А пока мы ехали в Верхние Яруги (так называлось следущее село), трое легкораненых под командой лейтенанта Макарычева обороняли только что взятое Горшечное. Ну и двух тяжелораненых, пока не сможем их в госпиталь отправить. Алексей Падалко просился с нами и клялся, что пробитая пулей рука совсем не болит, на что ему ротный ответил, что он уже третью войну воюет и знает, что так с раненой рукой по морозу таскаться – верный путь к ампутации. Потому сиди, Леша, и делом занимайся. Летом бы тебя взяли, но не в такой мороз. Леша откозырял здоровой рукой и стал исполнять приказ, но задумал свой коварный план. Посему он с остальными село караулил и даже от него огнем приблудных немцев отгонял, но когда их сменили, нас все же догнал. Капитан только прокомментировал, что против Леши бессильны даже боги, но разрешил остаться, так как людей стало меньше, а задачу выполнять надо было и дальше. Леша нам рассказал, что оборонялись они сначала вчетвером, но потом к ним присоединилось еще пяток местных. Двое стариков, два пацана лет по семнадцать и еще один паренек из бывших окруженцев. Он при отходе летом остался в селе, и взяли его здесь в зятья. Вроде как был ранен, но Леша этим не заморачивался. Без него найдутся, кому проверять этого парня, был он ранен или просто к маминой сиське потянуло. Кстати, пленных даже прибавилось. К восьми сдавшимся сразу нашлись еще трое, при начале стрельбы забившихся в разные закоулки. А когда стало невтерпеж от мороза, то они и повысовывались. Кстати, обнаруживались они бабами, и бабы же их вели к гарнизону, периодически вымещая на них все беды и обиды от вермахта. Один был в каком-то черном наряде, так что его даже за эсэсовца приняли, за что ему сильно досталось от населения. Но лейтенант его засунул в сарай к прочим. Тоже найдется, кому с ним разобраться, эсэсовец он или какой-нибудь полевой ассенизатор, кому по традиции черный цвет формы положен. Больно много у немцев служб и всяких форм, легко и попутать. …И Верхние Яруги тоже взяли, устроив под вечер немцам побудку и рывок огородами в мороз и ночь. Ночью мороз был посильнее, потому беглецам явно пришлось несладко. Капитан всех нас предупредил, что немцы могут ночью попытаться отбить село назад, потому и спать опасно, погибнем, как чапаевцы в Лбищенске. Так что он и сам не спал, и ходил регулярно проверять посты. И мы не спали, кто на посту, потому как временный сон может легко перейти в вечный. Но немцы не то не решились, не то померзли до полного нежелания контратаковать. Кстати, нам досталась и немецкая пушка, которую вечером не усмотрели, зато уже утром все к ней руки приложили. Ротный хотел ею воспользоваться для следующей серии взятий. Да, пушка с собой – это было бы здорово, но, увы, никто не смог открыть у нее затвор. Как-то хитро сделан был. К нам присоединился местный дед, служивший в крепостной артиллерии еще в начале века, но и он не сподобился. Не то мы оказались никудышными артиллеристами, не то затвор примерз ночью. Плюнули и оставили ее в покое. Я решил высунуться с инициативой и предложил ротному мобилизовать нескольких местных, что уже восемнадцати лет достигли и руки-ноги имеют на месте. А если найдутся те, что в окружении остался, то еще и лучше. Им не надо показывать, с какого конца винтовка стреляет. Капитан мысль оценил и пополнил нашу роту. Нескольких подростков-добровольцев отшили сразу как недостигших призывного возраста. Один из них пытался сказать, что ему уже восемнадцать, но тут пришла его мама и обман вскрылся – он в лучшем случае к Берлину успеет. Взяли одного хозяина пятидесяти лет. Он как бы не подлежал призыву, но повоевать изъявил желание. Ну и нашлись, конечно, зятьки, только я переоценил их умения, они хоть и были в армии, но мало что усвоили. Ладно, я тоже под Кингисеппом был не сильно знающим. Так что будут доучиваться. Райцентр, что мы брали следующим, оказался крепким орешком. Немцы его сдавать не собирались, поэтому взяли его через сутки, когда сквозь сугробы пробились к нему две тридцатьчетверки. Жаль, что с пушкой не получилось, глядишь, и немцы раньше смылись бы, и трое из роты не легли бы под ним. Вот такая маневренная война была этой зимой. Уж наманеврировались всласть. После того как не удалось столкнуть немцев, отошли и стали греться. Тут с капитаном я согласен не только на 146 процентов, а на все 200: полежишь под селом без отхода от него, так там рота и останется. Кто замерзнет до смерти, кого ожидает инвалидность. Собственно, второе также может перейти в первое. Мороз больно неподходящий для неотступного охвата. Атаковали, отбиты, оттянулись и в сумерках попробовали снова. Поскольку опять не вышло, стали ждать подкрепления, а как прибыли танки, так и взяли. Танкисты говорили, что сквозь сугробы и заносы легкие танки не тянули. Только мощный мотор тридцатьчетверки волок ее вперед, но не всегда мог и он. И у них тоже потери: в роте на ходу всего-то два танка. С ними и брали. Хорошо, что еще в танковый десант не попали. Ледяной холод брони был прямо космический, даже если просто прижаться плечом к борту – и то пробивало. А трястись на броне, когда она тебя «греет» и снизу, и сбоку, да еще и холодный ветер