В нашей комнате шкаф поселился! Он сперва в магазине пылился, а теперь он пылится у нас — необъятен и мрачен, как бездна, как сосед из второго подъезда — две замочных дыры вместо глаз. Что его ненасытной утробе — три рубашки, да простыни обе, да пальто, да штаны, да пиджак? Захватил мою площадь жилую!.. Он живет здесь, а я – квартирую, да и то в уголке, кое-как! Друг остаться решил на ночевку — тоже ежился как-то неловко и полночи мотал головой… Говорю: – Что не спишь? – Да не спится… А засну, чушь какая-то снится! Этот, купленный твой, как живой… Гость другой говорил: – Все поправим! Этот гроб мы сейчас переставим! Шум и грохот стоял на весь дом… Переставили, но – без успеха. …И расстроился гость, и уехал. И – ни слуха, ни духа о нем… Этот шкаф не разбойник безродный — на его стороне оборотной брезжит мебельной фирмы печать. Но таю я на фирму обиду — ведь нельзя же к уюту и быту так насильственно нас приучать! Я живу рядом с ним осторожно. Примириться мне с ним невозможно! И в предчувствии долгой войны я завел специально в кладовке — лом, топор, две зубастых ножовки… Только шкафу об этом – ни-ни! 1977 Посещение южного рынка На рынке центральном – чего только нету в продаже! — зеленые горы укропа, салата и лука, холмы помидоров, и яблок, и вишен, и даже — балтийская сельдь иностранкой глядит из тузлука… Горят георгины. Рассыпался куль с огурцами! Наряд милицейский привычно гоняет цыганок. И жирные куры ведут перебранку с гусями. И рядом с фуганком, как брат, притулился рубанок… И так сиротливо соседствуют – с крупной картошкой, с гвоздями, и воблой, и пестрым ковром домотканым — потрепанный Пушкин, и Герцен, помятый немножко, и видевший виды Дюма, и Гайдар с Мопассаном… – Почем огурцы? – Рупь с полтиной, берите лукошко! – Тургенев почем?