Он ухмыляется и целует меня. – Я ничего не делаю, – говорит он между поцелуями. – Мне просто нравится прикасаться к тебе здесь. Его руки скользят по моей спине, прижимая меня к нему. – У тебя озабоченное лицо, – говорю я. – И как же выглядит мое возбужденное лицо? Я отклоняюсь назад, пытаясь изобразить его, и Нейтан разражается смехом. – Серьезно? Если мое возбужденное лицо выглядит так, то почему ты вообще начала спать со мной? – Из жалости. – В следующее мгновение я визжу, потому что он ловит меня и закидывает на плечо, как будто я мешок картошки. – Не заставляй меня пукать, когда моя задница прямо у твоего лица! – Я рискну. Нейтан смеется, но потом осторожно опускает меня на свою кровать и снова целует, на этот раз медленно и глубоко. К тому моменту, когда он останавливается, я уже задыхаюсь и хочу его. Он прижимает свой лоб к моему: – Я так рад, что ты здесь. – Я тоже. Я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться, а затем задыхаюсь, когда он начинает слегка посасывать мою шею. Может быть, дело в том, что мы были друзьями до того, как начали встречаться. Что бы это ни было, Нейтан, кажется, точно знает, чего я хочу и как. Каждое его прикосновение вызывает привыкание, его запах пьянит. Это странно – обнаружить, что мы совместимы не только как друзья. Вскоре рубашки расстегнуты, джинсы стянуты, и мы оказываемся в нижнем белье, и прикосновение его кожи к моей так приятно, так хорошо, что все мое тело раскраснелось. Мы делали это, наверное, уже около сотни раз, но все равно, когда Нейтан снимает с меня лифчик и моя грудь обнажается перед ним, он делает это с благоговением, а его дыхание становится медленным и нежным. Как всегда, мне приходится бороться с инстинктом, чтобы прикрыть грудь, но Нейтан так нежен, наклоняясь, чтобы поцеловать мою линию челюсти, шею, грудь, прежде чем дойти до моего соска, что я улетаю. Забываю все: проклятие, маму и тетушек, даже свое имя. Я зарываюсь пальцами в его волосы, и остаемся только мы с Нейтаном. Остается только Нейтан. Рот Нейтана, пальцы Нейтана, тело Нейтана. Первый раз был немного неловким и длился всего четыре минуты. Но к этому времени мы нашли ритм, который вытесняет все мысли из моей головы и превращает меня в существо, нуждающееся в помощи. И когда наши глаза встречаются, никто из нас не отводит взгляда до последнего вздоха. Позже, лежа рядом с ним в постели, я кое-что понимаю. Мы вместе уже почти два года, и он первый, кому я все рассказываю: когда я забираю свои фотографии, когда нам задают ужасную курсовую, когда ведущий клуба фотографии говорит какую-нибудь глупость, что происходит постоянно. И он делает то же самое, рассказывая мне каждую интересную деталь о своих занятиях по экономике, делится мечтами о том, что в будущем у него будет шикарный отель, даже рассказывает мне о том, сколько веса он поднимает в тренажерном зале. Думаю, последнее – его способ выпендриться, но я не возражаю. Мне нравится, что Нейтан хочет произвести на меня впечатление, потому что я тоже хочу произвести на него впечатление. И он действительно впечатляет меня. Даже после двух лет, в течение которых было много пуканья (не только попой) и неловких эпизодов в спальне, я все еще считаю Нейтана чертовски впечатляющим. Я люблю его. И хочу жить с ним. К черту семейное проклятие. Это не имеет значения. Я в Оксфорде в Англии. Это место, где проклятия умирают. Я чуть не смеюсь вслух от этой мысли. Никогда не задумывалась о том, как сильно вера в проклятие тяготила меня, но теперь понимаю, что всегда чувствовала, как оно таится за моей спиной, думала, как оно тяготит меня и заставляет ощущать себя старухой. Но это было глупо. Зачем проклинать отношения, если в них нет ничего плохого? Я сделала свой выбор. Когда я вернусь домой, расскажу маме о Нейтане. Я расскажу ей все. Расскажу даже своим тетям. Я расскажу им все за воскресным походом в димсам-ресторан, ведь они всегда счастливы, когда едят там. Они легко все примут. 