навстречу… Ну ее нафиг, такую радость. От мотора, конечно, какое-то тепло идет, но больно прихотливо. Так что можно на броне замерзнуть, а можно один бок отморозить, а другой – поджарить с филейной части. Не, на санях как-то лучше. И друг к другу привалишься, и нет массы ледяного металла рядом. ППШ на холоде трогать голой рукой тоже не рекомендуется, но не настолько уж…. Да, «генерал Мороз» – оружие серьезное, но обоюдоострое, и от него легко самому пострадать. Я в этом убедился по опыту прошлой зимы, когда пришлось полежать на поле под таким огнем, что не встать было. Вот так лежишь и ощущаешь, что немеют щеки, кончик носа, пальцы рук и ног. И голова подсказывает, что еще чуть-чуть, и обморожу их, а если не чуть-чуть, а долго, то почернеют и отвалятся сами. Вот и коллизия, когда куда ни кинь, а всюду клин. Будешь лежать – замерзнешь, и может, даже до смерти. Встанешь и пойдешь в атаку – снесет пулеметом. Поползешь назад – застрелят как труса и дезертира. Так что лежишь и ощущаешь, как все большее число пальцев немеют. Ну да, насколько можно, начинаешь ими шевелить. Потом я разглядел, что рядом есть рытвина и, едва разминувшись с очередью, перескочил туда. Там можно было хоть поактивнее руками-ногами заняться. Потом, когда стемнело и отошли, пришел я в сарай, где мы разместились, снял сапоги – ой, как болью-то резануло! Как будто вся кожа на ногах лопается одновременно. Аж застонал от ощущений, но кинулся растирать пострадавшие места. Тесть про это много рассказывал, как на северах приходилось, потому я и знал, как действовать. Руки и ноги – все обошлось, а щеки малость обморозились. Потому и позже болели, но все осталось на первой стадии обморожения. Или степени, не помню, как правильнее. Вторая – это уже когда пузыри. Да, вот так перележишь в снегу, и пожалуйте к хирургам – удалять лишние детали. Тесть рассказывал, что иногда даже после ампутаций обмороженных мест раны плохо заживают и потом долго гноятся и обломки костей выходят. Бррр! Так что на собственном опыте познакомился с «генералом Морозом» и знаю, как легко самому об него обжечься. Так что к будущей зиме я был во всеоружии. Ну, насколько это возможно: и валенки выбрал с излишком по размеру, и из немецких шинелей нарезал сукна на портянки с запасом. И то периодически лицо морозом прихватывало и пальцы рук оттирать приходилось. А куда же денешься? Надо ведь не только в санях трястись, но и воевать. А тут уж не только на спуск давишь, но и более тонкие движения требуются. Оттого и надевал на руки сначала трофейные вязаные перчатки, а сверху – армейские трехпалые варежки. Когда нужно, варежки сбрасываешь и работаешь без них. После чего согреваешь промерзшие пальцы. Потому при виде брошенных немцем носков и газетной бумаги в сапоги что можно сказать? Лишние у этого немца ноги, да и голова зря место на плечах занимает. И пошел за лжепророком на восток, что есть глобальная глупость, и вторая ошибка – тактическая, в какой обуви на мороз побежал. Много таких осталось на полях, а потом их местные крестьяне зарыли там, где получилось. Наркомовские? По большей части я их не пил. Не сильно меня тянет на алкоголь после достопамятного лета, да и при морозе водку потреблять нужно аккуратно, только когда ты уже точно на улицу не пойдешь до протрезвления. Так что я водку чаще менял на что-либо, как, собственно, и табак. Обычно на чай и сахар, ибо их мне не хватало, особенно сахара. Ну, пока были трофеи наступления, можно было попить трофейного кофе. Правда, все чаще в трофеях попадался разный суррогат: желудевый, ячменный и вообще кто знает какой. А что делать? Заваривал это чудо немецкой школы эрзацев и эрзац-медом же подслащал. Но в каждой гадости есть и хорошая сторона. Эти вот «сорта кофе» можно было и вечером пить без вреда для сна. Сидишь, чистишь пистолет и из кружки прихлебываешь настой немецких дубов и кто знает чьего овса и ячменя. И не боишься, что всю ночь промаешься, когда сна нет ни в одном глазу. Пистолет у меня был трофейный, и даже редкий – ВиС, еще польского производства. Видно, немец им в польской войне прибарахлился. Парабеллум я сам не захотел брать, хотя имел возможность. Почему? Да по мне лучше пистолет с наружным курком, чем без него, как у парабеллума. А мои попытки заиметь советский пресекли – не положено стрелку, и все. И уплыл найденный наган к старшине. Вот трофейный, когда ты на передовой, начальство терпело, и даже когда открыто носишь. Когда в тыл попадаешь – лучше убрать подальше от чужих глаз. А так неплохая машинка, хотя несколько тяжеловатая. Что странного в нем, щечки рукоятки металлические на ощупь, хотя обычно тогда их делали из дерева или пластмассы. И пока понял, как он устроен, тоже пришлось поэкспериментировать с разборкой. В итоге вроде как и несложно, но пока додумаешься… Еще нам в Горшечном в трофеях попался ящик венгерских гранат, по виду напоминающих банки с кока-колой, у которых язычок для открывания был не на торце, а сбоку. Поскольку хозяева смылись, а инструкции были исключительно на венгерском, что было делать с этими трофеями? И чтобы при этом не подорваться? Я решил рискнуть и набрать их с собой, благо они действительно весом