Пока мы ждали, когда закипит вода, я села за стол напротив нее. Берни, глядя мне в глаза, сказала: – Обещаю, Хайди, мы не сдадимся. Будем и дальше добиваться ответа из Хиллтоп-Хоума. Писать и звонить им, пока кто-нибудь нам не ответит. Обещаю. Но я в глубине души знала, что из этого ничего не выйдет. Трумэн Хилл явно намеревался оставить нас с носом. Когда я снова взглянула на Берни, все еще бледную после того единственного шага наружу, я уже знала, что есть только один выход. – Бернадетт, мне нужно поехать в Либерти, – заявила я. – Тебе? Одной? – спросила она, не веря своим ушам. – Это исключено. Ты еще ребенок. – Я не ребенок, мне уже двенадцать. Я давно уже хожу на улицу одна. – Но не в Нью-Йорк же! – Я могу туда полететь, – сказала я. – Ты что, с ума сошла? – Люди летают на самолетах, Берни. Все самолеты, что мы слышим каждый день, битком набиты людьми. – Другими людьми, незнакомыми. Ты так не можешь, ты не похожа на них, – взволнованно проговорила она. – Нет, Берни, я не похожа на тебя, – громко сказала я. – Это вы с мамой похожи. Ее щеки вспыхнули, а спина окаменела. – Я скорее отрежу себе ногу, чем позволю тебе сесть в самолет, – заявила она. – Тогда я поеду на автобусе – так даже дешевле. – На автобусе или на самолете – не важно. Никуда ты не поедешь, – отчеканила она. – Конец разговора. Берни была той еще упрямицей – упрямство было у нее в крови, как белые полоски на спине скунса. Она научила меня почти всему, что я знала. Но сейчас я знала кое-что, чего не знала Берни: я поеду в Либерти. Глава 8. Еще Я ничего не сказала Берни о своем плане. Мы обе уже приняли решение касательно моей поездки в Либерти, и я не видела смысла обсуждать это снова. Кроме того, она все время занималась мамой, у которой теперь каждый день болела голова. Я могла бы рассказать Зандеру, но он не попадался мне на глаза после случая с Берни. Позвонив в «Грейхаунд»[6] из телефона-автомата, я узнала две важные вещи. Во-первых, билет до Либерти и обратно стоил 313 долларов. Во-вторых, путешествовать по стране самостоятельно можно только с пятнадцати лет. Как я уже сказала, я была высокой для своего возраста, но разница между девочкой двенадцати и пятнадцати лет довольно заметна, особенно если хорошо присматриваться. Достать деньги было просто. Я выиграла их в автомате на автобусной станции в центре Рино. Автоматы в «Садси Дадс» принимали только монеты в пять центов, и я решила найти другой автомат, который бы принимал четвертаки, чтобы получилось меньше мелочи. К счастью, мой дар простирался за пределы «Садси Дадс», в чем я до этого не была уверена. Я знала, что 313 долларов в монетах в двадцать пять центов будут весить довольно много, так что решила поискать автомат прямо на автобусной станции – так мне не пришлось бы далеко тащить эти деньги. Я доехала на станцию на пятом автобусе, потом сама соорудила на голове кренделек и накрасила губы красной помадой Бернадетт перед треснувшим зеркалом в туалете станции. Вблизи вид у меня был не очень убедительный, но я уже хорошо овладела мастерством не привлекать внимания. Мне понадобилось чуть больше получаса, чтобы выиграть необходимую сумму в автомате, стоявшем у закусочной под названием «Неземные хот-доги Томми Бана». У меня чуть не остановилось сердце, когда монеты лавиной посыпались в подставленное ведро. Они были такими большими и так громко звенели по сравнению с монетами в пять центов, к которым я привыкла в «Садси Дадс». Было раннее утро, и на пустой станции никто не обратил на меня внимания. Я села на корточки рядом с автоматом и пересчитала свой выигрыш. Тысяча двести пятьдесят шесть монет по двадцать пять центов. На доллар больше, чем нужно. По пути на станцию я зашла в банк Берни и захватила мешочки для монет. Мне пришлось долго пересчитывать все монеты, чтобы завернуть их в бумагу, по десять долларов в каждый сверток. Закончив, я сложила их в большую холщовую дорожную сумку, которую нашла в одном из шкафов, разобранных мною на прошлой неделе по просьбе Берни. Волоча сумку, я подошла к скамейке рядом с окошком кассы. Сумка была слишком тяжелой, чтобы тащить ее обратно в туалет, так что я вытерла помаду тыльной стороной руки и распустила