— Вот видишь! Да и потом, что это за странное увлечение, что ради него начальник лагеря шастает к Белову по два раза на дню. В ущерб, так сказать, своим служебным обязанностям. Да и сам Белов, он ведь тоже работает. Но и он оставляет свою работу, чтобы встретиться с Сальниковым. Нет, тут явно что-то кроется! — И что же именно? — прищурился Лыков. — Как ты думаешь? — А ты? — в свою очередь спросил Карагашев. Они умолкли, думая об одном и том же. Наконец Лыков сказал: — Что-то мне подсказывает, что картинка начинает вырисовываться. Тут тебе и убийство оперуполномоченного, к которому, как ни крути, а каким-то боком причастен Сальников, тут тебе и эти таинственные походы к какому-то путейцу Василию Васильевичу… И, между прочим, тут тебе и подготовка к лагерной буче и массовому побегу из лагеря… И все это, заметь, в одно и то же время! А отсюда сам собою напрашивается вывод: не связаны ли все эти события одной веревочкой? — И какой же? — спросил Карагашев. — Ну, а для чего нас с Игнатом сунули в этот лагерь? — вопросом на вопрос ответил Лыков. — Вот оно и получается… Вырисовывается, иначе говоря… — Ты так думаешь? — серьезным тоном произнес Карагашев. — А ты? Они опять замолчали, напряженно размышляя. Тут было над чем подумать. — А может, этого Белова арестовать? — предложил следователь. — Я передам куда надо результаты наших выводов и… — И что же ему предъявить? — с сомнением произнес Лыков. — Какие обвинения? То, что он часто встречается с Сальниковым? Ну, встречается, и что с того? А кроме того, арест напугает и Сальникова. И, чего доброго, он даст деру или удумает сотворить что-нибудь из ряда вон выходящее. — Так что же делать? — растерянно спросил Карагашев. — Что делать, что делать… — в задумчивости повторил Лыков и вдруг задорно сказал: — А вот что! Возникла, понимаешь, у меня одна идейка. — Ты это о чем? — спросил Карагашев. — О чем? — потер лоб Афанасий: он все еще обдумывал осенившую его идею. — А вот о чем… Сейчас мы с тобой раскрываем преступление, не так ли? Ну, не само преступление, а подготовку к нему, хотя какая, в общем, разница? — И что? — спросил следователь. — А что нам говорит наука криминалистика? А она нам говорит, что каждое преступление — это цепь из многих звеньев. А коль цепь, то хотя бы одно звено в ней должно быть ненадежным. Слабым. И вот если его найти и за него потянуть, то и цепь — это будет уже не цепь, а груда металла. — Будем искать слабое звено в цепи? — спросил Карагашев. — Именно так! Тем более — оно отчетливо просматривается. И это звено… — Заключенный Осипов, — продолжил мысль Афанасия следователь. — Вот именно! К нему-то нам и нужно приступить! — Арестовать? — Э, нет! — покрутил головой Лыков. — У тебя на уме одни аресты. Арестовать одного, арестовать другого… Нет, тут нужно действовать иначе. Я бы сказал — тоньше. Вот смотри, какая мысль пришла мне в голову… * * * — Ну, и что у нас нового и неожиданного? — спросил Раздабаров у Лыкова, когда того привели обратно в барак. — А вот ты послушай… — ответил Афанасий. И он рассказал Раздабарову о своем разговоре с Карагашевым. — Значит, Белов Василий Васильевич, эвакуированный инженер-путеец, одинокий, непьющий и вообще — личность, не вызывающая никаких сомнений и опасений… — в раздумье произнес Игнат, выслушав рассказ Лыкова. — И при этом лучший друг начальника лагеря Сальникова, который подозревается в убийстве лагерного оперуполномоченного. Очень даже интересно… Раздабаров умолк и оглянулся по сторонам — не подслушивает ли кто-нибудь их разговор. Поблизости никого не было, и Раздабаров продолжил: — Эвакуированный… Значит, прибыл откуда-то со стороны. Оттуда, где сейчас фронт. А отсюда осторожный вывод: что стоило немцам под видом эвакуированного заслать в Мариинск своего шпиона? А почему бы и нет? Очень удобно и безопасно. Сколько их сюда прибыло с начала войны? Я так думаю, тысячи. И затеряться в такой толпе проще простого. Вот они его и прислали… А что, пускай он себе здесь живет. Авось пригодится. Вот он и пригодился. Как говорится, пробил его час. Логично? — Может, и логично, — пожал плечами Лыков. — Да вот только при чем тут Сальников? — Ну, а что мы знаем о Сальникове? — ответил на это Игнат. — Ничего мы о нем не знаем. Кто он такой, чем дышит… А отсюда еще один логический вывод. А может, и Сальников — того? — То есть тоже немецкий шпион? — уточнил