и смотрят – вскользь, но заинтересованно. Вы пьете чай, и, значит, ты не пьян, и, значит, блажь в башку тебе не кинется. Но если к ней присядешь на диван — наверное, она не отодвинется. Привычка к одиночеству. Тоска. Согреешь ли, утешишь ли, намного ли? На вечер, ночь? А возраст – к сорока… И помнит всех, кто так же руку трогали. И глупостями, брось, она сыта… И жизнью всей, уйди, она ученая. И неспроста – такая чистота. И тяга к ней – почти ожесточенная… 1984 Портрет художника Е. Барскому Краснощек мой приятель, осанист и рыжебород… Причеши да одень его в бархат, и в гости – к фламандцам! В золоченые рамы, где праздник и страж у ворот, прислонясь к алебарде, завидует яствам и танцам… Но приятель и сам скипидаром и краской пропах! Он стоит у холста – и сопит, и мычит без зазренья. И камчатский пейзаж – первобытный и злой – нараспах из-под кисти растет, разверзаясь на три измеренья… Вот оно – вдохновенье! О, лишь не спугните теперь! Тихий ангел – жена разложила закуску по блюдцам. Кто-то в дверь постучался, гостями распахнута дверь! Он: – Я занят! – рычит, и под нос: – Ничего, перебьются… Если б я был художник, я б сделал, наверно, портрет, где приятель сидит у картины со стопкой портвейна, а другою рукой обнимает жену… впрочем, нет — это было уже у голландца, Рембрандта ван Рейна… Ладно, пусть остается рука на плече у жены, пусть он машет другой, вдохновенно бурча о работе, я гляжу на нее – даже кисть отложив, сведены ее пальцы все той же привычной и цепкой щепотью. Разойдемся во мненьях, стаканом о стопку звеня — под камчатским пейзажем, где катышки пепла на пемзе… Как он спорит, собака! И все же он любит меня, я не знаю, за что – но по сути плачу ему тем же. 1985 «Третье лето, махнувши рукою на юг…» Третье лето, махнувши рукою на юг, на Камчатку с мольбертом летает мой друг над просторной страною, и рисует пейзажи, и писем не шлет. Я бы тоже слетал, только мне не везет — то одно, то другое… А недавно картину он мне подарил, словно дверь в недоступную даль отворил —