Мысли о Наташе тоже были, и душа рвалась от разлуки и неопределенности. Успокаивал я себя тем, что, наверное, мой путь должен уже подойти к концу вместе с войной, а после где-то ее встречу. Как вместе с победой освободились тысячи узников со всей Европы, и 32 пленных бельгийских генерала, и тысячи остарбайтеров. Может, и с нею так будет. Выйдем мы к какому-то Драйбрюккену и освободим ее вкупе с иными. Что еще делать, кроме как надеяться на это? Глава восьмая Нас загрузили другими делами, что было не в первый раз. Дороги, мины и прочее, что составляет инженерное обеспечение операции. Вот и для меня нашлась работенка – деревня с труднопроизносимым названием (одни буквы «ч» и «щ») и минное поле вдоль ее восточной окраины, доходящее до асфальтированной дороги. Немцы, видно, наскоро создали здесь оборону, чему свидетельством является прерывистая траншея вокруг деревни и жиденькое проволочное заграждение. Ну и, естественно, мины. Но здесь обороняющиеся убрались явно без боя, потому как нет следов сражения ни на домах, ни на самой траншее. Февральское утро было пасмурным, но относительно теплым. Земля почти не промерзла, да и снег был только для блезиру, напоминал людям, дескать, зима еще. Обнаружил мину, разгреб сверху не слишком мерзлую землю, определил, что мина противотанковая, со стальным корпусом и с нажимным взрывателем, мне уже не раз попадавшаяся. На крышке отчего-то лежит монетка в один пфенниг. Трофей невеликий, но может пригодиться – не для покупки, а для того, чтобы что-то сделать из него позже. Затем подцепил мину кошкой на длинном шнуре и сдернул с места. Взрыва не произошло, значит, нет под ней и сбоку взрывателей для неизвлекаемости. Все, можно снимать взрыватель, превратив мину из опасного явления сначала в безопасное, а потом – в трофей. Только вот тут и настала та вещь, которая с сапером должна произойти лишь один раз. Под заглушкой взрыватель оказался с ловушкой, подрывающей мину при попытке ее разоружить. Только времени подумать об этом уже не было. Мир исчез в яркой вспышке. * * * …Вокруг меня была темнота. Собственно, удивляться было нечему, после того как я вспомнил вспышку взрыва мины, затопившую весь мир вокруг меня. После подрыва на зрение рассчитывать нечего. Так я сказал себе на автомате и тут же похолодел, оценив смысл высказанного. Неужели? Да и вообще, жив ли я, или это все маета души по дороге к апостолу Петру, мытарства, через которые проходит душа после смерти, как верила моя бабушка? Мог ли я выжить, если в полуметре от меня рванули пять с половиной килограммов тротила или пусть даже аммонала? Не должен. Видел я, что от таких подрывов бывает: полное основание считать, что сапер пропал без вести. Был и нет его. Опознать? Ну разве что по ДНК, если получится сохранить материал. В Белоруссии минувшим летом Матвей Зимянин подорвался на прошлогодней мине. За зиму от воды деревянный корпус повело, и боевая чека взрывателя выдернулась от толчка щупом в мину. Взрыв, черный дым – и все то, что осталось, завернули в плащпалатку и так похоронили. А теперь пришел мой черед. Или это мне показалось? Пришел такой черный сон сапера, который не отличишь от яви? Руки свои чувствую. Поднял, ощупал лицо: вроде все на месте и также ощущается. Большой палец правой руки все так же неприятно реагирует на касание. Не прошел еще мелинитовый дерматит от трофейной взрывчатки в Познани. Глаза вроде как на месте, если на ощупь, но видеть ничего не удается, ибо перед глазами непроглядная тьма. А что у меня эту тьму видит – непонятно. Звуков никаких нет. Осязание работает, ну и ощущаю, где у меня руки-ноги и что лежу я на чем-то жестком. Я продолжил самопознание и убедился, что руки и ноги работают, смог сесть, хотя при этом немного закружилась голова и в висках застучало. Но посидел и прошло. В сидячем положении лучше видеть или слышать не стал. Подо мной явно камень, но не холодно. Еще можно сказать, что голова как-то медленнее работает. В общем, все здорово похоже на контузию, к