– Ну че, видели? Кто еще хочет послать нас? – Да я вас всех, таких… – О, еще один идиот. Че, смелый? Грохот. Еще один новый голос. – Заканчивайте развлекаться. Скоро прилетим, скидывай уже оставшихся. Они все равно ничего не знали. Бесполезные марионетки. – Но я не закончил! – Куда ты эти ролики денешь, если сеть давно рухнула? Шизик. – Себе оставлю. Не ворчи. Не твое собачье дело, как я развлекаюсь. Чувствую, как меня куда-то тащат. Картинка меняется, и я вижу пылающее алым небо через люк винтокрылой машины. Теперь я четко слышу звук лопастей. Не зря пол вибрировал. Обычно такие системы – вспомогательные, для маневров или приземления при поломке антиграва. Краем глаза отмечаю еще несколько тел на полу грузового отсека. Я осознал. Нас хотят просто сбросить вниз. Зачем? Я не понимаю людей. – Да че его спрашивать! Он крылатый! Пусть летит. Высоко. Даже у реактивов никаких шансов пережить это падение. Что говорить о линейках… Они просто люди, хоть и со спецтехникой. И у меня тоже шансов нет. Я не могу шевельнуться. Земля внизу, пятнистая, расплывчатая. Солнце где-то близко к горизонту, огромное, алое. Или это зарево от огня? Это то, что я успеваю разглядеть из распахнутого люка. Сзади кто-то пытается сопротивляться, судя по звукам. Крики. “Умоляю! Пощадите! Помилуйте!” Меня и еще несколько безвольных тел толкают вниз. Время замедляется. Мы вот-вот упадем. И исчезнем. Умрем. На самом краю, ко мне тянется чья-то рука. Незнакомая. Все равно не могу шевельнуться. Обе руки. Крошечный тубус – стандартный микроинъектор. Синяя полоска, зигзагом. Стимулятор. Шепот. – Не помри вместе с нами, ангелочек. Мы летим вниз, а меня держат за руку. Тогда все было также… Какой-то реактив. Почему он решил попытаться меня спасти? Почему я побоялся тогда запоминать его имя? Еще до того, когда нас захватили у блоков. Смогу ли я узнать это когда-нибудь? Только если выживу. Как просил Алан. Как просил этот реактив, как просила… Ария! Инъектор, опустев, щелкает. Я ощущаю, как покалывание расползается от места введения стимулятора. Реактив отпускает мои руки. Я его даже не вижу, все еще не могу повернуть голову. Как же я бессилен, пуст… и зол! На самого же себя. На странный мир. На людей… Секунда падения. Две. Ветер бьет мне в лицо, но не только в лицо. Я почти могу пошевелить пальцами. Но все еще не крыльями. Если не будет ветра – все тщетно. Но я не хочу умирать. Могу шевельнуть крылом! Рывок, кажется, я поймал восходящий поток… Кажется. Рывок слишком резкий. Земля все ближе, серый лес. Смягчат ли падение кусты? Взмах крыльев. Боль в лопатках и свист ветра в ушах. Кувырок и падение. Тишина. Тусклый свет. Размытое серое. Закат догорел. Нет. Только сейчас я понял – это был восход солнца. Моя война закончена. Нам осталось так мало. Нас осталось так мало. Еще столько всего не сделано. Но уже ничего не сделаешь. Больно. Если я умер. То почему же мне так больно? Глава 21. Ангел больше никуда не полетит Круглое сверху. Светится. Это не солнце. Потому что оно не двигается. Боль в лопатках и ощущение пустоты. И почему я не умер? Иллюзорно-тихо. Звуки словно спрятаны до какого-то момента от моего сознания. Белое и серое, все расплывается. Что из того что я видел – реально? Сейчас я лежу не на камнях, на чем-то почти мягком. Шорохи теперь кажутся слишком громкими, а мир вокруг – слишком зыбким. Было ли падение с башни реальным? А падение с воздушного транспорта? Может ли это быть сном? Я пытаюсь подняться и понимаю, что нет. Что все было на самом деле. Серая комната, свет бьет в окно и из ламп. Слишком яркий. Что же не так? Кроме слабости и боли, есть что-то еще. Есть? Или… Я не один. Рыжие волосы рассыпаны по спинке кресла, голова девушки лежит на сгибе руки. Она спит? Проснулась. Взяла меня за руку. Молчит и смотрит в глаза. Я вижу уже почти