Он поглядел на меня и улыбнулся: – Привет, Айра. – Доброе утро, дедушка. Я уже готов был почтительно приветствовать его – в той форме, которую он принял, когда я в прошлый раз пожелал ему доброй ночи, – но ждал знаков, которые говорят «да» или «нет» раньше, чем открывается рот. Даже среди Семейств практикуется большое разнообразие в таких обычаях, а уж Лазарус, разумеется, живет по своим правилам. Поэтому я сокращал дистанцию между нами с большой осторожностью. Он ответил мне, чуть откинувшись назад, – чего я не заметил бы, если бы не был настороже. – Здесь посторонние, сынок, – мягко указал он. Я немедленно остановился. – Во всяком случае, мне они кажутся чужаками, – добавил он. – Я пытался познакомиться, но они только чирикают на пиджин и обильно машут руками. Но хорошо, когда рядом люди, а не вчерашние зомби, с этими можно поладить. Эй, дорогуша! Поди сюда, будь хорошей девочкой. Он поманил к себе одного из техников; как обычно дежурили двое, сегодня утром это были женщина и мужчина. Было приятно видеть, что мой приказ выполнен, – женщина была со вкусом одета. Изящная блондинка, не лишенная привлекательности для тех, кто ценит высоких женщин (не сказал бы, что мне такие нравятся, ведь говорят, что твоя женщина должна помещаться у тебя на коленях… правда, в последнее время на эти занятия у меня что-то не хватает времени). Она поплыла вперед и остановилась с улыбкой. На ней было что-то в женском стиле – но женская мода чересчур скоротечна, чтобы я мог за ней уследить, к тому же в том сезоне каждая женщина в Новом Риме старалась отличаться от остальных. Но как бы там ни было, что-то переливчато-голубое подходило к цвету глаз и облегала тело; общее впечатление было весьма приятным. – Айра, это Иштар… Я правильно произнес на сей раз, дорогая? – Да, Старейший. – А вот тот молодой человек – Галахад, хотите верьте, хотите нет. Айра, ты знаешь легенды Земли? Если бы он знал, что означает его имя, то сменил бы его. Это был идеальный рыцарь, так ничего и не добившийся. Я пытаюсь вспомнить, почему лицо Иштар мне знакомо. Дорогая, а вы случайно не были когда-нибудь моей женой? Спроси ее, Айра, – возможно, она меня не поняла. – Нет, Старейший, никогда. Без всяких сомнений. – Она поняла, – подтвердил я. – Ну значит, то была ее бабушка… Девка была – просто огонь, Айра. Пыталась меня убить, пришлось с ней расстаться. Старший техник быстро сказала несколько слов на галактическом. Я перевел: «Лазарус, она утверждает, что никогда не имела чести быть замужем за вами ни формально, ни по контракту, но вполне готова – только скажите». – Ого! Нахалка какая – наверняка та девица была ее бабкой. Примерно восемь-девять столетий назад, где-то так, – я могу ошибиться на полвека туда-сюда, – на этой самой планете. Спроси, не бабка ли ей Ариэль Барстоу. Явно польщенная, техник разразилась потоком слов на галактическом. Выслушав ее, я перевел: – Она утверждает, что Ариэль Барстоу была ее прапрапрабабкой, и рада слышать, что вы подтвердили ту связь, поскольку это означает ваше родство… а также заявляет, что сочла бы за великую честь – не только для себя лично, но и для всех отпрысков и родных, – если бы вы дали согласие обновить родословную, по контракту или без него. Конечно, после завершения омоложения – она не желает торопить вас. Ну как, Лазарус? Если она уже превысила квоту на число отпрысков, я охотно предоставлю ей дополнительные права, чтобы ей не пришлось мигрировать. – Черта лысого она меня не торопит! И ты тоже. Но она выражалась вежливо, а потому заслуживает вежливого ответа. Скажи ей, что я польщен и приму предложение к рассмотрению, но не говори, что в четверг я смываюсь. Короче, «не звоните нам, мы сами вам перезвоним», – но скажи так, чтобы она не расстроилась. Она славная девочка. Я придал ответу дипломатическую форму. Иштар просияла, сделала реверанс и отошла. Лазарус проговорил: – Кати-ка сюда валун, сынок, присядь ненадолго. – Понизив голос, он добавил: – Между нами говоря, Айра, не сомневаюсь, что Ариэль разочек надула меня – но с кем-то из моих же потомков. Значит, эта девица, конечно же, ведет происхождение от меня, пусть и не по прямой линии. Впрочем, это не важно. Чего ты явился так рано? Я же сказал – приходи через два часа после завтрака. – Я рано встаю, Лазарус. А правда, что вы решились на полный курс? Она, похоже, не сомневается в этом. Лазарус болезненно поморщился: – Возможно, это самый простой выход из моей ситуации, но как знать – получу ли я назад свои собственные яйца? – Гонады вашего клона, Лазарус, – ваши собственные гонады; это одна из основ теории. – Что ж… посмотрим. Айра, рано вставать плохо – это тормозит рост и сокращает твои дни. Кстати говоря… – Лазарус посмотрел на стенку. – Спасибо за кнопку. В такое приятное утро она меня не привлекает, но у мужчины всегда должен быть выбор. Галахад, кофе для председателя, а мне тот пластиковый конверт. Распоряжения свои дедушка Лазарус подкрепил жестами, но, я думаю, техник понял его. А может, уловил телепатически: специалисты по оживлению обычно эмпаты – это необходимость. Техник немедленно подошел к Лазарусу и подал конверт, потом налил мне кофе – пить я не хотел, но следовало подчиниться протоколу. – Айра, – продолжал Лазарус, – вот мое новое завещание. Прочти, перепиши куда надо и сообщи своему компьютеру. Я уже одобрил текст и велел машине ввести завещание в память. Так что теперь лишить тебя наследства мог бы только адвокат из Филадельфии, но будь здесь любой из них, он, конечно, справился бы с делом. – Он жестом отослал мужчину-техника. – Хватит кофе, молодой человек, спасибо. Садись. И ты садись, дорогуша Иштар. Айра, а кто эти молодые люди? Медицинские сестры? Сиделки? Слуги? Или еще кто-нибудь? Они трясутся надо мной, как курица над единственным цыпленком. Я всегда старался ограничиваться минимумом услуг посторонних. Мне нужно от них только общение… человеческая компания. Я не мог ответить, прежде не наведя справок. Зачем мне знать, как организована клиника омоложения? К тому же она является частным предприятием и попечителям не подчиняется. Кстати, директор весьма сожалел о моем вмешательстве в дело Старейшего. Поэтому я старался по возможности не вмешиваться, пока мои приказы исполнялись. И я на галактическом спросил у женщины-техника: – Какие у вас обязанности, мэм? Старейший интересуется… Он говорит, что вы ведете себя словно слуги. – Для нас радость служить ему любыми возможными способами, – невозмутимо ответила она и, помявшись, добавила: – Я Иштар Харди, шеф-администратор, старший техник, мне помогает дежурный помощник техника Галахад Джонс. Человека, дважды прошедшего омоложение, не удивишь тем, что косметический возраст персоны не соответствует календарному. Но признаюсь, я испытал удивление, узнав, что эта молодая женщина не просто техник, а начальник отделения – быть может, фигура номер три во всей клинике. Или же скорей номер два, поскольку директорша укатила в отпуск, сидеть в палатке – черт бы ее побрал с ее преданностью букве закона. А может, и вообще исполняющая обязанности директора, совместно с начальниками отделений и заместителями своей начальницы, управляющая всем хозяйством. – Вот как? Я могу узнать ваш календарный возраст, мадам администратор? – спросил я. – Мистер исполняющий обязанности председателя имеет право задавать любые вопросы. Мне всего сто сорок семь лет, но я обладаю необходимой квалификацией и со времени достижения первой зрелости ни разу не меняла работы. – Я не сомневаюсь в вашей квалификации, мадам. Просто меня удивляет, что вы дежурите здесь, а не сидите за письменным столом. Впрочем, вынужден признать, что не ведаю, как организована работа клиники. Она едва заметно улыбнулась: – Сэр, с тем же успехом я могла бы удивиться вашей персональной заинтересованности в этом случае. Но как мне кажется, я понимаю ее причины. Я нахожусь здесь, потому что ни на кого не могу возложить ответственность, – это же Старейший. Я контролирую всех дежурных – даже самых лучших, которыми мы располагаем. Об этом мне следовало бы знать. – Тогда мы понимаем друг друга. Я вполне удовлетворен. Но могу ли я сделать предложение? Старейший – человек независимый, точнее, индивидуалист в высшей степени. Он хочет пользоваться минимумом услуг – только теми, без которых нельзя обойтись. – Значит, мы слишком докучаем ему, сэр? Мы чересчур услужливы? Мы можем оставаться за дверью и наблюдать оттуда, но тем не менее в нужную секунду оказаться под рукой. – Возможно, вы действительно слишком услужливы. Но оставайтесь у него на виду. Он нуждается в обществе. – О чем шумим? – поинтересовался Лазарус. – Мне пришлось кое-что выяснить, дедушка, – я не знаком во всех подробностях с организацией работы клиники. Иштар не прислуга – она техник, и к тому же очень квалифицированный, а это ее помощник. И они рады услужить вам. – Мне лакеи не требуются – сегодня я себя хорошо чувствую. Если мне что-нибудь понадобится, я позову: не нужно все время торчать возле меня. – Он ухмыльнулся. – Впрочем, она прелестная девочка, и все при ней – приятно иметь такую рядом. И движется, как кошка: без костей, словно течет. Действительно похожа на Ариэль… Я говорил тебе, почему