чему уже можно было привыкнуть. Только полностью уверенности нет, что я так дешево отделался, если действительно подорвался на мине, да еще и при этих условиях. А может такое случиться, чтобы вот так – мина взорвалась, а я только слегка оглушен? Сомнительно как-то. «Колотушка» когда-то возле меня сработала, но там взрывчатки многократно меньше. С небольшим скрипом мозгов я подсчитал, и у меня вышло – меньше аж в тридцать раз. Стало еще более сомнительно, да так, что я пересчитал еще раз, и вышло в тридцать восемь раз, но от чрезвычайных умственных усилий закружилась голова. Таки точно контужен, но как это могло случиться? В общем, или это было не со мной, или все было не так, или там был неполный взрыв. Из всей массы взрывчатки взорвалось, например, полкило или четверть, отчего я выпал из меридиана, но в основном уцелел. Далее я вспомнил, что случается, когда человек подорвется на противопехотной мине с зарядом в двести граммов, и сам себе не поверил. Да, неполные взрывы бывают, особенно у всяких там взрывчаток военного времени на основе аммонитов, которые отсырели и оттого не захотели взрываться, но полной уверенности у меня не было, что вот так удачно все может сложиться. В общем, состояние души был препоганое, и мысли уходили в сторону того, что это смерть. Или что-то похожее. Но так ли это? Спросить было не у кого. Вроде как не должно быть так. А вот как должно? Бабушка прежде говорила мне, что после смерти душа летит к апостолу Петру, и он решает, впустить ли ее в рай, или этой душе суждено место пониже и погорячее. В последнем случае явно должны появиться черти и забрать к себе. Это пока, а на Страшном суде должен состояться окончательный разбор полетов каждого и решиться его будущее: вечное пламя или таки прощение. Так говорила баба Наташа, но не ошибалась ли она? Опять же, спросить не у кого. А я, честно говоря, не уточнял и не переспрашивал ни у кого, хоть бабушка и предупреждала, чтобы я не ленился с молитвой и церковью: дескать, успею я еще со своими делами. Но я по молодой глупости слушал ее через раз. Ну вот, и теперь в очередной раз пребываю в бездне незнания и сомнения. Тьма вокруг, а что это за тьма? Вроде как тьма должна быть в аду, но где тамошнее пламя, сера и прочий антураж? Про рай вообще разговора нет. Католики верят в чистилище, в котором они искупят свои грехи, не достигающие особо жутких размеров, чтобы можно было ступить за порог рая. Честно говоря, до Дантова «Чистилища» я не дошел, остановившись на «Аде», но, логически расуждая, тихое пребывание во тьме, чтобы человек подумал, как он жил, и покаялся в осознанных им ошибках, вполне подходит под описание чистилища. Прямо как в наше время пятнадцать суток отсидки, чтобы начинал понимать всю глубину собственной неправоты и извращений. Хотя что-то вспоминается и такая информация, будто в чистилище души в огне очищаются от прежних грехов. Как знать… Вот только для чего совать меня в узилище или чистилище в форме и со снаряжением? И при автомате тоже? Многократно сотрясенные мои мозги не постигали всю глубину и блеск этого замысла. Правда, в них не укладывается и то, что так могут и похоронить – вместе с автоматом. Вроде сейчас не седая древность, когда воина хоронили с его мечом или чем он там вооружался, а при случае – с конем и верной женой. Ах да, бывало, что и выпивку с закуской ставили, чтобы было все привычно там, за чертой, и глотку слишком не сушило, как у меня сейчас. И коль уж пошло про это, я снял флягу с пояса и отхлебнул глоток. Ну да, тот чай, что я утром в бывшем господском доме заваривал. Немного затхловатый привкус, ибо какой уж нашелся на кухне у этого барона, и варенье этот вкус не перебило. Коня нет, ибо оный мне положен не был, так что не заслужил его в соседи. Вот верная жена…. Ну, к ней я иду который уж год и все никак не отыщу. Был мне некогда голос, чтобы отправлялся я и прошел через многие испытания. Острая могила уже случилась, а вот Риги еще не было. Еще я должен был мести дважды не