– Я угощаю, – говорит она. – Ты же наша подружка. И к тому же это будет извинение за то, что я разбудила тебя так рано. – Я рада, что ты это сделала, – я смеюсь. – Я не завела будильник, а без него я могу проспать часов тринадцать. Мари прижимается ко мне, ласково улыбается. – Люк сказал, ты феноменальная соня! Ну, пойдём, покажу тебе чудесное место. Тебе понравится. Мари приводит меня по мощеной улочке в маленькое кафе в деревенском стиле, где в центре круглых, грубо сколоченных столов стоят пустые жестяные банки со столовыми приборами в центре, пахнет крепким кофе и чесноком. Мы садимся за столик на открытом воздухе. Сейчас всего одиннадцать, поэтому нам вручают меню завтрака, пришпиленное скрепкой к маленькой деревянной доске, выведенное мелко и аккуратно, будто напечатанное на пишущей машинке. Мари наклоняется и читает: – Вафли с шоколадом, Бог ты мой! – Это хорошо? Она вздыхает и говорит: – Это прекрасно, как рай, Эммелина, – и тут же пугается. – О Господи. Я никогда не называла тебя Эммелиной. Прости! Не знаю, почему у меня это вырвалось. Тебе не нравится, когда тебя так зовут, да? Мои щёки краснеют. – Если честно, меня почти никто так и не зовёт. Но всё нормально. Не извиняйся. – Нет уж. Я считаю, нужно с уважением относиться к выбору человека, как его называть, – говорит она, и я хочу придвинуться к ней, обхватить её лицо ладонями и сказать, что мне очень, очень жаль, что она такая чудесная. – Только мама зовёт меня Эммелиной. И Жан, но он не любит сокращать имена. Мари закатывает глаза, опирается локтем о деревянный стол, подпирает лицо рукой. – Как ужасно, когда мужчина не уважает предпочтения женщины! – она тихо вздыхает. – Значит, тебя крестили как Эммелину? – Нет, – говорю я. – Меня никто не крестил, моя мама неверующая. Но это имя записано в моём свидетельстве о рождении. Оно нравится моей маме. К тому же мой папа из Франции, – при этих словах в горле у меня пересыхает. – Но как бы то ни было, Эммелиной меня не называли уже очень много лет. Она кивает, серьёзно смотрит на меня миндалевидными глазами и больше ни о чём не спрашивает – то ли знает больше, чем я ей рассказывала, то ли понимает, что больше ничего я об этом говорить не хочу. Эммелиной меня называл Роберт, и так часто, что порой это казалось странным и неестественным. В ту ночь он тоже называл меня Эммелиной. Горячий, влажный шёпот в ухо, дверь, давившая на затылок… С тех пор я слышать не могу это имя. – Ну что, Эмми, ты готова? – Мари ласково улыбается, откашливается. У двери стоит официантка, переводит взгляд с нас на две пары за соседними столиками. – Я хотела бы употреблять поменьше кофеина, но уж один американо мне сильно не навредит? Мы заказываем еду – обе в итоге останавливаемся на вафлях с шоколадным соусом – и Мари рассказывает мне о связанных со свадьбой кошмарах, которые мучают её уже сейчас, хотя до свадьбы ещё восемь месяцев. Спрашивает, как прошла поездка с Элиотом, и я говорю, что неплохо: дорога свободная, пробок не было. Я не рассказываю ей, что мы час с лишним говорили о моём отце, об открытках и даже о маме, не рассказываю, как сильно мне после этого полегчало. После разговора с Элиотом мне стало намного лучше. Будто он забрал с собой часть той тяжести, что тянула меня вниз. Официантка, улыбаясь, приносит нам заказ, и мы сидим в тени, наблюдая за миром, блуждающим под лучами солнца, вдыхая насыщенный запах растопленного шоколада и кофе, а ещё дым, окутывающий посетителя за соседним столиком. Мамин бывший, Дэн, курил и, стоя у входной двери, выпускал наружу дымные кольца, а я в подробностях рассказывала, как прошёл мой день. Мне нравится этот запах, и когда я его вдыхаю, меня наполняет тёплое