто мог в этом сомневаться. И когда Джесс приехала в школу, чтобы впервые встретиться со мной, у меня в кармане лежал нож для масла, который я стащил из столовки, – лучшее, что мне удалось добыть за такой короткий срок, – на случай, если Сойер Тригг будет подстерегать меня в темных коридорах. Джесс обещала держать в секрете все, что я буду говорить ей, и ни о чем не расскажет маме без моего разрешения. Мне это понравилось – похоже на отношения с лучшим другом, по крайней мере, как их изображают по телевизору, – но я был слишком занят своими мыслями и никак не отреагировал. – Джейкоб? – окликнула меня Джесс, заметив, что я в восьмой раз оглянулся через плечо. – Ты в порядке? И тут я выложил ей все про миссис Уиклоу и Сойера Тригга. Джесс покачала головой: – Он не убьет тебя.