поддаться, но что бы это значило? Если это предупреждение про ту заразу-ведьму с черными волосами, то понять можно. Я ей в прошлый раз голову не оторвал, да и сейчас не должен. Вроде как. Ладно, а если это про другое, скажем, про доты и пулеметы? В скольких подрывах дотов я участвовал? Вроде как в четырех. Как-то я не понял тогда, или это вообще не про Элину и не про доты? Я двинул левой рукой, из-за манжеты что-то выскользнуло и негромко звякнуло об пол. На ощупь круглое и небольшое. Наверное, это тот пфенниг, что лежал на мине сверху. Мда, прямо-таки не пфенниг, а обол Харона. Переправил его в карман гимнастерки и попробовал встать, прикрыв голову рукой для страховки – вдруг я при подъеме куда-то врежусь. Однако над головой ничего не было. В стоячем положении голова заново закружилась, но я терпел. Вокруг по-прежнему тьма, и лучше видеть я не стал. И по-прежнему глухо, как в танке после болванки, прилетевшей в башню. Это мне когда-то танкист в госпитале так сказал, творчески изменив народную мудрость. И пояснил для далекой от танковых реалий аудитории, что иногда при попадании снаряда-болванки в башню такой визжащий звук получается, что уши словно выключает на какую-то минутку или меньше. Ну и в качестве бесплатного приложения отлетающие в лицо осколки брони. Это на дотах есть противооткольная защита, а танку она не полагается. Часть осколочков может задержать комбинезон или шлемофон, но вот лицо танкисту прикрыть нечем. А что делать дальше? Стоять, лежать, сидеть, ожидая, что что-либо произойдет, или куда-нибудь пойти? Сложный вопрос, на который у меня готового ответа нет. Может, и надо ждать. Правда, некогда мне было сказано идти за ней. Ну, когда стоял фронт, это можно было принять за техническую причину, как и госпиталь. Прямо сейчас не могу, а как смогу, так и двинусь. Но что мне сейчас мешает идти? Причины две, и обе умственного характера, а не технического. Первая – неясность, идти ли вообще, а вторая – в какую сторону идти? Тьма со всех сторон, а которая именно нужна, неясно. Сразу в несколько сторон пойти не получается. Даже при отсутствии козы[20]. Ладно, брошу монетку, погадав таким образом. Но ведь темно, и не видно, что там будет, решка или орел. А, ладно. И швырнул монетку, куда уже получилось. Пфенниг пролетел сколько-то, а потом зазвенел по камню и явно еще покатился вперед. – На тя, Господи, уповахом, да не постыдимся вовеки! – сказал я громко и сделал шаг. Темнота стала расступаться, словно пролетевшая монетка оставила след в воздухе, и этот след начал потихоньку раздвигать темноту. Вроде как в школе нам говорили про камеру, в которой обнаруживались разные атомные частицы. Там, где частица пролетала, конденсировалась влага, и тот след был виден ученому, что изучал процесс. Ну, если я чего-то не попутал. Вот, можно счесть, что я в этой камере Вильсона, а монетка трек проложила, превратив не пар в конденсат, а тьму – в свет. Во как завернул! Так что я шел по следу пфеннига, по узкому коридору полутьмы во тьме. Где кончалась эта тьма – бог весть, и куда я шел – тоже непонятно. Оглянувшись назад, увидел сомкнувшуюся стену непроглядной черноты. Можно было бы попробовать кинуть еще какую-нибудь мелочь, чтобы проверить, где она кончается, но что-то подсказывало мне, что этого делать не стоит. И я задавил в себе порыв исследователя. Сколько этот поход длился, сказать было сложно. Времени не ощущалось, из звуков – только мои шаги, запахов – никаких. Однозначно можно было сказать, что пол каменный, внутри темно, но иногда чуть светлее, чем обычно, и то ненадолго. И во мне всплыло определение этого темного отрезка моей жизни: могила рождения. Звучало таинственно, многосмысленно и красиво, но, увы, придумал это не я. Так называлась книга из моего списка на прочтение, правда, я до нее так и не добрался, впереди были еще штуки четыре. Хоть название книги, хоть про место моего пребывания – да, звучало экзотично и красиво, но ничего не говорило про суть. Ладно, надеюсь, отсюда