— Замечательно, — сказал Лыков. — Тогда идем дальше. Скажи кому нужно, чтобы за начальником лагеря установили наблюдение. Немедленно! Потому что коль уж дело дошло до убийств, то, значит, они торопятся. Когда нет никакой спешки, тогда не убивают. — Хорошо, — сказал Карагашев. — Мы с Игнатом должны знать о результатах негласного наблюдения, какими бы они ни были, — сказал Лыков. — Во всех подробностях. Карагашев молча кивнул. — Вот пока что и все. — Лыков встал с табурета и потянулся, расправив плечи. — Да, кстати. Ты похлопотал насчет нас с Игнатом? Надеюсь, нас не запрут в кутузку? — Пока — нет, — ответил Карагашев. — Что значит пока? — нахмурился Лыков. — Вас приговорили к кутузке условно, — пояснил Карагашев, улыбаясь. — Посадят после окончания следствия по делу об убийствах. Сказали, что до той поры в кутузку сажать никого не будут. Опасаются, чтобы заключенные не взбунтовались. И без того лагерь гудит, как пчелиный улей. — Условно — это хорошо, — сказал Лыков. — Это нас устраивает. Ну, тогда вызывай конвой и отправляй меня обратно в барак. Завтра вызови или меня, или Игната. Продолжим нашу интересную беседу. Глава 17 Утро в лагере началось с шума, гама и переполоха. Блатных по очереди стали уводить на допрос. Увели даже Подкову, хотя он протестовал и уверял, что хворает, а потому не в силах подняться на ноги. Без лишних слов двое конвойных подошли к койке, на которой лежал Подкова, подхватили его под руки и повели. Через полтора часа точно таким же образом его доставили обратно. Подкова ахал, охал, жаловался на всевозможные боли в разных частях своего организма, но по всему было видно, что это с его стороны стопроцентный спектакль. На самом же деле Подкова был изрядно встревожен. То, что творилось в лагере, ему не нравилось. От всей этой кутерьмы, связанной с убийством оперуполномоченного и его осведомителей, он ожидал больших неприятностей. У Подковы было подозрение, что эта кутерьма затеяна специальным образом, и затеяна она именно руками блатных. То есть они и в самом деле порешили и осведомителей, и самого оперуполномоченного. Кто именно это сделал — того Подкова не знал. Да и как тут узнаешь, кто же тебе это вот так вот запросто скажет? Народишко среди блатных — он ведь тоже разный, и поди разберись, что у кого в душе или в голове, кто в каких отношениях с администрацией лагеря! Но зато Подкове казалось, что он знает, ради чего затеяна вся эта кутерьма, откуда дуют ветры и, соответственно, чего можно от всего этого ожидать. Не иначе как где-то там, наверху, чьи-то хитрые головы задумали таким вот способом расправиться с блатными! Скажут, вы порешили оперуполномоченного, вам и отвечать. И здесь даже неважно, кто именно это мог сделать. Есть само убийство, есть почерк, доказывающий, что убийство — дело рук блатных, и этого вполне хватит, чтобы обвинить в убийствах. Ну, а коль этого хватит, то и отвечать придется всем блатным и сполна. Очень может статься, что вплоть до полного уничтожения всех блатных. И, думается, не только в одном, отдельно взятом лагере, но и во всех других лагерях тоже. И кто его знает, для чего кому-то понадобилось учинить таким вот образом расправу над блатными? Кто ж тебе скажет? Война… Вот такие мысли одолевали Подкову. Надо было что-то делать, надо было у кого-то искать защиты и понимания. Да вот только что именно делать и кто тебя защитит и поймет? Устроить побег? Мысль, конечно, дельная, да вот только как ее осуществить на деле? Побег — дело сложное, а подготовка к нему — тем более. Поднять бунт? Оно конечно, блатные поднимутся на бунт по первому же слову Подковы, а к блатным, наверное, примкнут