Первый подозреваемый – ее начальник Анатолий Афанасьевич. Причина – не платить ей деньги, которые он у нее украл, ну или, если выразиться по-другому, деньги, которые он ей недоплачивал. К тому же она уволилась, поэтому он вполне мог опасаться, что после получения денег ради мести или из вредности она все равно доведет до сведения учредителей факт воровства, и тогда Генеральный как минимум потеряет свою должность, а как максимум – даже размышлять не стоит. Вот он и решил подстраховаться. Версия стоит рассмотрения, тем более что все остальные подходили под мотив как-то с натяжкой. Вторая версия была связана с наследством ее биологического отца. Надо все-таки уточнить о каких суммах идет речь. Алька, недолго думая, набрала Галин номер и спросила сколько может стоить пакет передаваемых ей по наследству акций. Галка не знала, но после пяти минут, проведенных в интернете, сообщила, что порядка восьми-девяти миллионов рублей. «Ого», – подумала Алька и села на лавочку. Интересно, а другие внебрачные дети – что с ними? Было бы нелогично убивать их тоже, так как выводы были бы однозначными. А может быть, было решено выбрать одну мишень из них троих, наиболее слабую, и этой мишенью стала Алька. Интересно, что откопает детектив? Третьей версией, наверное, надо по совету детектива признать деловую среду. Но у нее за день столько сделок-переговоров-документов-переводов денег проходило, что просто нереально что-то вычленить. Одно она знала точно: вся деятельность проходила в рамках закона. Никаких нарушений, никакой компрометирующей ее либо ее коллег или контрагентов деятельности не было, если не брать в расчет премию, но тут уже было не в ее компетенции. Дальше детектив выдвигал идею с близкими родственниками: мать, отец, брат, его жена, дочь, Галка. Но подозревать кого-то из них вообще бред! Даже если отбросить эмоции и просто подумать холодным расчетливым умом. Матери так вообще не выгодна ее смерть, кто будет ее содержать? Хотя о каком содержании может идти речь, когда Аля объявила о своем увольнении? Про завещание Алькиного биоотца мать, очевидно, еще не в курсе. А если б знала, то выгода у матери и не только у нее, а у всех Алькиных родственников появилась бы только после принятия ею наследства. Да и сложно представить мать, перелезающую через забор среди ночи. Как она вообще туда могла приехать среди ночи, если возят ее исключительно отец и Денис? Ну и профессионального киллера здесь навряд ли привлекали, Аля сама ж решила, что здесь орудует дилетант. Стоп! О чем вообще может идти речь?! Да, она особой любви к Але не питает и прохладно к ней относится, но она все-таки ее родная дочь! Это немыслимо подозревать свою мать! А кто еще остается? Кристина? Ее Аля отмела по той же причине. Денис? Он слишком мягкотелый, да и прок ему от нее мертвой? Его жена? А почему? Потому что Аля ее всегда недолюбливала? Да ну ее, эту Верочку! Галка? Вообще ничего не получает в случае ее смерти, никаких уличающих ее фактов она не знает. Точно! А может быть дело не в ней? Может быть, Галку пытались убить? Устроили утечку газа и повредили машину. Перед дачей стояли ведь две машины – могли и перепутать. Но когда успели с машиной, если они с Галкой сидели болтали на улице и обе машины все время были на виду? А может быть все не так было! Повредили и газовые баллоны, и машину ночью, не зная, что на даче не Галка, а ее подруга. Очевидно, проведали Галку днем, когда она была одна, а вернулись ночью, чтоб завершить свои делишки, а про Альку никто не знал, потому что она приехала вечером. Одна машина как была, так и осталась, ночью темно, да и машины у них похожи. А Галка даже не подозревает об опасности! Надо будет обязательно с ней поговорить. Эта версия сразу ей понравилась, может быть от того, что никого из близких не надо было подозревать? Сразу стало как-то спокойнее. Галку убить? Да пусть только попробуют! Они ее просто не знают, им это дороже выйдет! Аля аж улыбнулась. Тем не менее она сразу набрала Галкин номер: – ДА! – сразу ответила та, как будто сидела с телефоном в руках. Алька ей как