она пыталась убить меня? – Нет, но хотелось бы узнать, если вам угодно поделиться со мной. – Мм… напомни, когда Иштар не будет поблизости, – по-моему, она на самом деле знает английский гораздо лучше, чем изображает. Но я обещал говорить, пока ты обнаруживаешь желание слушать. О чем бы ты хотел узнать? – О чем угодно, Лазарус, Шахерезада сама выбирала тему. – Да, так оно и было. Но у меня эти темы сами с языка не прыгают. – Что ж… Когда я вошел, вы сказали, что вставать рано – грех. Вы действительно так думаете? – Возможно. По крайней мере Дедуля Джонсон именно так считал. Он все рассказывал отцу историю о том, как человека должны были расстрелять на рассвете, но он проспал и все пропустил. В тот же день его приговор отменили, и он прожил еще сорок или там пятьдесят лет. Говорил, что этот случай подтверждает его слова. – И вы думаете, это правдивая история? – Не более, чем все истории Шахерезады. Я лично воспринимал ее так: спи, пока можешь, ибо неизвестно, сколько потом придется бодрствовать. Вставать спозаранку, Айра, может быть, и не грех, но уж, безусловно, не добродетель. Старая поговорка о ранней пташке как раз и свидетельствует о том, что червячку следовало оставаться в постели. Не выношу людей, хвастающих тем, что рано встают. – Я не хотел хвастаться, дедушка. Просто привык – работа заставляет. Но я не утверждал, что это добродетель. – Что именно? Работа или раннее вставание? Ни то ни другое не добродетель. Встав пораньше, больше работы не сделаешь. Ведь бечевка не станет длиннее, если ты отрежешь один из ее концов и навяжешь на другой. Если встанешь пораньше, зевающий и все еще усталый, на самом деле сделаешь меньше. Не сможешь сосредоточиться – наделаешь ошибок, и все придется переделывать. Подобная бурная деятельность обернется ущербом себе самому. И не доставит удовольствия. Кроме того, понапрасну рассердишь соседей, если станешь возиться у коровы с подойником посреди ночи. Айра, прогресс двигают не те, кто рано встает, его стимулируют лентяи, старающиеся облегчить себе жизнь. – Из-за тебя я начинаю думать, что понапрасну истратил четыре столетия. – Возможно, так и было, сынок, – если ты вставал спозаранку и усердно трудился. Но менять плохие привычки никогда не поздно. И ни о чем не сожалей – я тоже попусту растратил большую часть своей долгой жизни, хотя, быть может, и более приятным образом. А не хочешь ли послушать рассказ о человеке, сделавшем из лени искусство? Он положил свою жизнь, чтобы проиллюстрировать принцип наименьшего действия. Это подлинная история. – Безусловно. Но я вовсе не требую, чтобы она была подлинной. – О Айра, я не позволю правде ограничить мое красноречие – в душе я солипсист. Слушай же, о могучий царь. Вариации на тему II Сказка о человеке, который был слишком ленив, чтобы ошибаться Он был моим приятелем во флотском училище. Я имею в виду не космический флот – все это происходило раньше, чем человечество добралось до спутника Земли. Это был мокрый флот: корабли плавали по воде и пытались потопить друг друга, зачастую с прискорбным успехом. Я впутался в это дело, вероятно, по молодости и потому, что как-то понять не мог, что коли мой корабль потонет, то, скорее всего, и мне с ним придется идти на дно. Но эта история не обо мне, а о Дэвиде Лэме[21]. Чтобы понять Дэвида, следует обратиться к его детству. Он был для нас деревенщиной, то есть явился из мест, даже по тогдашним меркам считавшихся нецивилизованными, – а Дэвид появился из такой глухой глухомани, что там вместо петухов совы кур топчут. Образование он получил в сельской однокомнатной школе и покончил с ним в тринадцать лет. Учиться-то он любил – потому что в школе ничего не нужно было делать, только сидеть и читать. А вот до и после занятий приходилось пахать на семейной ферме. Работу эту он ненавидел, потому что она называлась «честным трудом», что на самом деле означало «тяжелый, грязный, бесконечный и скудно оплачивавшийся». Кроме того, его заставляли вставать ни свет ни заря, чего он терпеть не мог. В общем, окончание школы стало для него самым черным днем в жизни: теперь ему предстояло «честно трудиться» уже весь долгий день и забыть про шести-, семичасовой отдых за партой. И вот однажды он провел в жаркий день за плугом пятнадцать часов, и чем больше он глядел на южную оконечность мула, к которому был подвязан этот самый плуг, чем больше дышал пылью и отирал со лба честный трудовой пот, тем больше он ненавидел эту работу. Этой же ночью он без всяких формальностей покинул дом, прошел пятнадцать миль до ближайшего городка и уснул на самом пороге почты…