– «Змея ползет по траве», – бормочет она. – Что? – Она занимается тайцзи, – поясняет ма. – Доктор сказал ей, что это помогает от высокого давления. – Ну, ладно. Я полагаю, у всех нас свои способы борьбы со стрессом. Четвертая тетя тянется к толстовке, и мама шлепает ее по руке. – Ой! Что? – Что, по-твоему, ты делаешь? – требовательно спрашивает ма. – Разве это не очевидно? Я хочу увидеть его лицо! – Айя! Ты такая негуманная. Человек уже мертв, а ты хочешь увидеть его лицо, для чего? – Она права, дорогая, – мягко говорит старшая тетя. – Мы постараемся не беспокоить его слишком сильно. Я должна отвернуться от тела. Вид его бередит воспоминание об аварии, и я не могу перестать видеть лицо Джейка снова и снова. Он улыбается, его рука лежит на моем колене. Теперь его руки лежат на его бедрах. – И что теперь? – спрашивает вторая тетя, делая движения тайцзи намного быстрее, чем они того требуют. – Этот мальчик такой высокий. Как нам избавиться от него? – Она вздрагивает, а потом принимает другую позу, с вытянутыми руками. – Может, мы можем разрубить его на куски, приготовить немного карри, а потом выбросить кусочек за кусочком? – Потребуется слишком много карри, – говорит четвертая тетя. Мой желудок. Успокойся. Успокойся. Они несерьезно. Они несерьезно. Они просто ведут себя как обычно. Их обычное деструктивное «я». Что сейчас происходит?! Может, одна из сцен китайских драматических сериалов, которые они всегда смотрят, эти криминальные шоу. А может, дело в маме: как только у тебя появляется ребенок, ты теряешь способность чему-либо по-настоящему удивляться. Я имею в виду, это ведь ненормально, правда? Правда? – Никакого карри, – возражает старшая тетя. – У тебя есть идея получше? – спрашивает вторая тетя, глядя на нее. Старшая тетя вздыхает. – Я думаю, первая идея лучше. – Хм, – пищу я, и они все смотрят на меня. Я бросаюсь вперед, пока не потеряла крошечную каплю мужества. – Может, нам стоит отвезти его в пустыню и похоронить там? Они обдумывают эту идею. Мы семьей ездили в Вегас пару раз и хорошо знаем этот маршрут, голую пустыню между Калифорнией и Невадой, через которую люди проезжают и никогда не останавливаются. – Хорошая идея, – говорит ма, улыбаясь мне с явной гордостью. Вторая тетя кивает: – Да, очень хорошая. – Лучше, чем твоя идея с карри, – говорит с укоризной старшая тетя. – Хорошо, мы сделаем это, когда вернемся со свадебного острова. Определенно, у нас нет времени заняться этим сегодня вечером, нам нужно быть на пирсе завтра к восьми тридцати. Боже мой. Во всей этой панике и неразберихе я не забыла, что нам все еще нужно работать на свадьбе завтра, но забыла ее детали: что она проходит в Санта-Лючии, и что мы должны собраться утром на пирсе, чтобы сесть на одну из частных яхт, которые доставят нас на остров. Мысль об этом меня выматывает. Ехать в пустыню, копать яму, закапывать ее, а потом ехать обратно – сегодня об этом не может быть и речи. И без того я едва держусь на ногах. – Мы не можем оставить его в багажнике на все выходные, – добавляет ма. – Скоро он начнет издавать зловоние в моем доме, и потом будет очень трудно избавиться от запаха. Старшая тетя снова кивает. – Нам нужно положить его в холодильник. Господи, помоги мне, мы буквально говорим о том, чтобы засунуть чувака в холодильник. – Мой холодильник недостаточно большой, – говорит ма. – Только твой холодильник и подойдет, – говорит вторая тетя старшей тете. Единственный признак, выдающий ужас старшей тети от осознания того, что это должен быть ее холодильник, – миг неудовольствия, но затем она кивает: – Хорошо. В любом случае, я буду чувствовать себя лучше с телом в моем холодильнике, чем с телом в чьем-то другом холодильнике; кто знает, может быть, этот человек не так ответственен. – Она бросает косой взгляд на вторую тетю, чьи