и многие из бытовиков и политических, да только и это не выход. К бунту нужно готовиться еще дольше и тщательнее, чем к побегу. А времени-то как раз и нет. Вот блатных уже тягают на допросы. Даже его, Подкову, и то уволокли, невзирая на то, что он хворает. Сознавайтесь, требуют, это вы убили «кума» вместе с его стукачами?.. Охо-хо! И что тут делать, и как тут быть? * * * Негласное наблюдение за начальником лагеря установили в тот же день. О чем Карагашев и сообщил Лыкову, когда в очередной раз вызвал его якобы на допрос. — Это хорошо, — одобрил Афанасий. — Пускай последят… Ну, а нам с Игнатом начальство что велело передать? — Ничего особенного, — ответил Карагашев. — Сказали, чтобы вы продолжали работу. И добавили, что надеются на вас. — И на том спасибо! — буркнул Лыков. — Коль так, то отправляй меня обратно. Раз надеются, то, как говорится, постараемся оправдать доверие. * * * В этот же самый день начальник лагеря Сальников встречался с Петром Петровичем. Так у них было намечено — встретиться именно в этот день. Встреча, как обычно, проходила в квартире Петра Петровича. Каким-то образом Петру Петровичу удавалось в любое время, какое только было ему нужно, уходить с работы, не вызывая при этом ни у кого никаких вопросов и подозрений. Так оно было и на этот раз. — И как у нас дела? — спросил Петр Петрович у Сальникова. — Потихоньку движутся, — неопределенно ответил начальник лагеря. — Потихоньку — это плохо! — недовольно проговорил Петр Петрович. — Надо ускорить. — Легко вам говорить — ускорить. — Сальников также был недоволен словами Петра Петровича. — Я и без того хожу по краю… А поторопишься, так и вовсе свалишься в пропасть. — И тем не менее, — сказал Петр Петрович. — Надо ускорить дело. Меня тоже торопят, потому и я вас тороплю. Весна — в самом разгаре, Красная армия вот-вот может начать наступление на всех фронтах. Дальше, думаю, можно и не продолжать… — Он помолчал и спросил: — Что творится в лагере? — В лагере работает следственная бригада НКВД, — сказал Сальников. — Допрашивают блатных. Всех без разбору. — Ага! — удовлетворенно произнес Петр Петрович. — Стало быть, поверили нам! Удалось их направить по ложному следу! — Похоже на то, — сказал начальник лагеря. — Что ж, и замечательно, — проговорил Петр Петрович. — Это нам очень даже на руку. Попробуем извлечь из этой ситуации пользу. Слушайте меня внимательно. Итак, следователи тягают на допросы блатных. Блатные, естественно, встревожены — ведь они-то никого не убивали! А коль встревожены, то, естественно, у них возникают всяческие предположения и домыслы. Например, о том, что вся эта кутерьма — это акция, затеянная против них. Пожалуй, это наиболее вероятное их предположение. И что они должны делать в этом случае? Сидеть и ждать, когда и чем ситуация разрешится? Так ведь страшно. Мало ли что может случиться. Даже массовые расстрелы блатных… Да и не в их характере сидеть и ждать. Они люди действия. Значит, сейчас они ищут возможности, чтобы действовать. А какие это могут быть действия? Здесь усматривается лишь два варианта: побег и бунт. Вот и нужно натолкнуть их на правильный путь… То есть — убедить принять участие в будущем восстании. И растолковать, что иного способа спастись у них просто нет. Вот вам и пополнение наших рядов. — Понятно, — сказал Сальников. — А тогда — действуйте. И постоянно держите меня в курсе событий. Они условились о времени следующей встречи, и Сальников ушел. До лагеря было не так и далеко, и он добирался до него пешком. Он шел, погруженный в тревожные мысли, и не оглядывался по сторонам и потому не обратил внимания, что за ним на некотором