были с банку кока-колы, только несколько короче. А чтобы не рисковать с подрывом, прикрепил их проволокой к лимонкам и в Верхних Яругах две из них использовал, рассчитывая, что мадьярки взорвутся от детонации. Одна и правда нормально сработала, а вторая не захотела. Взрыв лимонки ее разорвал пополам и остатки исковеркал. Ну, коль они такие капризные, то я сдал две оставшиеся «банки» в трофеи. Мало мне опасений, что сам подорвешься, так они еще и работать не желают! В марте армия отошла назад и заняла жесткую оборону. Я так думал, что это была явно южная часть Курской дуги, вот только надо было вспомнить, по каким армиям Воронежского фронта должен был прийтись удар будущим летом. Вроде как Поныри и Прохоровка с Обоянью. Это от нас не близко, но как знать? Я, честно говоря, совсем не помнил, участвовала ли армия в Курской битве? Как-то не обратил на это внимание в свое время. Тут, правда, была чуть другая причина. Вернувшись в свое время, я больше налег на изучение разных событий вокруг Ленинграда. Потом, конечно, начал читать и про другое, но поскольку бои под Курском освещались все же широко, то я сосредоточил внимание на менее известном. И вот те на, не посмотрел то, широко известное, которое и понадобилось… Так что я потихоньку ругал себя за самонадеянность и трудился, как и весь фронт. С марта по лето стояло затишье, и надо было воспользоваться тем, что война временно задремала. Пока она спит, надо подготовиться к летнему удару. Мы рыли землю. Не только стрелки и пулеметчики, но и артиллеристы, танкисты, саперы. С утра до вечера, благо день увеличивался, противотанковые рвы, окопы, ходы сообщения, дзоты, проволока, минные поля, для артиллеристов – несколько огневых позиций на каждое орудие. Сделали все на первой полосе обороны (а это три траншеи и густая сеть ходов сообщения меж ними, блиндажи и дзоты), идем глубже строить вторую (еще две траншеи), потом – отсечную позицию, потом какой-то там тыловой рубеж… Тут траншей было две и дзотов чуть меньше, но все равно прилично. Штык лопаты вновь и вновь входит в грунт, громоздятся бревна накатов, для тыловых учреждений роются щели для пережидания авианалетов. От многомесячного рытья земли можно было офигеть, но никто не ныл. Я-то ладно, но все считали, что не зря так долго стоит тишина. Немцы этим летом соберут все силы и попытаются отыграться снова. Типа: вы нас бьете зимой, мы вас – летом. Так что надо ждать реванша. Правда, наступил май, и все ждали их наступления, как в прошлом году, а немцы стояли и стояли. Нет, с их стороны были видны признаки работ, строились укрепления, периодически рычали моторы, артиллерия пристреливалась. Но наступления не было. В июне – тоже. Доморощенные стратеги стали строить теории, что немцы вообще не полезут. Им возражали такие же маршалы в погонах рядовых и ефрейторов, что в сорок первом немцы начали в конце июня и только к октябрю смогли доползти до Москвы. Наполеон без автомобилей, на конной тяге был даже быстрее. Так что если начать в середине июля, то время до осенней распутицы как бы есть. Тем более осень может оказаться сухой и затяжной. Насчет погон я немного пошутил, их с зимы потихоньку вводили, но еще не до конца. Когда нас перебросили прикрывать саперов, ставящих минные поля, так оказалось, что саперы еще в гимнастерках с петлицами щеголяют. У нас уже погоны были, а они в мае – с петлицами. Тут я насмотрелся, как они с минами работают. Что интересно, я думал, что в это время мины выглядели, как в мое: металлические, дискообразные, в них ввинчивается взрыватель в виде маховичка. В мое время были и пластмассовые, но сейчас этого ждать рано. Ан нет, сплошное дерево. Противотанковая мина – длинный ящик, по виду напоминающий гробик для любимого мопса, противопехотная – небольшая деревянная коробка. А взрыватель одинаковый! И там, и там! Вот чудеса-то. И выглядит, как какой-то штуцер. Саперы понарассказывали, что взрыватель очень чувствительный, так что трогать мины после установки опасно, ибо случится «моментально в море». Тогда не знал, правда это или они лапшу на уши вешали нам, как незнакомым с предметом, но своего они добились, никто к их драгоценным минам и взрывателям руку не тянул. Ну да, та же противопехотная мина – двести граммов тола. Наступишь – нога к черту, может, и вторая вместе с ней, если близко стоит. У нас в доме жил один парень, звали его Вадим, так вот он на подобной мине подорвался. Левой ноги не было по колено, с правой тоже что-то случилось. И ходили такие слухи, что ему взрывом мужские органы оторвало. Насколько это было правда, кто знает. Боли у него точно были, потому как он пристрастился к белому порошку, и надолго его не хватило, года на три, кажется. Девяностые годы, чтоб их… Да, ротный форум будущих полководцев решил, что на сей раз немцы постараются дойти до Волги где-то под Сызранью. Тогда у нас ими будет выбито сельское хозяйство Тамбовской области и Пензенской, а самолеты могут бомбит разные поволжские города и заводы в них. В общем, с моей точки зрения, годный расклад, поскольку я не помнил планы немцев дальше грандиозного котла западнее Курска. Пусть будет так. Вообще-то само затишье очень