– Ну, знаете, – продолжаю я, – дом, цветы на окнах, хорошие отношения с мамой, чтобы она приходила ко мне на обед. Может быть, дети. Кто-нибудь… – слова вдруг застревают у меня в горле, – кто-нибудь, кого бы я любила. Кто-нибудь, кто любил бы меня. Луиза тихо вздыхает. – Так значит, вы думаете, что счастье – это любовь? Жар поднимается по моей шее, и я смеюсь, нервно и от этого слишком громко. – Я… я не знаю. Да. Да, наверное, так. Для меня – да. А для вас? – Любовь? – задумчиво спрашивает Луиза. – Да. Вы были когда-нибудь влюблены? – Я? – какое-то время Луиза колеблется, её губы вытягиваются в тонкую линию. Потом она качает головой. – Нет. Нет, не была, – и, прежде чем я успею спросить что-нибудь ещё, продолжает: – Так, значит, хороший домик с тремя комнатами, семья и кто-то, кто вас любит… Я снова смеюсь, мои щёки горят. – Да. Да, по-моему, идеально. – Ага. И цветы на окнах? – Луиза медленно улыбается мне. – Понимаю, – она отпивает глоток чая. – Думаете, я глупая? – спрашиваю я. – Хотите посоветовать мне засунуть голову в задницу и больше не говорить такой слащавой чепухи? – Что вы, – она ставит чашку на колени. – Ничего подобного, Эмми. Глупой я бы вас никогда не назвала. Я улыбаюсь. – Ого, комплимент в стиле Луизы Датч, насколько я в них разбираюсь! Луиза хихикает. – Ищите лучше, найдёте и другие. Дождь барабанит по окнам, и Луиза, передумав, просит меня прочесть ей одну главу исторического романа, который мы недавно начали, и когда я дохожу до слова «член», она вздрагивает и говорит: «Ужас какой», отчего я едва не давлюсь чаем. Уже почти десять, когда я поднимаюсь и выключаю свет. – Знаете, почему я люблю грозы? – спрашивает она, когда мои пальцы тянутся к выключателю. – Они немного напоминают, что хозяева здесь не мы, а мать-природа. И если мир совсем не похож на тот, какой мы хотели бы видеть, достаточно лишь посмотреть в окно, как вспышки озаряют небо, вдохнуть запах дождя и ощутить себя в безопасности комнаты. Что ещё нужно? Глава двадцать девятая Том подходит ко мне, как, наверное, зоозащитники подбираются к взволнованному животному. Осторожно, чуть нервно. Почти так же, как ассистент фармацевта разговаривал с Луизой на прошлой неделе, когда я на инвалидной коляске отвезла её в аптеку. Достаточно вежливо, но с ощутимой жалостью, и, когда мы возвращались домой, я подумала: «Неудивительно, что Луиза так редко выходит из дома». – Тебе нравится, как мы всё организовали, Эмми? – спрашивает Том, стоя у длинного изогнутого бара. – Конечно, нравится, – отвечаю я, и это правда. Всё так красиво. Очень в стиле Лукаса и очень в стиле Мари. Белое, блестящее, чистое и роскошное. Вот подходящее слово для этого места – «роскошное». Огромные сверкающие люстры свисают с высоких потолков, нежный поток волшебных огней гирлянд, переливаясь, освещает комнату, как крошечные звезды, а официанты в смокингах бесшумно снуют туда-сюда. Это скорее напоминает свадьбу, чем девчишник. Огромный сияющий танцпол, диджей и два длинных банкетных стола. Один накрыт чёрно-белой, как смокинг, скатертью, а другой украшен белым мехом и драгоценными камнями. Один для друзей жениха, другой для подружек невесты. Я просто не знаю, где мне сесть. – Ты проделал потрясающую работу, Том, – говорю я, и он кивает, как деревянная игрушка. – И ты тоже, – говорит он. – Кстати, недавно приехала подруга Люсиль, певица. Она уже репетировала. Ничего так голос. – А что насчет поп-панк-группы? Для Люка? – Они все тут. Классные! Сет-лист из двенадцати песен, потом будет диджей. На всякий случай можешь посмотреть список, но я выбрал в основном такие, чтобы всем понравилось, и несколько любимых песен Люка. Элиот уже заценил, – Том смотрит на меня, едва ли не закатывая глаза, будто хочет сказать: «Я понимаю, у вас с Элиотом что-то нечисто!» – Ладно, я пойду гляну, как там счастливая пара. Скоро приду. Я стою посреди бара, оперевшись рукой на гладкую стойку, и мой желудок крутит, как барабан стиральной машины, при мысли о том, что сейчас я впервые увижу Элиота с тех пор, как мы попрощались у подъезда дома Луизы. Что, если выйдет неловко? Что, если он с Аной, если рассказал ей о том, как я стояла совсем рядом и мои губы были в нескольких миллиметрах от его губ? Что, если я всё поняла неправильно, и отсюда мои нелепые мысли о нас? Но ведь он спросил, хочу ли я, чтобы он остался, да? Господи. Столько недель я задавала себе (и Рози с Фоксом, конечно!) все эти вопросы, но яснее не стало. Я не приблизилась к ответу. Ни