Это смерть? Глава 17. Домой возврата нет Это смерть? Я уже умирал. Я уже был низвергнут с небес ранее, подобно этому. Я вспомнил наконец. Тогда небеса еще пылали алым… Война, кровь, море… Запахи и звуки, что были тогда. Но… но мир не погиб. И мир не всегда погибал. Что было до войны? Что-то же было? Ниже. Глубже в бездну памяти, во тьму прошлого, словно я низвергаю сам себя с пьедестала, дарованного мне незаслуженно. Кто-то рожден летать, кто-то ползать, а кто-то – падать. И лишь в падении я жив. Я помню все вновь. Я падал, но слишком медленно. Наверное, правильнее сказать, что я погружался. Все глубже в недра своего угасающего разума, дальше от тяготящей реальности. Дальше от боли, страха и смерти. Сквозь шум то ли ветра, то ли воды. Качели. Просто детские качели. Облупившееся покрытие, истертое сидение. Ветер колеблет их и треплет волосы. Не мои. Чьи-то рыжие волосы. Знакомые рыжие волосы. Я хочу увидеть лицо, но… девчонка убегает он меня прочь. Я вижу лишь крылья. Крылья? Такие же рыжие, как и волосы. Ускользающие, с будто бы прощальным взмахом. Остается синее небо и пыльный бетон. Шум волн где-то далеко, на самой грани слышимости. Слишком привычный, слишком монотонный, чтобы обращать внимание. Шелест листвы, тянущейся к небу. Деревья похожие на зеленые столбы. Узкие и высокие. Дом. Нет, скорее, здание со светлыми стенами. Жаркий воздух улицы и холод помещений. Системы вентиляции и охлаждения. Их почти незаметный гул, чем-то подобный морю, но неживой. Длинные коридоры, пронизанные солнечными лучами, бьющими в окна. Бежевые стены, двери, двери… Некоторые из них пугают меня. Тишина и память шагов. И детских встревоженных голосов. Реже – смеха. Их нет сейчас здесь, но они тут бывают. Были. И будут? Вот они. Быстрые шаги позади. Голос. Детский голос. Зовет… меня? – Нево! Не-е-ево! Твоя очередь! Я оборачиваюсь и смотрю. Взъерошенные волосы, каштановые, чуть тусклые. Кауро-пепельные крылья. Красивый цвет… – Сора. Я называю его имя, и он исчезает. Слишком быстро, словно промелькнувшая тень. Что значат его слова? Твоя очередь. Очередь для чего? Я смотрю на одну из дверей, рядом с тем местом где стоял Сора. Она без табличек, просто ровный белый пластик. Прохладный. Дверь распахивается, и с потоком воздуха на меня налетают странные запахи: горьковатые, сухие, шипучие. Я бегу прочь. Почему-то они пугают меня. Коридоры, мелькание дверей. Холод сменяется жарким воздухом – я выбегаю из здания. Вниз по бетонным дорожкам, по ступенькам, через ограду, перемахнув ее одним прыжком. Мне помогают крылья. Крылья? Да. Вниз, дальше по высохшей от жара траве. Главное, не споткнуться о колючку. Их тоже можно перепрыгивать. Вместе с ветром. Море. Мелькает впереди, приближается с рокотом и криками птиц. После тени деревьев – резко просвет и… простор. Море тянется так далеко, что я никак не могу различить границу с небом. Блики волн слепят. Солнце греет и обжигает, а ветер треплет мне волосы и перья. Пляж – справа, обрывистый берег – слева. Посередине, на тропинке, я вижу еще две пары крыльев. Имена. Если я вспомню их имена – они тоже исчезнут? Я прислушиваюсь к разговору, незаметно, издалека. Ветер ненадолго стих и мне слышно все. Это Ирида и Мику. Так их зовут. Нет, не исчезли. Спорят о чем-то так живо, так уверенно. – Мы вырастем и станем как хозяева замка! – Глупости! Мы – крылатые, они – нет! – Ты видел птичек? А мух? Если мухе оторвать крылья – она станет жуком. – Ты мучал мух?! – Да нет же, я не… Их голоса стихают, перекрываются ветром. Их силуэты скрываются за спуском к морю. Они уходят, не исчезают. Идут к пляжу, спускаются к воде. А я не хочу им мешать. Обрыв впереди и иллюзия свободы. Огромного мира, центр которого – ты. Словно весь мир гигантский пузырь, радиус которого измеряется от тебя… И окружающий вид искажен подобно линзе. Небо и море очерчивают круг. Меня же беспокоит только одна мысль: похожи ли мы на мух?.. Шум ветра и моря вымывает лишние вопросы, растворяет меня в себе. Я иду вдоль обрыва, поднимаясь выше, к скале, той, что слева. Слышу кузнечиков, что стрекочут в пожухлой траве. Тени птиц изредка закрывают солнце, но ни облачка на небе нет. Печет голову, и я прикрываю ее руками. Мне так спокойно, и даже радостно. Впереди снова рыжие волосы, которые треплет ветер. Сильный, равномерный, мощный. Плотнее, чем внизу. Вижу крылья, перья на них тоже топорщатся от ветра. Самый край обрыва, внизу – бегущее бесконечно море. Девчонка замерла над этим морем и ветром. Может, даже над самим миром… Я хочу сказать ей, чтобы она не прыгала. Не успеваю. Шаг… – Ария! Рыжие крылья распрямляются против ветра. Над обрывом на фоне сияющего неба – уже не птичий силуэт. Вспомнил! Глава 18. Былое