относительное. Реально это просто время, когда главные силы никем не вводятся, а так артиллерия периодически бьет по целям, и за нею начинают охотиться. В итоге небеса и земля содрогаются от грохота орудий, а это чаще всего так, мелкие недоразумения. Туда-сюда ходит разведка, ее периодически засекают на горячем, и снова развязывается бой. Это я про разведгруппы, которые ходят тихо и скрытно. А есть еще разведка боем. То есть небольшие наступления без решительных целей: нужно захватить пленных, документы, которые действиями разведки без этого захватить не получается. Поэтому взвод или рота атакуют какой-то участок немецкого фронта. После короткой артподготовки надо ворваться в траншею и захватить, что можно. Отход тоже прикроет артиллерия. А потом нужное необходимо донести о своих. При этом есть и другие бонусы: вскрывается система огня, как та, что на передке работает, так и та, что поглубже. Ну и подорванный нами дзот немцам нужно либо восстанавливать, либо строить новый в другом месте. Могут быть и серьезные поползновения, чтобы захватить какую-то высотку или деревню, какие нам нужнее, чем им. Немцы тоже этим занимались. Раз – и с несчастного бугорка становится видна вся передовая. И обстреливаться тоже. А артиллерийский наблюдатель лучше видит с нее, куда стрелять. Вот 24 июня в соседнем полку было такое: немцы попытались сбить боевое охранение и взять высоту… Ее удержали, но все боевое охранение погибло, вроде как они держались до последнего. Вот такое тоже может быть в период большого затишья. Мы готовились к немецкому удару, и на рассвете 5 июля нас поднял гром артиллерии. Она хоть и гремела, но не по нам, откуда-то с юго-востока. Через некоторое время ее удар повторился, и снова грохотало там же, но на наши блиндажи и траншеи снова снаряды не сыпались. Так и прошел день 5 июля, жаркий и с доносящимся грохотом, как отдаленная гроза. Мало-помалу все разъяснилось: наступление немцев началось, но не в полосе нашей армии, а у соседей. Значительно позднее выяснилось, что утренняя побудка от артиллерии – это был наш удар по подготовившимся войскам немцев, чтобы испортить им все с самого начала. А второй артиллерийский гром – это уже сама артподготовка вермахта, когда он-таки собрался наступать. День у нас прошел тихо, то есть в обычном режиме. Никто не наступал, мы ждали. Все же, даже если немцам сейчас совсем не понравится полоса нашей армии, то они могут передумать и перенести удар к нам, если у соседей дело пойдет не слишком весело для них. Конечно, нам не сильно хорошо было видно, какая мощь готовится в глубине наших позиций. Мы догадывались, что немцев есть чем встретить, а возвращавшиеся из госпиталей бойцы кое-что говорили про то, что они видели – и про строившиеся в тылу укрепления, и про стоящие там войска, и про танки и артиллерию. Встретить фашистов явно было чем, вопрос больше был в том, хватит ли этого, чтобы их отбить. Особенно когда видели, сколько немецких самолетов летит туда или оттуда. Оккупанты действительно накопили огромную силу. Сдюжим ли? У нас многие побывали в окружении, некоторые даже не по одному разу. Самым «опытным» был Ефим Колесов, попавший в окружение в Западной Белоруссии, а вышедший к своим уже ближе к середине августа. А чуть позже – новое окружение. На сей раз, правда, дорога была покороче и побыстрее. Ефим был парнем веселым и разговорчивым, но об окружениях ничего не рассказывал более трех слов, единственным нематерным из которых являлось слово «и». И я его понимал: мой скромный опыт выхода из окружения тоже был невеселым. Но стряхнуть с него пыль не пришлось. Немецкое наступление кончилось через неделю. До Курска они не дошли, и обе их ударные группировки не соединились. Летней победы вермахта не случилось. К концу месяца их оттеснили на исходные позиции, а с августа началось наше наступление, закончившееся уже на Днепре. Август прошел в боях за Харьковщину, а сентябрь – за Полтавщину, дальше были опять плацдармы – букринский и ржищевский. Я почти что описал круг, вернувшись на Полтавщину и к Днепру. Почти, потому что до Днепра я не дошел. Километрах в пятидесяти от реки немецкий снаряд разорвался совсем недалеко от меня. Что это было за место? Да кто его знает! Наверное, это была уже Киевская область, потому как мы наступали, потихоньку поворачивая на северо-запад. Собственно, от того же Букрина до Киева не так чтобы и далеко, километров сто птичьего лета. Перед взрывом был хутор Дмитровщина, а до того – село Пески. Или Возки? Сложно сейчас уже сказать, но что Днепр недалеко, это чувствовалось. Немцы держались только на отдельных направлениях, поэтому стоило обойти их, так они спешили отойти. Ну а поскольку число мостов через Днепр невелико, то немецкие войска невольно сбивались в сторону этих самых переправ. Чем иногда и можно было воспользоваться. Потом в госпитале со мной лежали ребята-мотострелки, так они говорили, что Букринский плацдарм им сначала достался почти даром. Ударив, попали в такое слабое и полупустое место и быстро проскочили к самому Днепру. На той стороне – село Зарубенцы, в котором серьезных сил немцев нет. А на этой стороне – партизаны, которые подсказали, где в реке лежит