на шаг. Официант проносит мимо меня ведёрко со льдом, и на минуту мне хочется зарыться в него головой. Несколько минут спустя я вижу Элиота. Как и сказал Том, он сидит, склонившись над листом бумаги, и рядом с ним что-то бормочет ужасно бородатый мужчина. При виде меня Элиот улыбается и встаёт. Тёмная рубашка, открытая у воротника, плотно прилегает к мощному телу. Чёрные прямые брюки. Высокий. Сильный. И мой желудок при виде него делает сальто. – Привет, – говорю я. – Ого, – он оглядывает моё платье. – Выглядишь потрясающе. – Правда? Я ещё думала – да ну, чёрное, как будто на поминки собралась, но… – Огонь, – он прикусывает губу. – Ваще. Я не могу смотреть ему в глаза, опускаю взгляд. – Ты сам – огонь! – Это правда. Он великолепен. – Спасибо, – Элиот кивает. – Давно не виделись. – Это уж точно. – Что я пропустил? – Да вообще ничего. Я работала. Как обычно. А ты? Как тебе Люксембург? Эти бессмысленные, неловкие, вежливые вопросы – как танец на раскалённых углях. С того момента у подъезда Луизы прошло несколько недель, и мы почти не общались. – А, это… – он потирает подбородок, покрытый аккуратной тёмной щетиной. – Я туда не поехал. Был у мамы в Ле-Туке, – его неловкая улыбка больше похожа на гримасу. – Мы с Аной, мы… решили взять тайм-аут. Так, кажется, это называется на языке дипломатии. – Ой, – тишина между нами натягивается, как струна. – Сочувствую. – Да ну что ты, – говорит он. – Всё в порядке. Иногда ты сам не знаешь, что чувствуешь, пока не прольётся свет. Понимаешь? – Да, – говорю я, – понимаю. Больше мы не говорим ни слова, и я изо всех сил стараюсь не выболтать лишнего. Я хочу спросить, почему они взяли тайм-аут и на какой период. Хочу сказать, что я по нему скучала и каждый день писала ему сообщения, но так и не смогла отправить. Хочу выяснить, правильно ли я поняла его слова в тот вечер. Встретил бы он со мной Рождество, если бы я попросила? Но я не говорю ничего. Я лишь откашливаюсь, складываю руки у лица и говорю: – Итак, экспертное мнение. Где мне сесть – за столик Мари к остальным девочкам или за стол-смокинг, к самцам, брызжущим тестостероном? – и напряжение рассеивается. Элиот смеётся. – Сложный выбор, Эм, – он подходит ко мне ближе. – Если выбирал бы я, сел бы к девочкам, – он наклоняет голову, смотрит на меня. – Не хочу я сидеть с Томом и с этим жутким бровастым начальником Лукаса, который думает, что он вроде Питта, но вид у него… – Пропитый, – в рифму отвечаю я. – Так себе каламбур, – Элиот качает головой. – Но характеристика точная. Том, запыхавшийся, появляется в дверном проёме, его щёки раскраснелись, как гранаты. – Они здесь, – выдыхает он. – Только что приехали. Элиот поворачивается ко мне. – Пойдём поприветствуем жениха и невесту. Ты готова, цветочек? Вечеринка в самом разгаре, музыка играет, столы заставлены тарелками, измазанными соусом, и полупустыми бокалами. Лукаса и Мари встретили, как новобрачных. Их радость была видна невооружённым глазом: они держались за руки, вздыхали, ахали, таращили глаза от изумления. Лукас сжал Тома в крепких объятиях спортсмена, потом вприпрыжку подбежал ко мне и поднял в воздух. – Эм, это охренеть как круто! – выдохнул он мне в ухо. – Группа. Целая группа! – Я не смогла устоять. Мне помог Элиот, – сказала я, и, думаю, больше всего на этой вечеринке мне понравилось то, как Элиот пожал руку Лукасу, а Лукас заключил его в объятия, но не в такие, как Тома. Эти объятия были спокойными, длились долго и закончились похлопываниями по спине. Два брата. Прошло слишком много времени, чтобы вспоминать старые глупые ошибки. Все мы изменились – и продолжали меняться. Потом была бессвязная и сбивчивая речь Тома, в основном на тему того, сколько женщин они с Лукасом соблазнили за свою юность и в какой удобной юрте с ними спали, а потом Мари попросила слово и поблагодарила всех своих подруг, упомянула даже меня, протянув мне руку через стол – девчачий стол, куда меня усадила Люсиль, так что я оказалась прямо напротив Элиота, сидевшего за столом-смокингом. Весь обед он строчил мне сообщения. Элиот: Том рассказывает, как натянул двух двадцатилетних близняшек. Элиот: Кажется, я хочу умереть. Эмми: А у нас довольно мило, хотя минуту назад мы обсуждали яйца. Элиот: Кто бы сомневался. Эмми: Но уже опять перешли к спарже и к фермеру, с которым подружилась Мари. Его зовут Свен, и он похож на Генри Уинклера[26]. А вот кто-то рассказывает про коньюнктивит. Элиот: Весьма цивилизованно. Мы теперь про тачки. Одни клише.