расстоянии следуют два человека. Это была пара — женщина и мужчина. По виду они ничем не отличались от прочих обитателей Мариинска. Обычные люди. Они просто шли по своим делам и своей дорогой. Ну, а то, что их дорога совпадала с дорогой начальника лагеря, так это, разумеется, было чистой случайностью. …Вернувшись в лагерь, Сальников тотчас же велел доставить к нему Осипова. Через полчаса Осипов уже был в кабинете начальника лагеря. — Ну, и как наши дела? — спросил заключенного Сальников. — На данный момент мною завербованы сорок восемь человек, — сказал Осипов, помолчал и добавил: — Можно сказать, мозговой центр восстания готов. — Люди надежные? — спросил начальник лагеря. — Все, как один, — ответил Осипов. — То есть все ненавидят советскую власть и потому готовы на все, чтобы отомстить ей. Вступить, так сказать, в бой святой и праведный. — Осипов усмехнулся. — Что, все из политических? — спросил Сальников. — Представьте себе, нет, — ответил Осипов. — Есть и бытовики. — А блатные? — Ну, блатные… К ним я и не знаю, как подступиться… Да и надо ли? — Надо, — сказал Сальников. — Блатные — это люди действия. Они умеют и стрелять, и с ножами управляться… В отличие от тех же бытовиков или политических. — Ну, не скажите! — не согласился Осипов. — Разве с осведомителями и с оперуполномоченным имели дело блатные? Мы, представьте, тоже кое-что умеем! — Это хорошо, — сказал Сальников. — Но и блатные нам не помешают. А как к ним подступиться, я скажу… И Сальников коротко поведал Осипову о том, что ему недавно предложил Петр Петрович. — Вот и нужно воспользоваться моментом, — подытожил начальник лагеря. — Думаю, блатные прислушаются к вашим словам. Главное, не скупитесь на обещания. Обещайте им свободу, деньги и документы… Дайте им понять, что у вас к побегу все уже готово. Уверяю, они согласятся. А куда им деваться? Они загнаны в угол, напуганы. Я так думаю, что и без нас они помышляют о побеге. А тут — мы со своими предложениями! По-блатному это называется фарт. А они верят в фарт, полагаются на фарт. В общем, действуйте. И немедленно, потому что времени нет. — Это что же, означает, что мы должны открыться перед ними? — покрутил головой Осипов. — Как-то сомнительно… А вдруг донесут? — Это блатные-то? — усмехнулся Сальников. — Они не донесут, можете быть спокойны! Где это видано, чтобы блатной доносил «хозяину» или «куму»? Это против их понятий. Иначе говоря, страшный грех, за который полагается неминуемое возмездие. Или вы сами этого не знаете? — Да знаю я… — Ну, вот видите — знаете. К тому же полностью открываться перед ними не нужно. Зачем? А нужно всего лишь убедительно намекнуть, что к побегу все готово. И на воле их уже ждут. С деньгами, с документами, с оружием. — Хорошо, — в раздумье произнес Осипов. — Я понял. — А тогда действуйте. Первым делом поговорите с Подковой. Убедите его. Ну и, конечно, найдите подходы к другим блатным. Растолкуйте и им. Если рядовых блатных будет много, то и Подкове некуда будет деваться. Даже если он будет и не согласен… Глава 18 Закончился день, наступил вечер, а за ним и ночь. Подкова не спал. Он лежал на койке, укрытый сразу тремя одеялами, и размышлял. Он искал выход из создавшегося положения. Сегодня весь истекший день и весь вечер блатные то и дело прорывались к нему и наперебой докладывали, что их допрашивали следователи. И всем задавали один и тот же вопрос касательно убитого оперуполномоченного и его доносчиков. При этом, по словам блатных, следователи угрожали им скорыми и неминуемыми карами, если блатные не сознаются в совершенных преступлениях или не назовут имена тех, кто совершил убийства.