полузатопленный немецкий понтон, поскольку со своими переправочными средствами очень туго. Паром кое-как починили, нашли разные подручные средства, и к утру на том берегу был уже целый мотострелковый батальон. Танки и серьезную артиллерию переправить было не на чем, поэтому они могли поддержать только огнем через реку. Река форсирована, и практически без потерь. Бывает же такое везение. А другая дивизия, выйдя к Днепру, натыкалась на подготовленную оборону, и такой же успех ей стоил большой крови. Собственно, говорили, что весь правый берег был немцами подготовлен к обороне, но вот их войска не всегда успевали дойти до нужного места. В Зарубенцах не успели, там-то пришли вовремя. Наверное, на походах к Днепру была такая вот гонка: кто быстрее выйдет к реке. А потом, как расширяли этот Букринский плацдарм, скольких сил и крови это стоило! * * * Но я это уже не увидел, только слышал рассказы, потому что за тем вот хутором снаряд упал близко ко мне. А нас ведь раньше учили наступать за огневым валом, прижимаясь к нему так, чтобы нас осколки не доставали, но и не удаляясь далеко от него, чтобы немцы не успевали очухаться, когда вал уйдет дальше, то есть чтобы вместо следующего снаряда на голову немца свалился я. Должен сказать, тяжелая наука, нервная. Ведется она вслед за настоящим огневым валом, так что двигаешься и ждешь, что какой-то снаряд или мина вопреки расчетам, грохнется не туда, куда надо, отклонившись больше, чем рассчитали. А его осколки достанут тебя… Но по отношению к вражеским разрывам наука не помогала. Да и, наверное, не могла помочь. Ну вот только представить, сколько у немцев было каких-нибудь разновидностей тех же дивизионных гаубиц? До черта, разных стран и разных производителей. Как тут угадаешь, что за 105-миллиметровый снаряд грохнется возле тебя и как повлияет материал его корпуса и сорт взрывчатки на то, достанет тебя осколок или нет? Лотерея. А тут был снаряд помощнее, меня, как щепку, взрывная волна швырнула и впечатала в берег невеликой речушки. Хорошо, что гранита там не было. Какое-то время я вообще не понимал, что со мной, просто все тело и весь мир были заполнены одною болью, в теле она была везде, даже там, где сроду не болело. Зрение и слух вроде как не выключились, но что я видел и слышал? Наверное, ничего. Спустя сколько-то времени боль схлынула, и я с удивлением ощутил, что моя душа отделяется от тела. Что я как бы взмываю над полем, над этой паршивой речушкой, названия которой я не знаю, над собой. Вижу, как поднимаются бойцы моего взвода после окончившегося артналета, как перевязывают раненых, точнее, как Павел Захаркин сам себе заматывает руку, а недавно призванный паренек из местных испуганно глядит, как ему Толя Брусков ногу перевязывает. И вижу я все это, как в старом черно-белом кино, с небольшой высоты, да еще и без звука. Вижу и себя, лежащего на том склоне, раскинув руки и ноги, и глядящего вверх. Но взгляд этот мне самому не нравится, стеклянный он какой-то, невидящий, далекий от всего вокруг. Вот до чего дошел ушибленный взрывом младший сержант Егорычев, лежит, боевую задачу не выполняет, в небо смотрит, где с небес на него он сам и взирает, и взгляд его ему самому и не нравится! Вообразите такую картину. Чушь, дичь, сорок бочек арестантов и полный апофигей, доходящий до полного апофигеца. Я испугался, что со мной произойдет что-то такое: или душа совершенно отлетит от меня, или я из-за отрыва души от тела сойду с ума. Сумасшествие или смерть. Такого выбора я не выдержал и отключился. Пришел в себя уже в заваленном ранеными госпитале. Что произошло со мной? Общая контузия. Не только мозги, как это обычно считается, пострадали от удара взрывной волны, но и все тело. Ну, конечно, в разной степени. Но удовольствия было мало, разве что только в том, что переломов у меня не нашли. Но и без переломов много чего было. Руками и ногами я несколько дней двигать почти не мог из-за болей. Голова не своя – ну, это понятно, а тут подкралась еще одна тихая радость: периодически с кашлем отходили сгустки крови. Как бывают после ОРЗ приступы кашля, только там мокрота отходит обычная, а у меня – с кровью. Доктор сказал, что это после удара воздухом в легких образовались небольшие кровоизлияния, оттого такое и есть. Кровоизлияния при контузии бывают и в мозг, про это мне уже не раз говорили раньше, и, чтобы они рассосались, после сотрясов и назначают постельный режим. Можно и не лежать, только потом будет хуже – скажем, упорные головные боли или психопатом станешь, что взрывается с пол-оборота или даже может без стимуляции взорваться. Начнет дождик собираться, моча в голову ударит – и вот на тебе, накуролесил. Руки и ноги, наверное, тоже болели от этого. Ну да, когда глаз подобьют, так, что происходит кровоизлияние под кожу, которая, кстати, и болит. А у меня так кровь излилась в мышцы, потому они и болят. Вот бывают ли при контузии кровоизлияния в печенку или в селезенку? Не знаю, может, и были, но там не болело. Впрочем, если рассосется в мозгу или в мышцах, то должно так же быть и в печенке. И тоже при помощи постельного режима. Значит, надо рассасывать все сразу и все в положении лежа. Но так