Лыков. — Предполагать, конечно, можно все что угодно… — Сомневаешься? — усмехнулся Раздабаров. — Представь, я тоже пока сомневаюсь. Но ведь он каким-то боком причастен к убийству оперуполномоченного и его осведомителей. И от этого никуда не денешься. И с милейшим Василием Васильевичем общается самым тесным образом. А это, можно сказать, факты. — Это предположения, — возразил Лыков. — А нам нужна точная информация. — Ну, тогда предлагай, — с некоторым неудовольствием произнес Раздабаров. — Предлагаю, — сказал Афанасий. — Я говорю о своем плане. О слабом звене в цепи… — Интересно, интересно, — произнес Игнат, когда Лыков изложил ему свой план. — В самом деле, Осипов слабое звено… Так что же, приступим к исполнению плана? Пойдем общаться с Подковой — теперь уже, так сказать, в новом обличье? — Не сейчас, — сказал Лыков. — А когда же? — Сейчас вечер, — стал пояснять свою мысль Афанасий. — К Подкове надо идти ближе к утру. Думаю, тогда топтуны, которых Подкова снарядил следить за Осиповым, что-нибудь да разузнают и доложат о том Подкове. А он — нам. Вот тогда-то и будет повод для разговора. * * * Те двое блатных, которым Подкова поручил следить за Осиповым, оказались ребятами энергичными и смышлеными. Они буквально приклеились к Осипову, но сделали это так, что Осипов не обращал на них внимания и, соответственно, не замечал и не чуял за собой никакой слежки. Блатные следили за Осиповым весь вечер и всю ночь. А вечер и ночь у Осипова выдались очень активными… Прилег на нары и уснул он лишь к утру, когда до всеобщего подъема оставалось каких-то полтора часа. Тогда-то топтуны-блатные и пришли к Подкове, чтобы доложить ему о результатах данного им вором в законе поручения и, может статься, получить от него какие-то новые инструкции и указания. — Черт вас принес! — проворчал потревоженный Подкова. — Ни дня, ни ночи… Разве не видите, хвораю я. — Так ведь ты сам велел — прийти и доложить, — возразили блатные. — Вот мы и пришли. — Ладно, — махнул рукой Подкова. — Коль пришли, так и докладывайте. Только коротко и по делу. — А дело такое, — сказал один из блатных. — Совсем нехорошее дело, подозрительное. Сомнительный фраер этот Осипов, вот что! Беспокойный! Все-то ему не сидится и не лежится на нарах! Прилег вот только сейчас! — А до этого, — продолжил второй блатной, — все он суетился, все с кем-то шептался… То с одним пошепчется, то с другим… Двадцать четыре человечка мы насчитали, с кем он перешептывался! Пошепчется, значит, с одним и бегом к другому — тоже шептаться. — А о чем шептался, слышали? — спросил Подкова. — Не так чтобы очень, но отдельные словечки расслышали, — сказал один из блатных. — Вроде как толковище велось о побеге… — Ну, а с кем именно он шептался? — спросил Подкова. — А с разными, — ответил блатной. — То есть с такими же, как он сам. С бытовиками, с политическими… — А с блатными? — спросил Подкова. — С нашими — ни-ни! — заверил Подкову топтун. — Вот просто-таки ни с кем! А главное-то даже не в этом! Тут есть дела и посерьезнее… — Это какие же такие дела? — с подозрением спросил Подкова. — А такие! — сказал один из топтунов. — Совсем нехорошие дела! Сука этот Осипов, как есть сука! Стукач! — Это с чего же вы взяли? — приподнялся на постели Подкова. — А с того, что он встречался с самим «хозяином»! — почти хором ответили блатные. — Целых два раза! Один раз перед самым отбоем. Тут мы проследили за ним до самого конца. Пришел, значит, вертухай и отвел его к «хозяину». А примерно через полчаса он, то есть этот Осипов, от «хозяина» вышел. А второй раз вертухай отвел его к «хозяину» уже после отбоя… Тут мы, конечно, проследить за ним не могли, потому что кто же нас выпустит ночью из барака? Но точно знаем, что к «хозяину»! Потому что куда же еще по ночам водят зэка, как не к «хозяину» или «куму»? Но «кума», как ты, Подкова, сам знаешь, зарезали. Значит — к «хозяину». А больше не к кому. — Ладно, — после некоторого молчания сказал Подкова. — Пока отдыхайте, но будьте неподалеку, потому что можете понадобиться в любую минуту. Заодно отдохну и я. Но отдохнуть ему не удалось. Потому что через пятнадцать минут в помещение заглянул один из охранников. — Там это… — сказал он. — Короче, к тебе пришли. — И кто на этот раз? — страдальчески поморщился Подкова. — Назвались Музыкантом и Угрюмым, — ответил охранник. — Сказали, что по срочному делу…