“Да это как смешать Паралимпиаду и Олимпиаду” – говорит кто-то. На него смотрят косо. Интересно, почему? Я не был лучшим среди крылатых. Совсем нет. На соревнованиях с людьми я, конечно, обгонял их. Но восторг полетов без антигравов над морем, без страховки – настоящий! – был сильнее любых побед с техникой. Пусть это только парение. Пусть только лишь миг, ошибка в расчетах, не тот ветер – и ты будешь сброшен и сломлен, но… наверно, именно поэтому оно было настоящим. Нам запретили ходить к морю, когда в конце концов нарушения открылись. А потом выставили забор из воздушного поля. Море теперь навсегда осталось видимой, но недостижимой границей на горизонте. О нескольких месяцах свободы мы – те, кто успел попробовать способ Арии, – вспоминали с тоской и жгучей жаждой вернуть эти полеты. Увы, мир, в тени которого мы находились, менялся и влиял на нас все больше. * Артюр Рембо “Вечность” Глава 19. Не отец наш Горгульи слышали все. Но не все понимали… Сейчас, во тьме, я не представляю, как мог забыть что-то настолько важное. Точнее – кого-то. Алана. Мы называли его отцом. Мы не думали, что человек не может быть отцом для пары сотен… существ. Мы, затаившись на крыше, слушали то, что люди называли шутками. И пытались понять, в чем же заключается их смысл? Алан часто шутил, мы даже научились замечать это. Но понимать – нет. Еще шутить любил Кайнен. Над Аланом, или вместе с ним. Их обычные разговоры, похожие, повторяющиеся… – Папаша. – Ну, не создателем же им меня называть. В конце концов, я не претендую на вотчину Бога. – Да? А мне казалось обратное. – Нет. Я не создаю землю из ничего. Мы не знали, кто такой Бог. Пусть мы и были уже совсем, совсем не дети. Как странно все стало. Мир словно тоже стал другим. Солнце скрылось за тучами. Ветер больше не трепал перья, он ломал нам крылья. Навсегда. Я никогда не видел могил, пока жил у моря. Мы просто исчезали. В одну ночь. Я не знал, что это называется смерть. – Аноре. – Этра. Я называю их имена, и они исчезают. Я хочу вспомнить их лица, но помню лишь голоса. Я почти не помню Сору, хотя понимаю, что он, наверное, исчез так же, но намного, намного раньше. Я снова горгулья на страже чего-то. Мы думаем слишком много, а остается нас все меньше. Шестьдесят три. Раньше я не считал. Но если записать все имена, что я помню, то получится почти две сотни. Но помню ли я все имена? Нет. И то, что я помню имена – не дает ничего, кроме беспокойства и серого чувства, которое жалит, словно медуза, но где-то внутри, под сердцем. Будь я ребенком – придумал бы сказку про то, что проглотил медузу, пока плавал, и теперь она жалит меня каждый раз, когда я вспоминаю запретное. Исчезнувшее. Исчезнувших. Может, их как раз и съело что-то вроде медузы… растворило изнутри. Я просто горгулья. Каменное крылатое изваяние. Я просто не хочу исчезнуть. Я просто смотрю. Просто пытаюсь запомнить все и не чувствовать ничего. Потому что серая медуза иначе съест меня изнутри. Я слышу разговор Алана и Кайнена. – Хватит их нянчить, они не люди! – То, что у них есть другие органы – ничего не меняет. Мозг у них такой же, как у нас. – Алан смеется. – Может, чуть поразвитее твоего! – Другой! Те синапсовые надстройки, что обрабатывают данные с нервной системы наращенных органоидов и управляют ими! Те, что заточены на вполне определенные вещи. Их нет у нас. Они – другие! А ты относишься к ним, как к живым детям! – Это не влияет на мышление. – Ты не знаешь! Покажет только время. Которого у вас не будет теперь! – сейчас смеется уже Кайнен. Но как-то странно. – Не смей… – Да и чем они полезнее дронов? Признай уже, вы с Рофоном просто отмыли на проекте хорошие деньги. А теперь тебе жаль, что вас вот-вот кинут в жерло вулкана войны вместе с прочими