хорошо не получилось. Как оказалось, при рассасывании этих излияний в легких там развилось воспаление. Здравствуй, детство и бывшее тогда воспаление легких! Правда, сейчас было полегче, чем тогда, и температуру выше тридцати восьми не гнало. Но это в сочетании с последствиями контузии так соединилось, что ощущал я себя паршиво. Впрочем, таких, как я, было немало, даже мест в хатах не хватало. И всем было в той или иной степени нехорошо. А куда денешься, больница или госпиталь – место скорби и даже смерти, радуются там больше тому, что находишься здесь, на койке, а не наспех зарыт в воронке или совсем незнамо где. Раненые поступали и поступали. Они расказывали, что наступление идет туго, от кочки до кочки. Силы нам подбрасывают, но немцы их тоже получают, оттого идет медленное прогрызание обороны, и все никак она не прогрызется окончательно. Полуостров, что образован излучиной реки, уже вроде как взят, но впереди еще есть высоты, а вот их – ну никак… И после каждой атаки у нас в госпитале населения прибавляется. Ну, и в других местах тоже. Плацдарм небольшой, народу много, значит, снаряду легче найти жертву на нем. Саперы же не покладая рук на переправе трудятся, исправляя повреждения от огня, ну и понятно, что после работы у холодной воды и в холодной воде же что-то у них заболит. Так что медикам работы хватало. А я все лежал, боролся с собственной кровью, что собралась в неположенных местах, и ощущал себя, как герой фантастической литературы. Собственно, я уже дважды это повторил, попав в прошлое, а теперь еще и осваиваю вот это ощущение отрыва души от тела. Лежишь и ощущаешь, что мир пред тобой собрался в какую-то трубу или тоннель, в конце которой виден свет и какие-то непонятные образы. И в этом свете и образах меня ждут. И душа летит туда, оставляя здешнюю оболочку. Представляете, как это ощущать?! Прямо как шаг к святому Петру, вот как. Сейчас выйдет старый рыбак и скажет, чего я там заслужил за все хорошее. Подумал раз, что это дьявольское наваждение, помолился, но не помогло. Значит, это так и есть. Бывало, воспарял дух мой к потолку и глядел на окружающих оттуда, как это уже случилось на берегу речки. Словно душа вроде детского шарика, что привязан ко мне тонкой нитью за пуговицу пальто. Сейчас нить его удерживает, потом он под ветром колеблется, но не отлетает. А вдруг дунет чуть посильнее… Так вот и жилось на грани разрыва. Хорошо, хоть не виделось что-то из жизни эльфов и не слышались их песнопения по случаю праздника «Цветение старого мэллорна на фоне молодого месяца». Потом шарик стал отрываться. Глаза закрывались, и меня уносило куда-нибудь. И, закрывая глаза, я не мог быть уверенным, что вернусь сюда, а не останусь где-то во тьме или в свете. Потом сестричка делала укол камфары (эх, и болючая же зараза) под кожу, и я возвращался, ощущая, что вновь здесь, а не где-то средь волн мирового эфира или в своих переживаниях. Возможно, это была вновь какая-то магия, возможно, все было целиком материально – у меня ведь под Кингисеппом от контузии падало давление, отчего я и в обморок падал. Вот и здесь снова та же история, только вдарило чуть сильнее, и у меня опять оно валится, не один раз, а много. Когда укол сделали, давление поднялось, и я вновь в сознании. А где я был в результате этого полета или падения (кому как нравится)… Ой, куда только не уносило… Часть видений я мог соотнести с разными фантастическими книгами, читанными мною прежде, потому и не подумал, что так развивается сумасшествие. Хотя много чего виделось из того, что не проходит ни в какие ворота. Вот посмотрите на шотландцев, которые от свинины отказываются, словно они не тамошние ковенантеры, а мусульмане… Что это такое? Начало конца здоровья психики, реальность или какая-то хрень из-за падающего давления? Или Карельский национальный район и газета на карельском языке в Калининской области, то бишь сейчас Твери?[18] Откуда там карелы? И почему центр района карелов не какое-то там Кимас-озеро, а Лихославль? Чудны дела твои, Господи, не по моим мозгам… Насмотревшись на такое, я стал опасаться не только того, что душа отлетит и не вернется, но и того, что увижу Наташу в каких-то ужасных ситуациях, реально происходящих или привидевшихся мне, а что потом будет со мной? Вроде как для кондратия или инфаркта я еще молодой, но не отлетит ли и так слабо держащаяся в теле душа? Хочется Наташу увидеть, хоть так, краешком глаза, во сне или в видении, и страшно от того, что я могу увидеть. И так усердно старался не связывать с ней увиденные мной гримасы войны: горящие дома, женщину или ребенка, попавших под обстрел, расстрелянную колонну на гребле, буквально вручную отводишь ассоциации: нет, не может такого быть, ведь видел ее на берегу речки или озера, не может ее так снарядом разорвать, не должно! А поскольку отключался я достаточно часто, ожидать можно было всего что угодно и когда угодно. Лихое было времечко: и в бодрствующем состоянии нехорошо, а когда провалишься из зоны контроля в зону отключения, так еще хуже. Вот одно запомнившееся видение. Я иду в подземном коридоре. Под ногами шлепает вода, потому как на полу ее довольно много. Стены коридора бетонные, свод