5 Сегодняшний день – Че-е-ерт. Боль. Ее так много, что она проникает в кости, сдавливая грудь яростным огнем, а затем вырывается из меня в виде стона, и звук моего голоса, такого хриплого от боли, что кажется чужим, возвращает меня назад. Я моргаю. И снова моргаю. Точно. Я в своей машине. Не в Англии с Нейтаном. В моей машине. Свет мигает где-то сбоку от меня. Это сигнал поворотника, издающий адский щелкающий звук. Я протягиваю руку, чтобы выключить его, и от этого движения в груди вспыхивает боль. – Господи. С последней героической попыткой мне удается нажать на переключатель сигнала поворота. Сладкая, благословенная тишина. Я смотрю вниз, не смея повернуть голову слишком сильно. Ремень безопасности впивается мне в грудь. Сглотнув, слегка отодвигаюсь назад, все еще не зная, сломано ли что-то или нет. Движение назад немного ослабляет сдавливающее ощущение в груди. Я делаю небольшой вдох, затем еще один, более глубокий. Больно, но не так сильно. Ребра ушиблены, но не сломаны. Я издаю дрожащий смех. Невероятно. Я в порядке. Я… Я поворачиваюсь и с трудом подавляю крик, подбирающийся к горлу. Джейк! – О боже, – стону я. – Джейк… – мой голос срывается. Каждый вопрос, который появляется в моей голове, кажется таким глупым, таким ненужным. «Ты в порядке?» Очевидно, что нет, не тогда, когда он лежит лицом на приборной панели в таком состоянии. «Ты… мертв?» Я снова стону. Боже мой. Я думаю, да. Из его проклятого уха течет кровь, струясь вниз по шее и пачкая воротник рубашки. Почему-то именно эта маленькая деталь – растущее пятно крови на его белом поло – поражает меня осознанием. Он мертв. Я убила его. Мои панические судорожные вздохи наполняют тишину в машине. Я дико оглядываюсь по сторонам. – Помогите, – шепчу я. Но никого не видно. Улица пустынна. Я даже не знаю, где нахожусь. Отстегиваю ремень безопасности, открываю дверь и выскакиваю из машины, едва успеваю ступить на тротуар, как мой ужин оказывается на земле. В моей машине мертвый человек. Мужчина. Мертвый. На водительском сиденье моей «Субару». Это совсем не характерно для «Субару». «Субару» – это не машины для убийц. Другое дело – джип «Вранглер». Или, гм, эти белые фургоны без окон, кто бы их ни делал. Кто вообще их производит? Я имею в виду, это жутко… Сфокусируйся! Я издаю всхлип. Нет. Не могу сейчас начать паниковать. Если я начну плакать, то никогда не остановлюсь. Что мне делать? Полиция. Да. 911. Точно. Я открываю заднюю дверь и залезаю внутрь, стараясь не обращать внимание на тело Джейка. Сосредотачиваюсь на поиске сумочки. Вот он. Сотовый телефон. Ничего не происходит, когда я нажимаю на кнопку включения. Я вздыхаю от огорчения. Нет, пожалуйста. Батарея села. Я тяжело вздыхаю и тянусь к карману Джейка. Может быть, его телефон лежит там. Я так сильно скрежещу зубами, когда кончики моих пальцев касаются его брюк, что чуть не ломаю коренные зубы. Пусто. Мысль о том, чтобы шарить в его штанах в поисках телефона, вызывает тошноту. Хорошо. Это нормально. Это совершенно и абсолютно нормально. Я просто… Я подожду здесь, пока не проедет какая-нибудь машина. Вот только… Только вот бог знает, сколько мы здесь простояли, и никто не проехал. Вокруг нет ни домов, ни магазинов, ничего, что могло бы указать на присутствие людей вокруг меня. Фабрики выглядят так, будто закрыты годами: многие окна разбиты, и они совершенно безмолвны. Я не могу ждать так долго. Не могу этого вынести. Я оглядываюсь на машину. Невероятно, но несмотря на то, что врезалась в дерево, она выглядит в основном нормально. Капот помят, и есть большая трещина, идущая вверх по одной стороне лобового стекла, но, кроме этого, она выглядит пригодной для езды. – Нет, – бормочу я про себя. Я не могу на ней ездить. Не в последнюю очередь потому, что на водительском сиденье мертвый парень. Тогда перетащи его. Все мое тело застывает при мысли о том, чтобы снова прикоснуться к нему. Но мой разум, как дикий зверь в клетке, бросается на прутья и шипит. Мне нужно выбраться отсюда. Я не могу оставаться тут, надеясь, что кто-нибудь проедет мимо и остановиться. Делая неглубокие вдохи, я открываю дверь со стороны водителя и вскрикиваю, когда тело Джейка падает на тротуар. О боже, этого я точно не ожидала. Подождите. Мне надо проверить пульс. Или нет? Он явно мертв. Да, да, я должна. Слегка хныча, я прижимаю дрожащие пальцы к его