я выйду и увижу, что это было и для чего. И до книги, может, доберусь. Смешно получится, если в ней окажется какая-то подсказка по моим странствиям, а я так и не добрался до нее. А что у меня было следующим в списке? Вроде «Бранденбургские изыскания». Мне ее посоветовала прочесть Наташа, она видела фильм по этому роману, а потом и его прочитала. Только предупредила, что роман не остросюжетный и даже слегка занудноватый, но дает прирост понимания мира и людей в нем. Ладно, и до него попробую добраться. Кстати, Бранденбург – это как бы совсем недалеко, в него должен Берлин входить. Может, я уже даже иду по нему, если коридор трека идет на запад. Кстати, может, со мной подрыв случился уже в самом Бранденбургском герцогстве. Кто ж его знает, где тут его граница. Может, уже я в нем нужное мне изыскиваю. Сначала – мины, потом – жену. А что, интересно, искали герои романа в оном Бранденбурге? Или они искали порядочный сорт пива в пивной под названием «Бранденбург»? Ладно, пиво я когда-то любил, попробую оценить профессионализм автора в описаниях поиска и потребления «жидкого хлеба»[21]. Сколько я шел, сложно сказать. Трофейные часы при взрыве остановились, и не знаю, способны ли пойти вновь. А собственное чувство времени пасовало. Вроде как не устал, но явно не пару метров прошагал. Поглядишь на темноту по сторонам – взгляд сквозь нее не проходит. Но мне стало казаться, что стена темноты… пульсирует, что ли? Или это мне кажется? Пульсирующая темнота – это что-то из области фантастики. Или дарк-фэнтези. Прямо готовое название для книжки. Поскольку я к писанию книжек никаким боком – значит, это все очередное проявление очередной контузии. Забудем эту иллюзию и потащимся дальше. Но, тем не менее, иллюзия никуда не делась, а даже стала более явной. И чем это все пахнет? Или это не мина, а всего-навсего колебания яркости этого «постпфеннигового освещения»? Ну да, когда лампа гикнуться собирается, такое бывает. Неужели монетка тоже теряет силу? Тогда как бы мне не остаться в этой темноте без понимания, куда дальше двигаться. Поскольку во тьме бывает всякое, я сбросил ремень автомата с шеи, чтобы удобнее было разворачиваться, если уж придется. Предохранитель давно снят. Вообще, если это какой-то коридор в подземелье, от стрельбы можно малость оглохнуть. Но деваться некуда: либо ушам плохо будет, либо чему-то другому. Стало холоднее. И не просто так, а явно ощущается ветерок в лицо. Но освещение пока не изменилось. Но надо быть готовым к тому, что навстречу ударит не только ветер, но и свет. Так можно и глазам того-с. А чем можно их завязать? В противогазной сумке лежат запасные портянки. Ткань там не байка, а чуть поплотнее и размером побольше стандарта. Мы с Новомиром Лядовым добыли ее в цитадели в одном из казематов. Хватило на пятерых. Но просто так идти мне стало скучно, и я начал высвистывать мотивчик. Откуда он взялся – не знаю. Помню, были в песне слова: «Били – не убили, жгли, да не спалили». Что за песня, откуда, кто ее знает. Жил я прежде в океане музыки, песен разных услышал, наверное, тысячи, и даже не на одном языке, так что все запомнить не удалось. Что-то в ней меня когда-то зацепило, и не прошла она совершенно мимо памяти. А сейчас тоже ложится на какие-то струны души. И даже ясно, на какие, хотя еще очень непонятно, что со мной и где я, но, если подвести итоги, то прошел я много чего, где меня тоже активно пытались убить, но выходило, к моему счастью, очень неудачно. Даже если я где-то в каком-то посмертии нахожусь, то, в общем-то, для вермахта незачет получается. Подумав так, я все же не стал продолжать эту мысль. Неудачная она вышла, пацанским бахвальством сильно отдает. Шел я, шел и как-то неожиданно для себя вышел из туннеля на открытое место. Ну да, слева и справа – выложеные камнем откосы, над головой – какая-то каменная блямба, а впереди – явно открытое место. Ну, насколько это можно рассмотреть сквозь темноту, но темноту не специфическую, а обыкновенную, ночную, да и та