величие – Планировать ты должен уметь сам! – Почему? – Не понимаешь? На случай, если антигравитационная система вместе со страховкой выйдут из строя! Сегодня безветренно, так как мне планировать? Прыжок вниз. Распрямить крылья. Боль в лопатках, такая острая и резкая, что я невольно сжимаю их обратно. А потом боль в руках и щиколотках – я болтаюсь в сетях страховочного поля. – Трус! Смотри как надо! Рыжие крылья сияли. Они, вытянувшись, став единым целым, расправились. Распахнулись почти ровным треугольником. Снижение. Резкое движение, сути которого я не уловил. Скачок. И вот крылатая фигура оказывается чуть выше площадки приземления. – Ария! Не летаем. Только планирование! Прекрати самодеятельность! Она никогда не боялась за свои крылья, и боль ее не пугала, казалось. За ней и мы все, постыдившись быть трусами – прыгали с крыш, даже без страховок. За что нам неизменно попадало. Крыши. Крыши для крылатых. Не для настоящих хозяев замка, что были бескрылыми. Мы так и сидели часами где повыше, словно древние горгульи, замерев и охраняя нечто незримое. Так мы слышали больше, чем должны были. Знал ли об этом кто-то кроме нас? Наверняка. Но настоящим жителям нашего замка, вероятно, было все равно. Чем старше мы становились, тем сильнее менялись пропорции. Подростки уже не могли взлететь без антиграва. Так, кажется, Ария в первый раз переломала себе несколько костей. Потому что, разумеется, по-прежнему прыгала без страховки… Через месяц после выхода из больничного блока Ария сказала мне: – Крыша – это слишком мало. Я покажу тебе место получше. Ты должен его помнить. Ты его уже видел. Я все рассчитала. Скалистый обрыв над морем. Тот самый. Но теперь все уже иначе. С тех пор как мы подросли, попытки взлететь со скалы заканчивались неизменным, чуть отсроченным купанием. Но сейчас… Восходящий поток, точно по часам. Прыжок Арии, и… мой шаг назад. Это, кажется, осталось прежним – я так же отступал, прятался и трусил… А рыжие крылья поднялись снова ввысь. Теперь – вместе с ветром. Спираль. Долгая, но все же нисходящая. Несколько минут завороживших меня пируэтов и явно видимая борьба с ветром, попытка подчинить себе его, как необъезженную лошадь. А потом морские брызги внизу. Почти как раньше. – Трус! Смотри, как надо! – вынырнувшая растрепанная голова дразнит меня. Снова… А ведь у меня сердце замерло, когда Ария начала снижаться. Если бы она была над скалой, а не над морем тогда? Это были краткие мгновения свободы, к которой примешивались страх и сомнения. А после зачастую и сожаления. Мгновения эти сменялись часами и днями монотонной учебы, странной, казавшейся ненужной… Математика, физика, языки, логика. Биология. Ее мы почему-то учили без учебников, только по презентациям и лекциям – не так, как другие предметы. Особенным откровением для меня стала литература. Она была красивой. Как море и небо. В ней я тоже ощущал себя центром мира. Выдуманного, зачастую, мира. Увлекшись ей, я стал ходить не только к морю, но и в библиотеку. Совсем небольшую, но с отличными книгами. Многие были электронными, лишь на экранах, но некоторые – старыми, на бумаге. Там я узнал стихи. Микеланджело и Гете в переводе Тютчева, Артюр Рембо… Ее обрели. Что обрели? Вечность! Слились В ней море и солнце! О дух мой на страже, Слова повтори Тьмы ночи ничтожной, Зажженной зари. Людей одобренье, Всеобщий порыв - Ты сбросил их бремя И воспарил. * Казалось, он пишет про меня. И я перечитывал строки раз за разом, каждый день, даже зная их наизусть. “Одно лето в аду”, “Празднества терпения”, “Озарения”. Я не знал, что Артюр Рембо писал вовсе не о моем прошлом. А словно о будущем. Еще мне нравились осваивать так называемые “прикладные специальности”. Лучше всего у меня получалось разбираться с техникой. Сначала по схемам и инструкциям, потом – самостоятельно. Жаль только, доступных образцов было немного, но стандартные модификации я мог пересобрать, казалось, и с закрытыми глазами за считанные минуты. Несмотря на это разбирать и собирать снова и снова простые приборы мне не надоедало. Но гораздо больше времени, чем любые другие занятия, отнимала у нас физподготовка. Хотели мы этого или нет. Хотя никаких мыслей о том, чтобы не заниматься тем, что нам не нравится – никогда не возникало, пока нам указывали бескрылые. А потом еще были соревнования. Или показательные выступления. Оценка преимуществ маневренности у крылатых с антигравами относительно людей с ними же… Когда мы попали первый раз на соревнования, поняли, как много на самом деле похожих на хозяев замка. И как мало похожих на нас. Даже просто – как мало нас. Мы стояли, словно в тиши и тени относительно всего остального мира. Мы снова слушали. Слушали и молчали.