В войну пронесло, а сегодня, сейчас – пронесет ли? На улице спросят: – Еврей? – как тогда: – Ду бист юдэ? — и наземь сползет, распуская кровавые сопли… 1991 «Эмиграция – это как аэростат…» Эмиграция – это как аэростат, легкой тенью скользящий по долам и весям… Не у всякого хватит отваги на старт, но в душе-то мы все – легче воздуха весим! Но в душе-то мы все – к суете и тщете — год за годом угрюмые копим вопросы! И незримые узы нас держат, как те — из капрона и джута манильского тросы… И когда слишком пасмурно в нашем краю, как не слышать вестей, что на западе где-то — есть места, где от света светло, как в раю?! И становится много – поверивших в это… И уже – раздувается прочная ткань, и горелка – багровым огнем языката! Это нам они шепчут: – Прощай, глухомань, — это нас оставляют за кромкой заката… И летят – уменьшаясь на наших глазах! И когда бы земля была плоской, как блюдо, — за рисковым полетом в чужих небесах мы бы долго еще наблюдали отсюда… Но поскольку кругла она – дальше молчок. Провожающим можно в дверях не тесниться… Можно ехать домой и – в постель на бочок, чтобы было кому улетевшим присниться. Чтобы было кому их посланья читать — их восторги, их байки о новом уделе! Чтобы было к кому им назад прилетать, там ведь тоже бывает темно, в самом деле… 1992 Фонарь Фонарь, горящий среди бела дня над пивларьком и ателье проката, сияющий на все полкиловатта, навел на мысли странные меня. Зачем горит? Ах, да не все ль равно! Горит – и, значит, где-то вдоль проспекта на автовышке крутятся давно рукастые монтеры из «Ленсвета»… И есть предметы, более уму любезные – в такую-то погоду… Но если мы известную свободу дадим воображенью своему, то встретимся с античным мудрецом, что шлялся по Афинам или где там — с зажженным фонарем в руке, с лицом