волосы, кое-как расчесав их пальцами. Затем я замерла в ожидании кого-нибудь, кто помог бы мне купить билет. Ждать пришлось недолго. Это была потрепанного вида женщина с вьющимися черными волосами и сильно подведенными глазами. Уголки ее тонких губ смотрели вниз, что, может, и придавало ее лицу не слишком приветливый вид, но мне показалось, что на самом деле она незлой человек. Берни, возможно, сказала бы, что ее глаза говорят что-то неладное, но сейчас я могла полагаться только на себя. Женщина села через две скамейки от меня с журналом на коленях, вытянув ноги и выдувая пузыри из жвачки. Я приблизилась к ней, волоча за собой сумку, и сразу перешла к делу. – Мне нужно, чтобы кто-нибудь купил мне билет, – сказала я. – Из дома бежишь, да? – спросила она. – Я-то знаю, как оно бывает, не сомневайся. Но мне на билет не хватит – ни для тебя, ни для себя. Я не стала объяснять ей, что никуда не убегаю, – она, скорее всего, все равно бы мне не поверила. – Деньги у меня есть. – Я открыла сумку и показала ей монеты. – Ого! Ты что, копилку ограбила? – рассмеялась она. Один из ее передних кривых зубов был сломанным и потемневшим. – Так что, тебе надо, чтобы я билет купила? А сама что, не можешь? Деньги же у тебя есть. Я кивнула. – Я слишком маленькая, чтобы ехать одной, – объяснила я. – А сколько тебе должно быть? – спросила она. – Пятнадцать, – сказала я. Прищурившись, она смерила меня взглядом: – Тринадцать тебе можно дать. Но не пятнадцать. – Знаю. Когда я сяду в автобус, то попрошу кого-нибудь сказать, что я с ним. Так водитель меня не спросит, сколько мне лет. Она улыбнулась: – Все уже продумала, да? Мне это нравится. Смышленая девчонка. Слушай, может, у тебя и мне на билет хватит? – спросила она, поднимая выщипанную бровь и оценивающе глядя на кучу монет. – Нет, извините. Только один лишний доллар, но можете его взять, если хотите. – Я покопалась в кармане и протянула ей остальные выигранные четвертаки. Она криво улыбнулась и покачала головой: – Оставь себе. Так куда тебе нужно? – В Либерти. – Это ясно. Но все-таки, куда именно ты едешь? – В Либерти, – снова сказала я, – штат Нью-Йорк[7]. – Надо же, даже не слышала про такой город. И что там, в Либерти? – спросила она. – Не узнаю, пока туда не попаду, – ответила я. Она снова улыбнулась. – А ты не так-то проста для такой малявки, – сказала она. – Ладно, пошли купим тебе билет. Она помогла мне дотащить мешок с монетами до кассы. Я в ней не ошиблась – не думаю, что многие согласились бы слушать, как их отчитывает кассир за то, что покупают билет одними монетами. Но Джуди – она сказала, что ее имя пишется через «дж», – и ухом не повела. Она слушала кассира, жуя жвачку, и изредка вставляла: «Да ладно тебе, деньги есть деньги», пока он не сунул ей билет через окошко кассы. – Иди отсюда, – сказал кассир. Она отвернулась от окна и протянула билет мне. – Делом займись, – бросила она ему через плечо. Я задумалась о ее словах. В тот момент они прозвучали как оскорбление. Но потом, поблагодарив ее и оставшись на остановке пятого автобуса с билетом до Либерти в руке и четырьмя монетами в кармане, я принялась тихо повторять эти слова про себя: «Займись делом, Хайди. Займись делом». И что-то в этой фразе мне нравилось все больше и больше. Глава 9. Скоро приду Даже если бы Бернадетт не страдала агорафобией, она не смогла бы поехать со мной – у нас не было возможности взять с собой маму, если учесть, как она не любила автобусы, а без Бернадетт за ней некому было бы присматривать. Так что мне в любом случае пришлось бы ехать одной. Я ничего не сказала Бернадетт в то утро, когда поехала на автобусную станцию играть в автомат и купила билет. Она думала, что я была в библиотеке. Это был первый раз, когда я ей солгала, и я чувствовала себя неуютно, так что хотела поскорее рассказать ей все, как только приеду домой. Когда я во всем призналась и показала ей билет, она была вне себя. – Я влила в тебя все лучшее, что у меня было, Хайди, – бушевала она, – как теплое молоко в ведерко. Зачем ты это делаешь? Почему ты не можешь оставить все, как есть?! – Потому что все не так, как должно быть, – произнесла я. – И как же должно быть? – спросила она.