После десертной вечеринки он тоже остался на ночь – спасибо, хоть без Надменной Аны. Элиот – плотник. «Не плотник, а мастер мебельного искусства», – поправлял он меня всякий раз, когда работал на местного дизайнера мебели. Ну а сегодня его припахали работать в саду, делать деревянную сцену. Мы почти не разговаривали утром, пока пили кофе, и когда я уходила на автобус, он поднял глаза, стянул свою маску от пыли и заявил мне, что автобусы до Кале больше не ходят. – Вообще-то ходят, как раз через пятнадцать минут будет один, – сказала я, проходя мимо него, выпрямила спину и нацепила солнцезащитные очки. – Уверена? – Да, – пропела я, – старый добрый гугл никогда не подводил. Элиот пожал плечами и сказал: – Ну хорошо. Увидимся. Теперь он смотрит, нисколько не удивляясь, как я плюхаюсь в шезлонг. Какое-то время не двигается с места, потом встаёт. От жары я едва могу дышать, но Элиот, кажется, ощущает себя вполне комфортно. На нём только джинсы, его грудь золотится, мягкие волоски на предплечьях – все в налипших опилках. Он стягивает маску. – Автобусов нет, – выдыхаю я. Мои обожженные солнцем щёки горят. – Да, – отвечает он. – Кажется, я так и сказал. Я киваю, задыхаясь. Тридцать один градус, воздух стоит душный и густой, как сироп. – Тебя подвезти на станцию? – Элиот утирает локтем лоб. Я обмахиваюсь рукой, как веером, и не знаю, соглашаться ли. В конце концов говорю: – Да. – Не вопрос. Когда твой пароход? – В три. Он смотрит на часы на толстом коричневом кожаном ремне. – Хорошо. Закончу с этим, и садимся в машину. Окей? Стыд колет мою спину, как иголки и булавки. То ли оттого, что я не могу позволить себе такси. То ли оттого, что я вынуждена полагаться на Элиота. – Да, – говорю я. – Спасибо, Элиот. Он пожимает плечами, вновь натягивает маску и продолжает пилить. Потом, сидя на водительском месте, он говорит: – Значит, Лукас бросил тебя на произвол судьбы, – и поправляет красную бейсболку козырьком назад, из-под которой торчат каштановые пряди. – Я добралась бы без проблем, если бы автобусы ходили. Элиот кладёт руку на колено, другой слабо сжимает руль. – Лукас всех бросит ради босса. Как его там. Чувак с бровями. – Фредерик. – Точно, – Элиот кивает. – Ну, он оставил мне контакты такси и написал, чтобы я… – А почему ты не вызвала такси? – Элиот отводит взгляд от дороги, приподнимает плечи, как бы спрашивая: «Ну?» – Ты же сам вызвался меня подвезти. Он едва не подпрыгивает. – Да ну что ты. Я просто спросил, – он усмехается. – Ну ладно, – я чувствую облегчение, когда он включает радио погромче. Фургон Элиота гремит на повороте, запах креозота и сладкий аромат опилок напоминает мне о временах, когда я только начала приходить в гости к Моро. Элиот возвращался домой с работы в заляпанной лаком футболке, с пыльными волосами, и, поздоровавшись с нами, шёл наверх, чтобы присоединиться к нам за ужином, уже вымывшись. – Хорошая машинка, – смеялся Лукас, указывая на грузовик, припаркованный под окном кухни. – По крайней мере у меня хоть такая есть, – отвечал Элиот. – По крайней мере я не похож на старьёвщика, – парировал Лукас, подталкивая меня локтем, а Элиот наклонялся ко мне через стол и говорил: – Спроси Люка, как там его машинка, Эмми. Его маленький БМВ. Когда он уже появится? Я хихикала, а Жан сурово смотрел на нас поверх очков и ворчал: – Ну-ка хватит, мальчики! Ешьте мамин ужин молча. А ты, Эмми, не слушай их. Я любила эти вечера. Ощущала себя частью семьи. Семьи, которую я видела в окнах чужих домов. Они сидели за обеденными столами или перед телевизорами, а я шла мимо них к себе и в холодные, тёмные зимние вечера любовалась ими сквозь запотевшие стёкла. «Какой лёгкой и прекрасной была бы моя