вверху закруглен. Фонарика со мной нет, да и освещения в коридоре – тоже, но все видно хорошо, как будто я кот и освещением не пользуюсь. Периодически в стенках встречаются ржавые люки, но я как знаю, что мне туда не надо, и иду прямо. Такое впечатление, что это какое-то военное сооружение. Говорили мне любители экстремального подземного туризма Андрей и Инна, что подобные коридоры были на старых береговых батареях, в толще бруствера, и по ним можно было пройти вдоль всех орудий. Они меня тоже приглашали полазать в какую-то подобную батарею в Эстонии, в районе Усть-Нарвы, но не поехал. Я тогда уже женился на Наташе, поэтому покидать ее не хотелось, да и просто так рисковать. Вот случился бы там обвал, и мы пару дней посидели бы в казематах, пока очень шустрые эстонские спасатели нас вытаскивали, что бы она передумала, увидев в новостной ленте про то, что группа туристов пропала там, куда уехал я! Но тогда у ребят ничего страшного не было. Это через год их поймали на каком-то до сих пор секретном объекте под Москвой. Андрей подрался с охраной, и закончилось все не совсем удачно… Так я брел во тьме, вспоминая о Наташе и ребятах-экстремалах, и ощутил, что вот здесь, за этой железной дверью, – она! Я отодвинул туго идущий (ибо приржавел) железный засов и толкнул дверь вперед. Дверь распахнулась, и в глаза мне ударил слепящий поток света, буквально выжигающий глаза и дыхание. Я с раздирающим криком очнулся. Ночь-полночь. Увы, в госпиталях это не редкость, так что не все даже проснулись. Когда поняли, что это некий кошмар, и сестричек звать не надо, продолжили сон. Так что с тех пор я приблизительно знаю, как ощущает себя человек, когда пламя огнеметной струи обволакивает его, как лопаются глаза, как огонь забивает легкие, как… Ну, не буду продолжать, это ведь и перечислять тяжко. Два раза судьба меня наяву отвела от тесного знакомства, но виртуально показала так, чтобы знал, что за Немезида прошла в двух шагах и даже краем одежды задела. Было и кое-что другое и тоже невеселое. Но я по долгом размышлении решил, что все это кошмары, а не реальная благая весть, которая случилась чуть позже. Тоже так вот провалился не то в забытье, не то в сон и увидел Наташу, что идет ко мне по лугу и радостно улыбается. На ней какой-то простонародный сарафан, какой я видел в книгах, когда про дореволюционные времена пишут, а ноги босые. Но сейчас это меня не беспокоило. На голове у любимой косынка. Да, раньше замужние женщины с непокрытыми волосами со двора не выходили. Ну, разве что пожар или потоп, когда не до этого совсем. И она меня видит, и я ее, но хочу обнять, а руки ее не ощущают, словно я призрак и призрачными же руками ее касаюсь. Она меня тоже обнять захотела – а не тут-то было. Но поговорить мы смогли, хоть и недолго, меньше минутки. Пока буквально из ничего не сгустился туман, а меня буквально сдуло ветром. С учетом того, что ощущал я себя тенью, вполне возможно. Я успел только сказать, что пошел за ней, попал на войну и воюю, вроде как полвойны позади, и со мной все в порядке (ну не скажешь же ей про чертов снаряд и прочие прелести). А Наташа – что с ней тоже все нормально (ну что еще любящая жена мужу скажет, чтобы он не беспокоился). Она как-то непонятно попала в прошлое (она так думает), живет где-то на краю леса у других людей, но они к ней относятся хорошо и не обижают. Вот тут и подул этот самый ветер. Очнувшись, я ощутил, что это именно встреча с ней, потому что так чувствовала душа. Наверное, с этого момента я и начал поправляться. Конечно, тревога за нее некоторая оставалась, она ведь могла мне за то краткое время всего не сказать или вовсе специально не тревожить меня своими бедами и переживаниями. Но все же мне думалось, что с ней ничего плохого не будет. Отчего я так думал? Кто меня знает, подумал и все. Поскольку госпиталь был забит ранеными, что быстро на поправку не шли, тех, кто мог выздороветь, но за более долгий срок, стали переводить в другие госпиталя. Так я и оказался сначала в Сумах, а потом – в Брянске. Нужно было освободить часть мест для пострадавших после будущего наступления, которое фронт и провел в начале ноября, взяв Киев. Ну и Букринский плацдарм уже соединился с основными силами фронта. Так что совпали два праздника – седьмое ноября и взятие Киева. Здешние раненые тоже приложили усилия к тому, чтобы Киев снова стал нашим. Да, их ранило или контузило не на Крещатике или в киевском предместье, но они всерьез постарались, чтобы немецкие резервы надолго застряли под Букрином и, насколько получилось, истощились там. Поэтому, когда с Лютежского плацдарма ударили другие армии, вермахт не смог удержать их наступление местными усилиями, а застрявшие у Букрина немецкие танковые дивизии тоже не успели. Немцам в сорок третьем году чем дальше, тем больше не хватало сил, поэтому они и старались использовать оставшиеся танковые силы как пожарные команды, чтобы останавливать наши опасные прорывы. Теоретически, если бы они остановили Красную Армию на Днепре, то было бы им полегче. Когда обороняешь берег реки или моря, можно очень сильно растянуть фронт по нему. И ширина с глубиной реки, и берега, и закон Кориолиса