явно собирается скоро закончиться. Время явно перед рассветом, ночная прохлада чувствуется, но пока ватник вполне защищает от нее. Насколько я понял, этот выход, сквозь который я вышел, врезан в довольно приличный земляной вал. Чтобы не ломиться сквозь темноту, я решил подождать рассвета, а уже потом решать: что делать дальше. Уселся так, чтобы вал прикрывал меня со спины, положил автомат на колени и принялся ждать. Есть уже хотелось всерьез, но я пока не спешил с этим – наступит рассвет, тогда и займусь. Было довольно прохладно и сыро, так что даже слегка замерз, ожидая света и наступления хоть какой-то ясности. Вот теперь можно было подумать о Наташе, потому как в познанской круговерти о ней вспоминалось только иногда, в краткую минуту отдыха. А так все время чем-то голова занята – либо как немцев помножить на ноль и самому при этом избежать такой арифметики, либо какими-то работами. То ищешь подходящий шест для того, чтобы в следующем доме подать заряд взрывчатки повыше и подальше, то имущество получаешь и распределяешь… ну и, поскольку я сержант, на мне и другие функции лежат. Отделенный командир у нас Новомир, но и мне работа с личным составом доставалась, как и обучение двух новичков. Да… Хотелось заснуть, но я держался. Бодрствованию помогали крики сов – держали в тонусе, не давая смежиться векам. Утро принесло свои сюрпризы. Вокруг никого, что даже радует, глаза к свету адаптировались, потому рассвет им не повредил. Выход действительно в валу, а в стороне есть еще один, передо мной метров сто свободного места, а дальше начинается негустой смешанный лес. Время года – либо поздняя весна, либо очень прохладное лето. Мне в ватном костюме уже немного жарковато, но еще не невмоготу. Часы стоят, проклятые. Боеприпасов столько же, сколько и было, то есть два диска патронов и две «сталинградки». К парабеллуму три магазина. Подрывное имущество в наличии. Воды и чаю полторы фляги, из чего следует, что я гулял по темноте за треком довольно долго, ибо перед разминированием обе фляги были полны. Еды на день точно хватит. Небольшая баночка каких-то рыбных консервов (какие именно, не ведаю, ибо в датском языке не смыслю, понял только, что в масле, но если окажется в томате, то не смертельно). Запаса чая нет, но есть немецкий суррогатный кофе. Впрочем, этот еще не совсем суррогат, потому как некоторое количество натурального в нем все же имеется. Бывает и хуже. Сахар, пара бульонных кубиков, два сухаря и кусок хлеба с четверть буханки. Соль осталась в вещмешке и недоступна теперь. Поставил греться воду в кружке, и пока она закипала, приблизился ко входу. Оттуда тянуло холодом. И ощущалась какая-то опасность, исходящая из черного провала входа, поэтому близко я не подходил. На войне быстро учишься нутром ощущать опасность и не ходить туда, откуда тянет ею, если нет приказа. А у кого натура недостаточно чуткая в этом смысле – увы, находит приключения на собственную пятую точку опоры. Порадовал себя сухарем и отчасти суррогатным кофе, упаковал вынутые пожитки. Куда же идти? Хоть назад в проход, хоть вдоль этого вала, хоть через него – совсем не хотелось. Угроза там чувствовалась. А раз вал и входы в нем чем-то опасны, надо идти в противоположную сторону, то есть в этот лесок. По привычке я посматривал себе под ноги, но внешних признаков минирования не наблюдал. На середине этого открытого пространства я оглянулся и аж остолбенел. Вход в туннель никуда не делся, но выглядел так эротично, что аж неудобно стало. Гм, вот до чего длительная разлука с женой доводит, не только голос улучшается[22], но и инженерные сооружения на развратные мысли наводят. От греха подальше отвернулся и двинул в лес[23]. Почти что сразу мне встретилась тропинка, которую весьма активно вытоптали мои предшественники. Идти ли мне туда, увы, непонятно, но раз есть тропинка, значит, люди по ней ходят. Так что имеет смысл их встретить, чтобы хоть выяснить, где я очутился. Может, и придет другое знание – в какой стороне смогу