жизнь, – думала я, – если бы Аманда была моей мамой, а Жан – моим папой. Если бы я приходила к ним ужинать каждый день…» – Прости, – кричит Элиот, перекрывая музыку. – Не хотел тебя обидеть. Ты имеешь право добираться на станцию на чём хочешь. На такси, на драконе, на дельтаплане, – он смотрит на меня и смеётся, – на чужом грузовике. Я неохотно улыбаюсь и признаюсь: – Я сейчас не могу позволить себе такси. У меня осталось тринадцать фунтов, и всю эту сумму я потрачу, чтобы заполнить холодильник. Ну, может, ещё куплю сэндвич на пароходе. Автобус вышел бы дешевле. Элиот кивает. – Лукас мог бы оставить тебе немного денег на… – Он не знал, – перебиваю я. – Ему было бы неловко, что он попросил меня приехать сюда при том, что у меня нет денег. Но я рада, что приехала. И мне не хотелось брать взаймы, так что… – я не договариваю, смотрю в окно. Небо такое синее, как будто машину перевернули вверх ногами и над нами океан. Ни облачка. Только бесконечное синее небо. Думаю, по такому небу к Лукасу и прилетел мой шарик. – Очень сочувствую, Эмми, – говорит Элиот. – Проблемы с работой? – Не то чтобы проблемы… это просто жизнь. Я немного влезла в долги пару лет назад, потому что пыталась снимать квартиру, которую не могла себе позволить. В итоге перебралась кое-куда подешевле, и это очень хорошо, потому что в гостинице платят мало, но работаю я сменами, так что есть время устроиться куда-нибудь ещё. Очень мало остаётся… к концу месяца. Но всё хорошо. Гораздо лучше, чем было. – Рад слышать, – вежливо замечает Элиот. – Иногда жизнь – та ещё стерва. Подстраивает нам неприятности, где мы не ждём. Сбивает нас с пути. – Именно, – я улыбаюсь. – Но мне кажется, на то есть причины. – Серьёзно? Я смотрю на него, приподняв бровь. – Ага. А тебе так не кажется? Элиот смеётся, потирает небритый подбородок. – Хм… нет. Точно нет, – он криво ухмыляется. – Это просто… жизнь, вот и всё. В ней нет никакого порядка, никакой системы, и мы должны стараться всё спланировать, чтобы ориентироваться в ней как можно лучше. Я смотрю на Элиота из-под очков. – Так, значит, ты не веришь в шансы, которые нам даёт судьба? – Господи, нет, – его розовые губы изгибаются в ухмылке. – Ну, может быть, раньше верил. Когда был моложе. Но… годы идут, и ты понемногу понимаешь, что надо как-то держаться, да? Стараться сделать её как можно лучше. Вот и всё, что мы можем. Думать, что нас поддерживает какая-то божественная сила – насколько глупым надо быть, чтобы всерьёз… что? – Откуда ты знаешь, что божественной силы не существует? – спрашиваю я. Элиот пожимает плечами. Его пальцы сжимают руль, загорелое плечо упирается в открытое окно фургона. – Я просто хочу сказать, что, если ты не решаешь свою судьбу сам, а сидишь на заднице и ждёшь, пока кто-то – или что-то – решит её за тебя, ты обречён. – Значит, все мы обречены, – я смотрю на него. – Возможно, – отвечает он, а потом смотрит на меня и вновь ухмыляется. – Имей в виду, я не хотел бы, чтобы мою судьбу решал кто-нибудь вроде тебя. Ты спланировала свой путь в Кале, и вот что вышло. Спланировала маршрут – я видел бумажку, на которой ты всё расписала… – Элиот смеётся, чуть прикусив губу, и я, к своему удивлению, ощетиниваюсь, готовая обороняться. – От веры в чудо автобус не изменит траекторию, Эмми Б… – Я так понимаю, твоя жизнь идеальна, – огрызаюсь я. Какое-то время Элиот молчит, задумавшись. – Нет, в общем-то, нет. Но она довольно неплоха. – Угу. Ну я очень рада. Рада за тебя. Губы Элиота приоткрываются, и он многозначительно смотрит на меня, пытаясь понять, в шутку я обиделась или всерьёз, но в конце концов решает сменить тему. – Давай ещё немного послушаем музыку, – он вновь прибавляет громкость.