— Можешь в это поверить? — она похлопала руками по щекам, притворно охнув. — Не лучший момент. — Точно, — она поморщилась и стала серьезной. — И что вообще там произошло? В жизни не была так напугана. Но ты застряла внутри с теми людьми. — Только с одним, наркоманом Крисом. — Уверена? Они вывели еще одного парня в наручниках. Я видела. Я помотала головой, перед глазами всё поплыло, и началась головная боль. Сотрясение мозга напомнило о себе. Врачи сказали надо быть осторожнее, необходимо поберечься. Я простонала. — Нет. Джон знал того парня, но пытался помочь. Ещё он принес пиво и сигареты для всех. — Что? — она сморщила нос, не поверив. — Правда. Я пила пиво под дулом пистолета. — Попытка улыбнуться причинила боль и превратилась в гримасу. Опять боль. — Он пытался успокоить этого придурка. И на время это сработало. — То есть он знал грабителя? — Да. — Таблетки лишь притупляли боль. — Сначала я подумала, что они были приятелями, но потом он подмигнул мне, и я поняла, он пытается вытащить нас оттуда живыми. — Стало тяжело даже говорить. Я закрыла глаза, чтобы стало легче. Как будто гномы с крошечными кирками, начали молотить по лбу. И одному богу известно, что им было нужно. — Брат Джона и Крис были друзьями. — Черт. Значит, у полиции были причины вывести его оттуда в наручниках, — она начала давить, любопытная и жадная до истины. Джорджия всегда задавала слишком много вопросов и говорила тоже слишком много. — Не думаешь ли ты? Я имею в виду… Я перестала замечать её. Стараясь унять боль, я не открывала глаза и глубоко дышала. Мама вернулась после того, как выходила за кофе. Она что-то невнятно сказала, и стул, в котором сидела Джорджия, сдвинулся. В коридоре послышались шаги и разговор с медсестрой. Надеюсь, они принесут лекарства. — Ещё цветы, — с улыбкой сказала мама на следующий день. Удивительно, что её лицо не исказилось от боли больше, чем моё. Её решение оставаться оптимисткой было непоколебимо. — Пахнет, как в салоне ритуальных услуг. — Не говори так. — Она аккуратно переставила несколько ваз на подоконнике. — Так. Это от твоих одноклассников. — Точно. — Я покашляла в попытке засмеяться. Рёбра всё ещё болели. Вместо ответа она достала телефон и поудобнее устроилась на стуле. — Нет необходимости оставаться, — сказала я. — Знаю, у тебя полно своих дел. — Я не оставлю тебя здесь в одиночестве, — ответила она, нахмурив брови. — Ничего не случится. Без ответа. Итак, если мама была готова исполнять роль сторожевого пса, здесь я была бессильна. И у нее на это была причина. В СМИ началась настоящая шумиха. Джорджия сказала, что запись, на которой застрелили Айзека, стала вирусной в интернете. Ублюдки. Особо настырный журналист смог проникнуть в больницу и получить эксклюзив, где я что-то говорю или сделана моя фотография издалека. Мама была не в восторге от мысли, что мне придется давать интервью, но последнее слово оставила за мной. И мой ответ, конечно же, был Н-Е-Т. До сих пор мне снилось, что я стою в вонючей луже мочи и крови, а мои зубы ударяются о дуло пистолета. Даже от мысли о налёте или разговоре с кем-то меня выворачивает наизнанку. Невеста Франкенштейна позавидовала бы моим швам, скрепляющим часть лба и правую бровь, отеку и синякам. Почему меня не привлекала идея, чтобы снимки в таком виде попали куда-либо, кроме отчетов полиции? — Я так понимаю, ты настроена уехать домой сегодня? — спросила мама. — Да. — Дорогая, у тебя серьезные травмы, — вздохнула она. — Пожалуйста, — взмолилась я. — Ты слышала, что сказал доктор: мозг приходит в норму после сотрясения, а ребра срастутся. Я буду лучше чувствовать себя дома в своей постели, и там тише. — Ты обещаешь, что будешь отдыхать и следовать предписаниям врача? — она вздохнула, приняв поражение, и сузила глаза. — Конечно. — Я не шучу, Иди. Я состроила саму невинность: широко открытые глаза и небольшая улыбка. — Клянусь своей жизнью, — говоря это, я провела большим пальцем поперек шеи. — Прекрати говорить о смерти. — Извини. Она неодобрительно посмотрела на меня и замолчала. Уверена, мама была рада покинуть стены больницы, как и я, и вернуться в реальную жизнь. Мы — команда. Я была похожа на неё. Высокая и со светлыми волосами, а также грудь, попа, живот и прекрасные полные бедра. Мама постоянно была