неудачными или частично успешными “образцами”! – Ты не понимаешь! Военные дали нам возможность провести исследования, которые любое другое ведомство запретило бы! Но у нас получилось! Модифицированный человек сможет жить под водой, в космосе, где угодно! Освоение или исследование новых областей все равно так или иначе было связано с военными. Имея дополнительные адаптивные гены и методику… – Ага, только людьми их считать нечего. Они ими уже не будут. Повторяю: чем они лучше дронов? – Будут! Посмотри на них. Нормальные дети. Ничем не отличаются от моих, кроме внешности. Они личности, а не машины! Новое будущее для цивилизации в целом! – Твои дети эту войну не переживут. Теперь. Звук удара и тихое “заткнись”. Молчание и шаги. Последнее, запомнившееся мне у моря. Алан. Кем он был нам? Он тоже исчез. Хоть и был человеком. Он всегда прилетал к замку на больших антигравах вместе с другими бескрылыми хозяевами. Но однажды – улетел и не вернулся. *** Быть может, улетели мы? Но я не мог вспомнить этого. Мы больше не жили у моря. Сначала мы не могли к нему приблизиться, а теперь и вовсе перестали его видеть. Только серые стены. Много людей. Мы среди них были снова лишь тенями. Лишними. Голос, который я возненавидел. Звучащий и днем, и ночью, не всегда даже звучащий… Кажется, периодичность у него была длиной в несколько дней. Цикл повторялся вразнобой. Часто под звуковые комментарии плыли изображения на всех подходящих поверхностях. Через какое-то время начинало казаться, что ты и перестал слышать этот голос. Но стоило позже в тишине возникнуть одному слову из тех фраз, проявиться подходящему образу – и они снова всплывали в памяти полностью. Это называлось “ускоренное обучение”. К диктовке, конечно, добавлялись и тренировки в костюмах с кучей датчиков и генераторов. Казалось, они управляют нами, как марионетками. Тоже специмпульсы для наработки “мышечной памяти”. А потом нужно было повторять все то же самое уже без костюмов. Рукопашный бой, обращение с излучателями, даже ремонт простой техники, первая помощь. Все эти действия, казалось, не требовали от нас участия сознания в итоге. Нас было немного, но нам нашли какое-то “отличное применение”. В том месте, среди серых стен на многие этажи вверх и вниз без неба и моря, мы провели несколько месяцев. Я все никак не мог вспомнить, как попал туда. Даже тренировки с антигравами проходили в больших пустых залах. Совсем одинаковых. Здесь все казалось похожим. Комнаты, этажи, мебель, двери, одежда, люди… Там мне впервые встретились реактивы. Что-то в них было одинаковое, схожее друг с другом. Схожее во внешности. Правда, лишь на первый взгляд. Как бескрылые люди – сначала были для нас на одно лицо. Или как мы – крылатая модификация – одинаковы для обычных людей, наверное, и реактивов. На первый взгляд. Потом я узнал про морских. Тех, кто напоминал русалок из сказок, только вместо хвостов, ноги у них сочетались с плавниками. Раньше никогда не видел таких вживую. Нас учили взаимодействовать друг с другом. Теперь мы все – солдаты, и только. Я знал кучу всего, хотя, скорее, помнил. Но ничего не понимал. И ничего не хотел. Я заметил, что я быстрее людей, и даже быстрее некоторых реактивов. Я быстро учился, я легко побеждал в учебных боях. Но это не имело никакого значения. Хотя я и помнил, как Алан просил нас выжить. Выжить, победить и вернуться. Или мне это лишь приснилось? Алан не был нашим отцом, но… Я вырос у моря, чтобы впервые погибнуть вдали от него. Глава 20. И смерть проходит Это смерть? Я, и правда, уже умирал. Я уже был низвергнут с небес ранее, подобно этому. Я вспомнил наконец. Тогда небеса пылали алым. Не от заката. От пламени войны. – Он крылатый! Пусть летит! Смешок. Слабость и боль в теле. Да, так все