чувство, как будто у меня на коленях лежит кошка, свернувшись клубочком. – Я по-прежнему не могу поверить, что вы с Лукасом познакомились таким удивительным образом, – говорит Мари, разглаживая на коленях салфетку. – Это такая… счастливая случайность! – Я знаю, – я улыбаюсь, – и мне самой порой не верится, что он нашёл его спустя столько недель. – Твой воздушный шар? – слово «воздушный» она произносит с сильным французским акцентом, и мне это нравится. – Да. До сих пор помню, как получила первое письмо. Мари сияет улыбкой, над верхней губой появляется маленькая складочка. – Что он тебе написал? Я помню каждое слово и, конечно, распечатала это письмо и положила в конверт, который теперь благополучно покоится в коробке у меня под кроватью. Привет, Эммелина! Меня зовут Лукас Моро, мне шестнадцать лет. Я живу во Франции, в Ле Туке. Вчера я нашёл твой воздушный шарик на пляже возле Булони-сюр-Мер. Он пролетел океан и вдобавок больше ста миль! Вообще, я из Лондона. Мы только что сюда переехали. Надеюсь, раз я его нашёл, ты выиграешь какой-нибудь приз! Удачи тебе и шарику. Лукас. P. S. Надеюсь, у тебя всё хорошо. – Только, что он нашёл мой шарик возле Булони, – говорю я, – и что недавно переехал. Я так обрадовалась, когда получила это письмо. От настоящего француза. Просто невероятно! – больше я ничего ей не говорю. Ни слова о том, как я прочитала его на компьютере в кабинете географии, где пряталась во время ланча от других учеников, и как по моим щекам катились слёзы. Ни слова о том, что постскриптум стал для меня в то утро самым нежным, самым тёплым молчаливым объятием. Незнакомец за океаном, Воздушный Мальчик, был единственным в целом мире, кто волновался, всё ли у меня хорошо. – Потрясающе, – Мари мечтательно вздыхает. – Он говорит, что ты посылала ему DVD-диски и еду. – Да, – я смеюсь и гордо киваю. – «Мармайт». Конфеты-шипучки от «Теско». Всё, чего ему не хватало во Франции. – А он тебе отправлял французские лакомства? – Нет. Обычно он отправлял мне CD-диски. – CD-диски? – Да. На которые записывал для меня любимую музыку. – О Господи! – Мари хохочет, барабанит пальцами по моему локтю. – Бедняжка! Музыкальные предпочтения моего жениха оставляют желать лучшего, ты не находишь? – Серьёзно? Ну, может быть, с годами он испортился, – говорю я. – Ну ладно, время от времени он присылал мне странного Джеймса Донована, но вообще его вкус был неплохим. Он открыл для меня множество групп, о которых я и не слышала. Мари снова заливается смехом. – С ужасом думаю, что будет играть у нас на свадьбе. – Постараюсь на него повлиять, – обещаю я, и Мари, перегнувшись через круглый стол, заглядывает мне в глаза. – Я верю, – она умолкает и долго-долго смотрит на меня, не отводя взгляда. Её улыбка вянет. – Он… счастлив? Как тебе кажется? Я судорожно сглатываю. В её глазах что-то такое… Беспокойство. Неуверенность. – Да, – отвечаю я. – Конечно. – Ты знаешь его лучше всех, он всегда мне об этом говорит. И… – Мари сжимает в руке чашку с кофе, но не пьёт. Видимо, боится разлить, потому что у неё дрожат руки. Моё сердце начинает бешено колотиться. Неужели она сейчас спросит, есть ли у меня к нему чувства? Или не думаю ли я, что у него есть чувства ко мне? – Я просто не верю в чудо, Эмми, – говорит она наконец. – Мне тридцать четыре года, и мне разбивали сердце столько раз, что хватило бы на меня, на тебя и на всё это кафе, – её глаза блестят. – А Лукас… Мы с Лукасом несколько раз расставались, и мирились, и ссорились, но всё-таки мне кажется, в этот раз всё иначе. Я знаю, это клише, но… – она умолкает, смотрит на меня, и я боюсь, что она услышит бешеный стук моего сердца, спросит, почему оно так стучит. Но она говорит: – Я так счастлива. Лукас сделал мне предложение. Он хочет на мне жениться. На мне. – Слишком прекрасно, чтобы поверить в это, – бормочу я. В глазах стоят слёзы, слова слипаются, расплываются. Некстати вспоминается бывшая подружка Лукаса, которой он сделал предложение, когда ему было двадцать. Но они были ещё детьми. Их отношения продлились совсем недолго. Интересно, рассказал ли он о них Мари? – Да, – соглашается она. – Именно так, Эмми. Ты всё понимаешь. Я так счастлива, что мне страшно. Это не вопрос, но я киваю. – Я понимаю, да. Я очень хорошо тебя понимаю. Мари смотрит на меня, смеётся, костяшками пальцев утирает глаза. – Господи, мне так стыдно. Я теперь всё время реву, даже папа заметил. Не давай мне раскиснуть! Я говорю, что тут ничего такого нет, и хотя мой аппетит бесследно исчез оттого, что сердце бешено стучало несколько минут назад, а теперь, отяжелевшее и несчастное, застыло где-то в кишках, мы вновь принимаемся за еду. – Жду не дождусь, когда ты увидишь отель, Эмми, – говорит Мари. – Так здорово, что мы решили собраться и как следует всё проверить перед свадьбой! Увидишь бар, самые лучшие коктейли. И самый лучший танцпол. Он получил несколько наград – за музыку, за атмосферу… – Лучший танцпол, – я хмыкаю. – Ты же знаешь, что с нами Том? Боюсь, после его выходок этот танцпол лишат всех наград. Мари хохочет, прикрывая рот изящной рукой с безупречным маникюром. – Видела, как он крутит бёдрами? – А то! Много раз. И с годами стало только хуже. Клянусь тебе! Впервые я это увидела на нашем с Лукасом восемнадцатом дне рождения и подумала: «Ну куда же уже хуже», – но вот смотри-ка! Надеюсь, сегодня его бёдра останутся в номере отеля. – И всё прочее тоже, – шепчет Мари, наклонившись ко мне поближе. Чувствую себя не в своей тарелке. На мне платье, которое у меня уже лет пять, дважды зашитое под мышками, а в кошельке тридцать евро – столько здесь стоит даже не самый дорогой коктейль. Я стараюсь не замечать огромную котлету банкнот в кошельке Лукаса, когда он делает первый заказ, и стараюсь не отставать. Претендуешь – соответствуй, а я сомневаюсь, что кто-то из нашей компании станет пить воду из-под крана. Мы заняли кабинку с бархатными сиденьями. Над столом свисает диско-шар. Элиот и его девушка Ана (которая еще не сказала мне ни слова с тех пор, как мы прибыли в бар) уютно устроились в углу и держатся за руки, а я сижу в противоположном углу рядом с Лукасом, по другую сторону от него – Мари. Она улыбается, беседуя с Томом, потным от танцев. Лукас обнимает меня за плечи и прижимает к себе. Он чувствует, когда мне неловко, и сразу же готов обнять, как бы говоря на языке тела: «Все в порядке, я здесь, рядом с тобой». Его объятия были мне особенно нужны, когда мы встретили наш девятнадцатый день рождения. Мы с Лукасом и Элиотом так ждали этого вечера. Огромный надувной бассейн. Барбекю. Коктейли из бара Жана. Вечер, до которого мы считали дни. Вечер, в который между мной, Лукасом и Элиотом был навсегда вбит клин. Эти два человека знали обо мне всё, потому что я им доверяла. Доверять было нельзя. Элиот меня предал. Один-единственный момент отбросил меня на много миль назад. Я бросила колледж, переехала в Шир-Сэндс, в новую квартиру, в новый город, который казался чужим, но зато я никого здесь не знала. И я верила, что смогу всё пережить благодаря Лукасу. Лишь бы его руки обнимали меня, моя голова прижималась к его груди, его губы касались моих волос и я слушала сильные, надежные удары его сердца. – Эй, – шепчет он мне в ухо. Его дыхание пахнет виски. – Где ты, Эмми Блю? – В баре, – кричу я сквозь музыку. – Там, где мощные бёдра Тома. Лукас смеётся, в уголках его глаз появляются морщинки.