на диете. Война — самое точное описание её отношений с едой. Она никогда не ест целый кусок торта, только маленький кусочек. Возможно, для неё это стоило того, чтобы влезть в размер S. Не уверена, что хочу жить также. Сейчас я рада тому, что осталась в живых. Домой мы добрались без происшествий. Я была не настолько знаменита, чтобы журналисты круглосуточно дежурили вокруг больницы. Ещё никогда диван в гостиной не был столь удобным. Я откинулась на спинку. Дом был всем для меня. Дом был убежищем. — Парень, которого увезла полиция, — начала мама, — откуда ты знаешь, что он невиновен? — Он пытался спасти мне жизнь. — Со слов детектива, его арестовали по подозрению в распространении наркотиков, — сказала она. — Кроме всего остального. Я покачала головой, тут же пожалев об этом. Опять. Разговоры ни о чем. — Ой. Ты осуждаешь его, как и Джорджия. Неважно, что он сделал до этого. В ту ночь там был только один ненормальный преступник, и это точно не он. Ну же, мам, если бы не Джон и Айзек, ты бы сейчас стояла перед моим гробом. Мамины губы превратились в тонкую линию, она не одобрила моих слов и закончила разговор. От усталости и скуки я листала каналы, устроившись на подушках. Обычно я могла целый день валяться перед телевизором с пультом в руках, но не сегодня. Всё казалось незначительным: старый черно-белый фильм, споры о политике, документальный фильм о лягушках, и женщина, продающая крем для лица, который гарантировал сияние кожи, как в молодости. Модель, которой она наносила крем, выглядела на четырнадцать. Потом музыкальное видео, где девушка трясла своим задом перед камерой так, что картинка раздваивалась. Затем повтор баскетбольного матча среди колледжей, и далее Джорджия. Джорджия? Она сидела в белом холле с тонной косметики на лице, а её короткие темные волосы были уложены вверх. Она едва на себя похожа. Если бы не постоянно меняющиеся картинки нас двоих в лагере, селфи в кинотеатре и прочие снимки, сделанные в её комнате, я бы никогда и не заострила на ней внимание. Вот черт, нет. Она дала им фото, где я сижу в бикини возле её бассейна прошлым летом. Мой любимый купальник в стиле ретро, но всё же. Такое фото не следовало выкладывать на всеобщее обозрение без моего разрешения. — … она изображает крутую, но всё же Иди очень чувствительная и легкоранимая, — произнесла она. — Должно быть, вы очень волновались за неё, — ведущий, мужчина среднего возраста с классной стрижкой, с досадой покачал головой. — Всё верно, — её голос сочился приторной заботой. — Я не знаю, как она справляется с этим. — Я знаю, что ваша подруга поделилась с вами тем, что произошло внутри магазина? — Да. — Джорджия сжала губы и посмотрела вниз на руки. — И о причастности местного восемнадцатилетнего Джона Коула? — Он определенно знал грабителя, Иди так сказала. — Ходят слухи, что Джон Коул распространяет наркотики. — Я не знаю об этом. — Она расправила плечи. — Но, кажется, он украл пиво и сигареты, пока они были внутри. Будто была вечеринка. Он подмигивал Иди и всё такое. Кажется абсолютно неправильным, что полиция отпустила его. Ведущий задумчиво нахмурил брови. — Я просто не хочу, чтобы он причинил ей боль, — сказала она, повысив голос. — Он гуляет на свободе и неизвестно, что может произойти. — Ты хорошая подруга, — сказал мужчина. — Джорджия Шварц. Лучшая подруга Иди Миллен, девушки, которая была в плену. Большое спасибо, Джорджия. — Спасибо. — Она умудрилась пустить слезу. Все те уроки актерского мастерства, что оплачивали её родители, окупились сполна. Мужчина с классной стрижкой начал рассказывать о предстоящей выставке собак, и я выключила телевизор. Гнев рос внутри меня, желая выйти наружу и толкая мои больные ребра. Я продолжила пялиться в потухший экран в полной тишине. Как много людей увидели это? Сколько подобной ерунды уже было сказано? Людям показывали мои фото, называли моё имя, рассказывали, что произошло, хотя они не имели ни малейшего понятия. Говорили о Джоне. О, боже, меня стошнит. Мама ничего не говорила. — Джорджия больше не заходила? — спросила я. — Звонила? Она открыла рот, взгляд стал мягче, как если бы она пыталась выдавить оправдание. Но в итоге не стала. — Нет. — Нет, — согласилась я, закрыв глаза. — Она ничего не говорила об интервью. — Ты в порядке?