и было. Я уже вспоминал пройденный путь. Или я хотел его забыть? Мы покинули серые стены почти окончательно – ночью. По крайней мере, нас разбудил сигнал тревоги и вездесущий голос. Он вещал о том, что активированы системы ПРО, диктовал последовательность действий и что-то еще... Тело снова двигалось само. Мне кажется, что оно часто двигалось само. Словно бы еще с самого детства, сначала – когда мы слышали слова хозяев замка. Определенные слова. Потом в каких-то конкретных ситуациях, как в серых стенах, во время тренировок. И в боях, что были похожи на эти тренировки – позже. Сборы. Трюмы десантных антигравов. Снаружи – и правда ночь, видимая только по визорам. Оказывается, мы были под землей все это время. Транспорт разделился, мы сели уже у другого здания. Но ненадолго. Снова сборы и взлет. Дроны. Десантирование. Бой. Дроны. Эвакуация. Сон. Дроны. Эвакуация. Бой. Десантирование. Бой. Дроны. Обед из гермопакетов. Атака. Сон. Взлет. Сборы. Похороны… Потому что тела тоже эвакуировали, в отличие от предыдущих боев… Чаще всего мы ставили ретрансляторы в труднодоступных для машин местах. Потом шла волна дронов. Иногда – наоборот. Одно и то же, разве что локации менялись. Иногда приходилось отбивать атаки чужих дронов. Реже – людей. С противоположной стороны не было крылатых. Еще реже нам нужно было атаковать самим. Может, и к лучшему, что все получалось само. Я не помню, как убивал. Я не хочу помнить. Не тогда ли я захотел все забыть? Все – как зацикленное видео. Много дней. Много одинаковых действий. Много людей. Все слилось в один непрерывный серый поток. Серый с вкраплениями крови, отблесками пожаров и едким дымом. Те, с кем мы покинули серые стены, постепенно исчезали. Приходили другие и занимали их место. Теперь я понимал, как исчезают некоторые люди – я видел их мертвые тела. Неужели мы исчезали так же? Я перестал запоминать имена. Я даже перестал хотеть запоминать чьи-либо имена. Слишком быстро они исчезали. Безвозвратно, уступая место все новым. Я перестал называть свое имя кому-то. Наверное, я забыл свое имя еще тогда. Я перестал думать о том, что делаю, хотя, кажется, я изначально не думал. Я не понял, в какой момент исчезли Ария, Ирида и Мику, которые долго были рядом со мной. Я… Кто я? Я перестал понимать даже это. Небо пылало красным, когда меня подстрелили. Не только меня. Нас было много в тех блоках, разбитых и искореженных. То, что осталось от наземного убежища. Бронебойные снаряды и мощные энергоизлучатели разрушили почти все. Нам просто некуда было деться оттуда. Казалось, пришло затишье. Но нет. На самом деле, антигравы, которые должны были нас забрать, как это было всегда, – оказались уничтожены, ретрансляторы – тоже. Спутниковая сеть не отвечала, и, возможно, ее уже не существовало. Почти ни у кого не оставалось идей, кроме как отбивать атаки на блоки, захваченные нами. Без спутника мы даже не смогли определить, где должны сейчас быть союзники. Значит, отступать – некуда. Но так не могло продолжаться долго. Я очнулся от странной вибрации пола и голосов рядом. Парализатор был явно с убойной дозой… недостаточно убойной. Почему не летальный излучатель? – Погоди, этим-то парашют бы пригодился. Все повеселее будет. Что, без антигравов-то кишка тонка? Теперь все! Рожденный ползать… Смех. Какой-то нерадостный, болезненный смех… – Не забудь проверить, как идет запись. Голоса. Они слышатся откуда-то со стороны, но голову к ним не повернуть. – Готово. Я слышал только звук. – Давай! Смешок. Возня. – Если попросишь как следует, примем тебя к нам. Давай! Умоляй! Ну, что ты молчишь, как мешок с дерьмом, а? – Идите вы к… – Мы-то пойдем. А ты вот – лети давай. Снова смешок. Громкий звук, словно что-то металлическое сдвигается в сторону.