будут помогать тем, кто обороняется фронтом на восток, а подвижные резервы могут успеть туда-сюда, заткнув намечающийся прорыв обороны по реке. Но тут у немцев не вышло – плацдармов было больно много, а сбросить все их в реку не удавалось. Ну разве что где-то небольшой из них. Зато крупный плацдарм был севернее Киева, с него город и взяли, потом – Букринский и еще возле Кременчуга. Может, южнее тоже были, но про них я не слышал. Вот уже три места приложения резервов – и резервы туда-сюда не успевали. Заблокировали прорыв под Букрином – фронт треснул у самого Киева. То же самое было с Красной Армией на Днепре в сорок первом, теперь пришла пора хлебать горе полным котелком и вермахту. А я пока учился ходить. Отчего-то ноги меня слушались с трудом. Даже постоишь пяток минут на костылях или держась за спинку койки – такая усталость накатывала, что требовалось полежать. Наверное, у меня было то же самое, что рассказывала Наташа про своих больных – слабость головы (если не путаю название). Пострадавшая от контузии голова работала плохо, ну а побитые руки-ноги тоже не отличались правильностью движений. Но все потихоньку проходило, сегодня и постоять у койки тяжело, но через несколько дней уже хватает сил пройти чуть дальше, до Васи Кормилицына. Посидишь у него на койке, отдохнешь, и в обратный путь. Потом и голове лучше, и ногам тоже, хотя ощущение того, что ты слаб, как младенец, не самое приятное в этой жизни. Когда мы переехали в Брянск, то сбылась одна маленькая мечта про культурный отдых. Ну, разумеется, в пределах возможного. И кино нам показывать стали, и школьники с концертами приходили, ну и книжки уже можно был почитать. В Сумах книжки тоже имелись, но голова моя еще плохо работала. Вот я и малость порадовался книгам, хотя «Война и мир» опять не пошла, ибо устал на середине первого тома. Я подумал, что еще слаб, но попробовал заказать того же Светония – ан нет, «Двенадцать цезарей» вполне пошли, за ними и тома Энциклопедического словаря под редакцией Южакова – значит, голова тут ни при чем. Хотя книги были старые, и от книжной пыли першило в носу. Видимо, Толстой – это не по мне. Правда, тесть говорил, что Достоевского он оценил уже после сорока лет. Может, когда я стану постарше, Толстого распробую и заценю, но пока – увы. Еще бы хорошо походить по городу, но мне пока не разрешали, а в самоволку… Ну какой из меня «самоходчик»? Да и сестрички из местных говорили, что город сильно пострадал от войны. Много погорело и от бомбежек сорок первого, да и при взятии – тоже. Рядом с Брянском был город Орджоникидзеград, который в народе чаще называли старым именем Бежица. Он для Брянска являлся чем-то вроде города-спутника, как при мне говорили. Вот Орджоникидзеград при налете немцев в сорок первом в изрядной степени погорел. Кирпичные здания остались, а деревянные дымом изошли, благо таких хватало. Паровозостроительный завод тоже пострадал. Брянск, судя по этим же рассказам, был сильно разбросан. Центральная часть города, где и располагался наш госпиталь, потом – поселок Брянск-Южный, плюс еще поселок вокруг станции Брянск-один. Ну и этот спутник, Бежица, который по размерам не уступал самому Брянску. Были еще какие-то поселки, но я их просто не запомнил, ибо они путались друг с другом. Зато везде есть свои железнодорожные станции, общим числом аж три штуки. С учетом Бежицы с паровозостроительным заводом, дававшим весьма солидную часть паровозов и вагонов страны, и со своей же станцией, получается город железнодорожников. Ну, мне так показалось, я ведь всего про город не знал. Вот рассказали мне про поселок Полпино, где в магазине висел плакат: «Встретим покупателей полновесной гирей!» Ну, Полпино и Полпино, ну, плакат и плакат, который обещал, что здесь не обвешивают, но так, что смысл извратился, а откуда мне было знать, что этих Полпино не одно. Так и не знаю, в каком именно из них висел убойный плакат. Или, может, в обоих сразу? Еще мне рассказали про хрустальный завод в Дятьково, но это, правда, довольно далеко от города. Вроде там есть или была церковь, внутри которой поставлены стеклянные колонны, наполненные боем хрусталя, поэтому, когда в церкви зажигали свечи, люди заходили туда по искрящемуся коридору. Алмазный коридор прямо. К сожалению, санитарка Таня сама там не бывала, ей про него рассказывала бывшая в гостях тетя из Дятькова, поэтому она не знала, есть ли еще эта церковь и чудо внутри? Могли ведь и снести. В городе сохранилось шесть или семь церквей, одну из наших окон было видно. Не все, конечно, действуют и не все в приличном состонии, но посетить попозже надо будет. Еще под городом есть ныне закрытый Свенский монастырь, про него тоже рассказали. Места там очень красивые: высокий берег, долина реки и захватывающий дух вид. Я подумал, что если мне положен отпуск по ранению, то стоит туда сходить. Но ведь могут и не дать, как это было в прошлом году – бери шинель и топай на фронт. Может, сейчас будет лучше, все же обстановка на фронтах не такая опасная. Остается надеяться на то, что зима будет не такая снежная и морозная, чтобы можно было без помех добраться до монастыря. Пожуем – увидим, как говорил один знакомый…