– Да прекратишь ты его выключать или нет? – Эти видео из «Синего Питера»[29] я никогда не забуду, Люк. Я просто хочу нас обезопасить. Мы без умолку болтаем, сидя за обеденным столом, макая пальцы в соль. Лукас рассказывает мне о Гваделупе, а я ему – о Марве, Кэрол и Кэди, о чудесных, тёплых и уютных трёх часах, проведённых с ними. – Они приготовили роскошный обед: жаркое, крамбль[30], а потом устроили викторину, – говорю я, и глаза Лукаса расширяются. – Вот блин, ну и семейка! А Кэди? Она тебе понравилась? – Она потрясающая, Люк. Она расплакалась, когда Марв нас знакомил. И я тоже расплакалась. Она очень смешная и такая умная! И похожа на меня. Тот же подбородок, те же брови, та же манера прищуривать глаза. – Невероятно, Эм, – Лукас качает головой. – У тебя есть сводная сестра, а у меня сводный брат. Я улыбаюсь. – Это что-то да значит. Мы доедаем чипсы, Лукас, извинившись, идёт в туалет, я прихлёбываю пиво. Вернувшись, он приносит коробку, которую я вручила ему в день свадьбы. Коробку с дисками. С дисками, которые столько лет назад для меня записал Элиот. Лукас садится за стол, придвигает её ко мне. – Они твои, Эмми. Не мои, – он сглатывает, ему трудно говорить. – Я знаю, – отвечаю я. – Я знаю, что они от Элиота. Лукас смотрит на меня. – Неужели он… – Я нашла среди вещей Луизы диск. Думаю, он хотел всё рассказать, но не стал. А может быть, Луиза хотела. Перед смертью она обещала показать мне что-то важное, и я всё это время думала, что бы это могло быть… Лукас медленно кивает. – Я тут же ему позвонила. Оставила нелепое голосовое сообщение, призналась, что мне всё известно, – я не сказала Лукасу, что эта новость меня обрадовала. Что я сама в глубине души подозревала. Что моё сердце почувствовало, как всё было на самом деле. Лукас кашляет, крутит в руке уголок салфетки. – Ту запись твоего монолога на французском, что ты прислала, я дал послушать Элиоту. Он хорошо разбирается в произношениях, и мне хотелось узнать более авторитетное мнение. Он сказал, что ты рассказываешь об очень плохих музыкальных группах, и посоветовал мне показать тебе что-то более достойное. Ну, знаешь, когда старший брат делится советами, как кадрить девчонок… – Лукас смущённо смеётся, его кожа под веснушками розовеет. – Но поскольку в музыке я ни черта не понимал, по сравнению с ним, он сам записал эти песни, а я их тебе отправил. Тебе так они понравились, что ты захотела ещё, и я обратился к нему за помощью и снова отправил их тебе, Эм. Я даже не знал, какие там песни. Я знал только, что тебя они радуют. И они радовали меня. Доказывали, что кто-то меня любит. Что кто-то готов потратить своё время, чтобы сделать мне приятное. – А потом я увидел в твоей комнате эти диски. И приревновал ко всей этой чепухе, которую он там понаписал. Я понял, что у него к тебе чувства, и решил всё это прекратить. И когда случилась эта чёртова вечеринка со Стейси, и мы все разругались – вот что это было, понимаешь? В комнате становится холоднее, посеревшее небо заволакивают тяжёлые чёрные тучи, в кухне темнеет. – Если бы я только знала, – говорю я. – Понимаю. И я очень хотел тебе признаться, Эм. Столько лет. Но я так боялся тебя расстроить, разочаровать, боялся, что ты больше не сможешь доверять мне как другу. Это всё, что меня волновало. Я просто трус. Трус несчастный. – Может, тогда ты и был трусом, – я улыбаюсь, – но теперь точно нет. – Я думал, ты пошлёшь меня подальше, – говорит он. – Ни в коем случае. Для этого тебе придётся переплюнуть предыдущие идиотские поступки, а это, я тебе скажу, почти невозможно. Лукас смеётся. Мы чокаемся стаканами и пьём. – Когда мы с ним говорили… на свадьбе, о доме Аны, о нашей глупой ссоре и о… – он хочет сказать «о поцелуе», но не может, – я ему сказал. – Что ты ему сказал? – Что вы созданы друг для друга. И я не должен был становиться у вас на пути. Даже если сам не понимал, что делаю. Я моргаю, моё сердце разбухает. От счастья. От тоски. – Ты правда в это веришь? Лукас с силой сжимает мою руку. – Мне кажется, если уж у Эмми и Элиота ничего не выйдет, то всем остальным не на что и надеяться. Горячие слёзы жгут мне глаза, и я закрываю лицо рукой. Лукас смеётся. – Ах ты чёрт, опять она ревёт. Ну-ка, хватит, Эмми Блю, никто не любит мокриц, – он крепко сжимает мою руку, придвигается ближе, ножки стула с визгом царапают линолеум. Я обвиваю Лукаса руками. – Позвони ему. – Я пыталась. Тысячу раз. Не берёт трубку. Лукас стонет. – Господи, что за пещерный человек! Я знаю людей, которые говорят, что хотят отключить телефон и насладиться покоем, но никто на самом деле так не делает. Только пишут об этом в «Инстаграме». – Не считая Элиота. – Не считая Элиота, – повторяет Лукас. – Если только он меня не заблокировал. – Хмм, – Лукас качает головой. – Неа. Так он не поступит. Он вернётся. Я тебе точно говорю. – А если нет? Лукас сжимает мою ладонь так крепко, будто хочет заняться со мной армреслингом. – То ты и это переживёшь, Эмми Блю. – Я крепкий орешек, – говорю я. – И всегда такой была. Глава сорок вторая Дорогая Эмми, Я надеюсь, что вы получили моё письмо, и прошу прощения за задержку с ответом. Подготовка к экзаменам выдалась очень напряженной. Было приятно познакомиться с вами, и я считаю, что вы идеально впишетесь в команду Фортескью-Лейн. Поэтому я хочу предложить вам должность психолога-консультанта начальных классов. Вы можете приступать к работе начиная со вторника, 28 мая. Я с нетерпением жду вашего ответа и очень надеюсь, что вы примете это предложение. С уважением, Лаура Борн. Глава сорок третья Рози: Фокс стал ещё пафоснее с тех пор, как мы перебрались в Лондон. ОМГ, его папаша ведёт себя как сраный король. У него усы. Настоящие гигантские усы, мохнатые, как мамонт. Он разговаривает, как персонажи «Аббатства Даунтон»[31]. Я спряталась в сортире и печатаю всё это. Рози: Брат Фокса по секрету сказал мне, что Фокс так ужасно страдает с прошлого года, когда на меня запал. ОН ЗАПАЛ НА МЕНЯ В ПРОШЛОМ ГОДУ. Ты представляешь? Фокс подавился хлебом, когда братец его выдал. А потом подавился пирожным, когда он растрепал мне про его бывшую по имени Бэти. Б-Э-Т-И. Я спросила, в каком году они встречались, в 1917-м? Рози: (и ещё спросила, достанется ли мне дом его папаши, если он так и будет давиться всем подряд). Рози: Ладно, Эм, увидимся на работе на следующей неделе – ТВОЕЙ ПОСЛЕДНЕЙ НЕДЕЛЕ В ГОСТИНИЦЕ!!! Господи, я буду так рыдать! Я устрою акцию протеста.