четко. Это место похоже на медблок. А девушка… – Мы... ампутировали их. Невозможно было срастить, у нас нет каркаса, нет синто-клеток для регенерации. Некоторые кости были раздроблены чуть ли не в порошок… – она проговаривает все это резко, испуганной скороговоркой, а потом замолкает и отводит глаза. А я смотрю на рыжие волосы… Рыжие крылья, которых больше нет. Я ведь окончательно вспомнил. Мне так хотелось спросить только одно: “почему?” Но я смолчал. – Ария. – Вспомнил? Пристальный взгляд. Печаль и боль. Участие. Понимание. Когда же ты возненавидела свое старое имя? Рика. Рикки. Как же мало я знаю о том, кем ты стала. Да и знал ли я, кем ты была? А кем был я и кем стал? – Ты больше не сможешь… Перебиваю ее: – Я никогда и не летал. Нет, не так. Я летал однажды… Поднялся так высоко, что приземление было слишком болезненным. Больше и не хочу. Верю ли я сам в то, что говорю? Тот миг, когда я взлетел к башне "Кей-си"… Пусть это называлось лишь парением, но каким нужным, каким особенным и всемогущим я себя ощущал! А раньше? Боже. “Боже, помилуй мя” – всплывает голос Георгия. Рика проводит рукой по моей щеке, и я понимаю, что плачу. Значит, я не могу обмануть ни себя, ни ее. Я, словно ребенок, утыкаюсь ей в плечо. А тебе очень шли крылья, Ария. Но вслух я этого теперь никогда не скажу. Неужели мы оба стали людьми? Радость и горе в живом упоеньи, Думы и сердце в вечном волненьи, В небе ликуя, томясь на земли, Страстно ликующей, Страстно тоскующей, Жизни блаженство в одной лишь любви. * А вот это скажу. И почему только вспомнил? Опять стихи. Странное человеческое звучание мыслей. Но ничего. Теперь я помню все. Я обязательно со всем справлюсь, ведь я знаю, кем был… И кем хочу стать. Правда же? А еще спрошу все то, о чем должен был спросить раньше. – Как ты меня нашла? Там, в Вальте? – Там – легко. До Вальты долго искала. Может, потом? У нас будет много времени, а ты, наверно, устал… – Я хочу тебя слушать. Всегда, или почти всегда. Расскажи… И Рика рассказывала. Про конец войны. Про падение антигравов из-за сверхмощных электромагнитных импульсов и уничтожение незащищенной техники. Про исчезнувшую связь и сбитые спутники. Про хаос и самоорганизацию. Что все это было уже после того, как она лишилась крыльев. После того, как погиб Мику. Рика рассказывала, как их нашли сначала Азур и Есения, а потом – помощник Алана. С его поддержкой крылатые вернулись на полуостров, даже будучи теперь бескрылыми. И продолжили искать тех, кто не погиб… Рика рассказывала про то, что я исчез на одной из старых северных границ. А потом кто-то из добравшихся до полуострова беглецов упомянул о крылатом путнике, посетившем город на пути к морю. Я действительно был слишком заметен со своими крыльями. И именно они помогли Арии меня найти. Но при встрече я ее не узнал… Несколько дней я спал, ел и слушал рассказы Рики о мире и всем, что произошло без меня. Оказалось, что теперь мы уже на другой стороне залива. Действительно в медкомплексе. Потому что антиграв все-таки удалось отбить и даже поднять в воздух. Многие образцы техники, что оставались на земле, а еще лучше – под землей, от электромагнитного импульса не пострадали. Норман – так звали реактива, с которым мы вместе упали, тоже выжил. С ним я смог поговорить гораздо позже. Автономный дрон удалось уничтожить, а связь обрубить окончательно. А спутникового канала у ИИ не было вовсе. Хотя, наверно, тут все-таки дело в том, что самих спутников и правда больше нет. Из башни "Кей-си" много чего можно было бы вывезти, там осталась еще техника. Многие из тех, кто участвовали в захвате антиграва, теперь планируют вернуться за ценными образцами. А нам – в другую сторону. Вперед, ведь по сравнению с уже пройденным осталось дойти совсем чуть-чуть. До приморского полуострова, где все началось. Ария