найти Наташу. Тропинка меж тем уперлась в небольшую заводь не то озера, не то медленной реки. И что же здесь аборигены делали: купались подальше от любопытных глаз или с берега рыбу ловили? Непонятно. Но если я буду гулять в ватном костюме, мне подобное место явно пригодится для купания, ибо я так сопрею от жары. И раз я уж сюда пришел, решил не уходить сразу, а немножко привести наряд в порядок, приспособив к погодным реалиям. Ватник я снял, при помощи запаса веревок и ремешков сделал из него что-то вроде вьюка и повесил за спину. И сразу стало куда комфортнее. А в лесной прохладе и зимняя гимнастерка терпимой будет. Шапка-ушанка осталась где-то на минном поле. Подумал о бритье и умывании, но водичка оказалась с явным запахом сероводорода. Умываться водичкой такого качества – ну его на-фиг, я лучше небритым пройдусь и втык выслушаю, чем такое удовольствие получу. Я подумал о пополнении запаса воды, но вода в этой заводи… А другой пока нет. Впрочем, запас ее есть, теплое я снял, так что вряд ли буду пить, как верблюд после похода по пустыне. Куда же приведет меня другой конец тропинки? Лес, по моим ощущениям, был вполне мирным, через него не прокатывалась огненным катком война. На тропинке и вокруг никакого военного мусора, птички поют, стрекозы летают и разные другие жучки. Комары тоже присутствуют и уже отметились атакой на меня. Кто-то из некрупных животных активно шуршал в кустах. В итоге я потихоньку снизил уровень бдительности – увы, это происходит само. Идешь, ничто тебе не угрожает и постепенно перестаешь ожидать подвоха. Иногда это плохо кончается, но ведь нельзя все время пребывать сжатым, как боевая пружина. И пружине тоже нельзя быть все время сжатой – не выдержит. Тропинка все вилась по лесу и явно несколько раз подходила к болотцу. Видимо, та заводь – из того же болота. Потому я и не подходил к воде, вряд ли она будет лучше, вот приду в какую-нибудь деревню, там и наберу. Тем не менее все же одет я был не по погоде. И портянки были слишком толстые для лета. Поэтому, когда дорогу пересек ручеек, я попытался как-то облегчить свою жизнь. Сменил портянки, обмыл ноги и лицо с шеей, снял нательную рубашку, напился за двоих, а потом пошел вперед, расстегнув все пуговицы. Вид, конечно, вышел непрезентабельный, но как дойду до деревни, так и наведу порядок. Сначала, понятно, стало хорошо. Ноги прямо сами пошли, но миновало немного времени, и жара дала о себе знать снова. Но я морально не был готов идти голым и в сапогах на босу ногу, поэтому терпел и шел, в чем был. Лес таки кончился, а тропинка, выходящая из него, заканчивалась в деревеньке. Рваться вперед я не стал, залег на опушке и оглядел ее повнимательнее. Деревенька невелика, церкви в ней нет. Домов я насчитал четыре штуки, ну, может, еще один-другой укрыты соседними. За деревней – не то река, не то озеро (увы, глаза у меня вдаль плохо видят). Дома не очень большие, деревянные, два сложены из бревен, один поверх сруба обшит досками. Сараи и прочие постройки тоже обшиты ими. Заборы не капитальные, только обозначающие. Дыма из труб нет. Но вроде бы раньше из-за боязни пожаров пользование печами летом ограничивали. Относится ли этот запрет к здешней жизни – кто бы подсказал. Огород просматривается, а вот людей и скотины не видно. Пустая какая-то деревня, хотя издали кажется, что все в порядке. Но, опять же, я не знаю, может, в деревне все сейчас на каких-то полевых работах, поэтому людей и не видно. На покос и пахоту брали даже мелких деток, так что в деревне могла остаться только совсем неходячая старушка. Или вообще никого. Надо глянуть поближе. И я прикинул, как буду подходить к ней, если в деревне окажется тип с винтовкой, у которого на меня есть злобные планы. В результате этих прикидок я сильно петлял и шел к деревне дольше, чем мог бы. Но никто в меня стрелять не стал, что вдвойне радостно. А деревня явно не в России. Не принято у нас такие деревянные статуи святых ставить на входе в деревню. Сейчас, правда, пошла