ноздри раздуваются, и она открывает рот, чтобы заговорить, но старшая тетя продолжает: – Мы уходим. – Эм, мы можем переложить его в твой багажник? – спрашиваю я. – Сразу видно, что моя машина попала в аварию, и я не хочу, чтобы нас остановили. – Хорошо. Моя машина уже на вашей подъездной дорожке. Пойдемте, перенесем его. Мы все толпимся вокруг тела Джейка. – Мы не можем вынести его в таком виде, – говорю я. – Что, если кто-то увидит? – Да, накройте его чем-нибудь, – соглашается вторая тетя. – Нэт, у тебя есть большая сумка или нет? Знаешь, когда Хендра идет кататься на лыжах, он кладет свои лыжи в ту огроменную сумку, и я всегда думаю, смогу ли поместиться в нее целиком. – Почему? Такой неудачный образ мыслей, – ругается старшая тетя. Прежде чем вторая тетя успевает ответить старшей тете, ма быстро вклинивается: – Нет, Мэдди не катается на лыжах. Может, мешок для мусора? Можно или нет? Мы рассматриваем тело. – Думаю, он немного высоковат для мусорного мешка, ма. – Сначала нам придется его разрезать, – предлагает четвертая тетя, и в ее глазах сияет то, что я могу описать только как ужасающее ликование. Неужели она всегда была такой кровожадной? Неужели они всегда так легкомысленно относились к разделыванию трупов? – Такая глупая идея, – говорит ма. – Это грязно, и мусорные мешки всегда протекают. Ты устроишь большой беспорядок в моем гараже. – Это потому, что ты всегда покупаешь дешевые мешки, – говорит четвертая тетя в ответ. – Я же говорила тебе покупать марку «Глэд». Разве ты не видела их рекламу? Пакеты «Глэд» выдержат его разрезанное тело просто на отлично, никаких протечек! Я закатываю глаза. Почти уверена, что, когда «Глэд» планировали свою маркетинговую кампанию, не думали, что их целевой аудиторией будет куча китайских женщин среднего возраста, спорящих о том, как лучше избавиться от тела. – Как насчет одеяла? – предлагаю я. – Нам просто нужно что-то, чтобы накрыть тело, пока мы будем переносить его в машину старшей тети. Все, что нужно сделать, это сделать его менее похожим на… труп. – Хорошая идея, – говорит старшая тетя. Ма вспыхивает от гордости. Этой женщине реально нужно разобраться в своих приоритетах. Я забегаю обратно в дом, хватаю пару старых одеял из нашей кладовки и спешу обратно в гараж, где они перешли от спора о мусорном пакете к спору о чем-то другом. – Вот они! – громко объявляю я. Я передаю одно одеяло старшей тете и расправляю другое. Мы подходим к телу, подняв одеяла, и замираем. Четвертая тетя рычит: – Давайте сделаем это! Стиснув зубы, я накидываю свое одеяло на верхнюю половину его тела. – Подоткните края одеяла под него, – говорит четвертая тетя. – Заверни его, как буррито. – О боже, – ною я, но делаю, как она сказала, заправляя одеяло под его тело, морщась от того, насколько оно теплое. – Он все еще теплый, – пищу я с лицом, искаженным от отвращения. Я колеблюсь. – Должны ли мы… Я думаю, мы должны проверить его пульс. – Нет, нет, это очень плохая примета – прикасаться к трупу, – говорит ма, покачивая головой. Я пристально смотрю на нее. – О чем ты говоришь? Я буквально только что прикоснулась к нему. Могу я также заметить, что вы, ребята, говорили о том, чтобы разрезать его несколько минут назад? Разве это не подразумевает прикосновение к нему? – Это разные вещи, – возражает ма. Все остальные, кроме четвертой тети, кивают. – В каком смысле разные вещи? – восклицаю я. – Трогать мертвое тело, чтобы разрезать его, избавиться от него – это нормально. Но трогать мертвое тело, чтобы попытаться найти жизнь внутри, ох, очень плохая примета. – ЧТО? – Клянусь, моя голова взорвалась. – Чем разрезание мертвого тела лучше, чем просто небольшое прикосновение, чтобы убедиться, что он действительно мертв? – Айя, если ты не понимаешь, бесполезно пытаться объяснить, – говорит старшая тетя.