и немногие уцелевшие крылатые и морские теперь считают это место домом. Туда она и вела меня все это время. Да, там мы и выросли… Почему я не спросил? Почему Рика все мне не рассказала, когда заметила, что я не помню? Или так важно, чтобы я понял все сам? Пожалуй – это действительно было важно. * Федор Тютчев “Из Гете” Глава 22. Взгляни на дом свой, ангел Поначалу редкую ночь я не просыпался от боли в крыльях. В крыльях, которых у меня больше не было. Вновь и вновь я падал с вавилонской башни и просыпался от боли в сломанных костях. Живя каждый день, за рутинными делами я мог заставить себя забыть о потерянном. Но ночь была временем памяти. Мог ли я подумать раньше, что память может быть столь кровожадным монстром? Я ведь хотел помнить… Сейчас же – жаждал забыть. Мы дошли до нужного места на побережье примерно через месяц после того, как я окончательно смог встать на ноги. Пусть в этих теплых землях зимы толком и не было. Не было морозов и снегов, как там, откуда я ушел, все же времена года менялись достаточно отчетливо. Начиналась весна. Цвело и зеленело все кругом так нежно, так самозабвенно и искренне, стягивая шрамы пожарищ и рытвин. Мы шли пешком, и теперь я еще больше наслаждался окружающей красотой. Весна совсем не то, что осень. Она словно зовет следовать за собой даже против воли. Тогда как красота осени и зимы, казалось, всегда требовала пристально всматриваться и искать глубину в своих образах. Мне показалось, что я понял чувства Эрика, которого привлекало все на нашем недолгом пути. На полуострове жили другие измененные, как я и Рика. Немного, людей и реактивов все равно больше. А еще здесь был Рофон. Он поддерживал Алана, но всегда был в его тени. Расстраивало ли его это? Кажется, совсем нет. Возможно, это помогло ему не исчезнуть, как Алану… Лаборатория, уцелевшая на полуострове, восстанавливалась под контролем Рофона понемногу нашими общими усилиями. Даже удалось запустить один модулятор синто-клеток. Может, со временем получится довести медцентр хотя бы до половины его реальных возможностей. С одной стороны, мы могли бы тогда вылечить почти что угодно, но с другой… Хорошо бы нам не пришлось защищать полуостров с оружием в руках. Рофон сказал, что никакие биомодуляторы не отрастят нам новые крылья. Слишком сложно это рассчитать, а записей Алана, которые могли бы помочь – больше нет. Остается смириться и быть людьми. Или почти людьми. Наша скорость реакции и регенерация все равно лучше человеческих и даже лучше, чем у реактивов. Хотя, кажется, это было не главное. Однажды я все же рискнул спросить про свободу воли. Про то, что мы никогда и не думали жить иначе, чем нам скажут. Рофон недолго размышлял, ответил: – А что ты хотел? Вы сильнее людей. Конечно, каких только систем безопасности не придумали ваши “создатели”. Кодовые слова – одна из них. Я, правда, сомневаюсь в их надежности. Война окончена, и теперь мы на руинах империй просто играем в чет-нечет с историей. Что-то осталось, что-то исчезло, что-то нужно восстанавливать огромными усилиями. Можешь считать себя свободным, просто потому что… создавшим тебя от тебя ничего больше не нужно. Потом покой и монотонность человеческой жизни понемногу помогли затянуться былым ранам. Серый кокон памяти и забывчивости все больше разделял меня с прошлым. А реальность была такой яркой и почти безмятежной... За окном билось о скалы море. Убаюкивал меня шум прибоя, будил – лай собаки и гомон чаек, переходящий в одиночные крики к полудню. Рика была невероятно человечной. Я раз за разом спрашивал о том, что же ей так нравится в этой жизни мелких фермеров, их хозяек, возне с птицами, животными и растениями. Всем тем, что теперь занимало время, место и умы жителей полуострова. И каждый раз засыпал под бесконечные перечисления, восторженные, искренние.