волна установки крестов на въездах с надписью «Господи, храни град сей», но это не деревянные статуи из старого дерева, много лет мытые дождями и снегом. Где же это? Белоруссия, Литва, Польша? И какое это время? Вроде как вид деревни не противоречит тому, что я видел в Белоруссии и Польше в сорок четвертом. Деревня оказалась пустой. Сараи и хлевы где закрыты, где двери распахнуты. Жилым духом не пахнет. Из-за заборов собаки не брешут. Двери заперты снаружи на деревянную щеколду. Окна не открыты. Ну, раз народ здесь не живет, а дома еще не успели завалиться, все это вроде как понятно, но я ведь видел огород с того края деревни? Или это призраки уже умерших дедов-прадедов приходят и на нем ковыряются, чтобы хоть эта часть деревни мертвой не была? Как-то странно и неуютно здесь. Я много повидал деревень, где население угнано, дома подпалены фойеркомандами, да и при взятии побиты. Но там в основном хоть кто-то находился и начинал возрождать деревню, рылся на пепелищах в поисках гвоздей, строил землянку, что-то еще делал. Полностью сгоревшие и покинутые деревни, конечно, тоже были. Но там и вид другой. А вот эта пустая деревня как-то беспокоит душу. Если вспомнить другую жизнь, то брошенные деревни были и там, когда лучше, когда хуже на вид. Но тогда это так по сердцу не царапало. Оттого, что был еще совсем дурным? Может быть. Или у здешней заброшенности есть какой-то подтекст? Так я прошел деревню, ища подвох или подтекст, и вышел на берег. Это явно река шириной метров в семьдесят или чуть больше. Противоположный берег крутой, а этот низкий. Гм, а разве раньше ставили деревни на заливаемом весной берегу? Это же их каждый год смывать будет. На берегу – небольшой причал, вытащенная на берег лодка и мостки, на которых видна фигурка в белом. Вот, наконец-то живая душа! На таких мостках в наших деревнях белье стирали, и этот житель, наверное, тем же занят. Я зыркнул взглядом по домам, ничего опасного для себя не почуял, так что можно поворачиваться спиной к ним. Наверное, этот житель тоже стирает, а что еще можно, на коленях стоя, на речке делать? Ах, да, еще котелок отмывать от следов готовки. Вот и попробую узнать, где это я и «какое у нас тысячелетье на дворе». Ну и водятся ли тут эльфы и драконы, а то может занести нелегкая и в такие места. Надеюсь, понять друг друга сможем, и она, увидев меня, от страха не помрет. Почему она? Ну так обычно стирают женщины. Это только недавно стирать стали машинки. Вот посуду мыть могут и мужики. Когда есть горячая вода и всякие там жидкости для мытья, мыть не настолько нестерпимо, чтобы заявлять, что это абсолютно не мужское дело. Уже видно, что у женщины темные волосы, завязанные сзади в узел, одета она в какой-то балахон бело-серого цвета. Обычно в кино в таких балахонах ходят сельские женщины прежних времен, разве что иногда еще украсив себя веночками из полевых цветов. В некоторых фильмах они еще поют, стирая или развешивая белье, но сегодня не тот случай. Поскольку местная жительница меня не замечала, активно уйдя в работу, я окликнул ее: «Эй!» Она ойкнула, упустила тряпку и резко развернулась ко мне. Вот тут настал мой черед ойкнуть и кинуться к ней. Наташа!!! Наконец-то! Мы столкнулись у конца мостков, и я от радости подхватил ее и крутанул вокруг себя. Увы, малость не рассчитал силы, и мы чуть не упали. Пришлось отпустить, чтобы восстановить равновесие и снова притиснуть к себе. Слов не было, была только неистовая радость: сколько же я ее не видел, сколько же, и вот! В общем, радость встречи так переполняла меня, что я только случайно не взорвался и не снес потоком восторга все вокруг, как тунгусский метеорит. Думаю, что Наташа мне в мощи взрыва не уступила бы. Нет, такого неистового счастья я давно уже не испытывал. И не просите его описать словами, я просто не смогу. Когда буря эмоций немного схлынула, мы присели на песок, обнялись и стали делиться тем, что было с нами вдали от друг друга. – Наташа, сколько времени ты здесь меня дожидаешься?