запястью. Мне удается удержать их там в течение двух секунд, прежде чем отдернуть руку и яростно вытереть ее о рубашку. Мертв. Мертвее мертвого. Я делаю еще один глубокий вдох, обмахиваю лицо, пытаясь потушить пламя на щеках, а затем протягиваю руку и хватаю Джейка за руки. Он еще теплый. Ужас. Почему-то это делает все намного хуже. Желчь рвется вверх, но я стискиваю зубы и тяну изо всех сил. На работе я постоянно таскаю на себе две тяжелые камеры и разные объективы в течение десяти часов подряд – просто ад для моей спины и плеч, – и поэтому мне приходится усердно тренироваться. Так что я делаю все возможное, чтобы увеличить свою силу и выносливость. Я даже раскошелилась на еженедельные занятия с Диной, лучшим персональным тренером, которого может предложить мой тренажерный зал. Это означает, что, когда я тяну, тело Джейка двигается на удивление легко. Дина бы гордилась. Ладно, Дина бы точно не гордилась тем фактом, что я могу двигать восьмидесятикилограммового мужчину, которого убила. И почему я вообще думаю о Дине прямо сейчас? «Потому что, – рассуждает мой разум, пока я тащу Джейка по тротуару к задней части машины, – тебе нужно думать о чем угодно, только не о «Срань господня! Черт, я перетаскиваю труп!» Куда? Куда мне его перевезти? Я не могу оставить его здесь. Это слишком жестоко. Но я не могу смириться с мыслью, что тело – он – будет лежать на заднем сиденье моей машины, пока я за рулем. Я смотрю на багажник. Хорошо. Багажник. В конце концов я беру толстовку, которую держала на заднем, и натягиваю ее на его лицо. Джейк был засранцем, когда был жив, но теперь, когда он мертв, я чувствую необъяснимую потребность относиться к нему с уважением. Мне понадобится столько терапии, чтобы пережить это. Как только я захлопываю багажник и Джейк исчезает из виду, я чувствую себя немного лучше. Теперь все под контролем. Под контролем? Кого я обманываю? В моей машине труп! Я качаю головой. Давайте не будем зацикливаться на этом. Вздрогнув про себя, я усаживаюсь за руль. Пожалуйста, заводись, пожалуйста… Двигатель оживает, как только я поворачиваю ключ. Мое дыхание вырывается со свистом, и я беру паузу, чтобы успокоиться. Или, во всяком случае, попытаться. Я просто буду ехать, пока не найду телефон-автомат, а потом позвоню в 911. Точно. Я медленно сдаю назад, морщась от скребущего звука, который издает мой бампер по дороге. Наверное, мне стоит выйти и попытаться это исправить, но нет. Я реально не могу больше ни секунды находиться в этом проклятом месте. Мое дыхание все еще вырывается глубокими паническими вдохами, пока я еду по дороге, и чем ярче становятся улицы, тем больше меня охватывает паника. Это безумие. Что я наделала? Положила тело в багажник своей машины. Что скажут полицейские, когда я им позвоню? Что бы я вообще сказала? Какого черта я это сделала? Какой здравомыслящий человек сделал бы такое? Вопрос за вопросом атакует мой разум, пока крик не вырывается из меня, и в этот момент я понимаю: я не могу пойти в полицию. Они решат, что я виновна в убийстве, что я какая-то сумасшедшая убийца, и арестуют меня. Вдалеке виднеется бензоколонка. Это мой шанс. Я могу остановиться там, броситься внутрь и умолять о помощи. Но моя нога упрямо давит на педаль газа, и я проезжаю мимо. Как будто подсознание овладело моим телом и заставляет его ехать дальше, не оглядываясь, пока я не выеду на шоссе 405. Я еду по нему, и сердце болезненно бьется при виде знакомого дорожного знака, голова пульсирует, когда я присоединяюсь к грузовику, мчащемуся по автостраде. Я еду по 405-й дороге с трупом в багажнике. Истерический смех вырывается наружу. Он звучит надтреснуто, слегка безумно. Слезы наворачиваются на глаза, когда я вижу указатель с цифрой десять. Так близко к дому. К безопасности. Комок застревает в горле. Впервые за много лет я не могу дождаться возвращения домой, к маме. 6 Третий курс, шесть лет назад Сцена готова. Под сценой я подразумеваю, что наш стол в димсам-ресторане ломится под весом множества блюд, стоящих в центре, и я наливаю всем чаю. Теперь мне остается только… сказать им. Просто скажи им, Мэдди. Просто сделай это. Сделай это! – Эм, так…