на духу сразу выложила про свои подозрения. – Ну, – протянула Галка, – эту версию можно обдумать. Ты вообще где? – В парке. – Может быть, домой? Дома и поболтаем. – Хорошо, я скоро. Но ты там поаккуратнее, ладно? – Ладно, но ты тоже! Пока. – Пока, Галь. Тем не менее надо проработать остальные версии. Что там говорил детектив? Кому-то она могла перебежать дорогу. Коли – это так, то знать бы еще кому, потому что ни с кем не ссорилась, ни в каких конфликтных ситуациях не участвовала, никого не подставляла и не подводила. Мужчины? Не со всеми отношения были гладкими и не все они заканчивались благополучно, но повода для убийства тоже не наблюдается. Она мысленно перелистнула ежедневник, на новом чистом листочке написала «Мужчины» и обвела это слово в рамочку. Под номером однозначно был Алексей. Ее первый мужчина, первая любовь, первый муж… Она давно уже бродила по аллеям парка, но нахлынувшие воспоминания слишком ее взволновали, и она снова опустилась на скамейку в тени большого тополя. В школе был «Последний звонок», ей семнадцать лет. Майские вечера, молодость, ожидание чего-то нового, интересного… На празднике все были красивые и юные, зал утопал в воздушных шариках и цветах. Солнце через огромные, во всю стену, окна заполнило все вокруг ярким светом. Поздравления, наставления, восторг, эмоции – все это витало в воздухе и само собой располагало к романтическим отношениям. Он был представителем поколения, которое десять лет назад закончило школу. По традиции ему надо было сказать напутственное слово и распечатать пленку десятилетней давности с записанными голосами первоклассников, ныне стоящих на своем «Последнем звонке». Высокий, статный, красивый. Объявили его имя и под аплодисменты публики он встал весь такой улыбающийся и светящийся, и все девичьи сердца разом бешено заколотились, а среди учителей прошелся радостный шепот «Лешка, Лешечка, Леша». Он рассказал, как десять лет назад их класс таких же юных мальчишек и девчонок стоял вот так вот с шариками и цветами в руках – был их «Последний звонок». И какие счастливые нынешние выпускники, у них столько еще впереди, все их свершения, чаяния, и пусть им обязательно сопутствует удача на их жизненном пути, и надо спешить брать все от жизни, потому что бежит она быстротечными шагами, и понимаешь это только, когда оборачиваешься назад. А потом поставили пленку, и детские голоса читали стихи, пели песни, рассказывали про свои мечты и говорили, кем они хотели бы стать. Ребята смеялись и веселились, это было так необычно, словно на машине времени ты перенесся назад, а родители сидели в зале, и кто-то украдкой, а кто-то уже совершенно, не таясь, вытирали слезы. Они тоже прощались с детством, детством своих детей, и эти голоса на старой катушечной пленке напоминали им в этих уже взрослых людях их маленьких девочек и мальчиков, и прощались они не только с детством своих детей, но и с частью своей жизни, когда они были молодыми мамами и папами. А когда зазвучала про прекрасное далеко, на словах «… от чистого истока, прекрасное далеко, прекрасное далеко, я начинаю путь…» – те родители, которые еще держались, присоединились к дружным всхлипываниям других. По сценарию после песни Альке надо было от лица выпускников подойти к Лешке и вручить цветы. Все девчонки их класса готовы были от зависти слопать свои белые бантики! Если бы они знали, кому надо было бы вручать цветы, за эту роль разгорелась бы нешуточная баталия. – Спасибо вам за ваши слова, – сказала Аля, вручая цветы. – А вам спасибо за цветы, – ответил улыбающийся Алексей. – А когда ведущая объявила: «Школьный вальс» и предложила Алексею пригласить выпускницу на танец, он как бы само собой разумеющееся пригласил Алю. – Мне стыдно признаться, – прошептал он, пока остальные пары выстраивались в круг, – но я не умею танцевать вальс. – У нас никто не умел, – улыбаясь, также прошептала Алька, – мы специально всем классом к «Последнему звонку» учились танцевать. Сейчас расскажу: я буду называть ногу, вы шагаете вперед, приставляете вторую и делаем три притопа, поворачиваясь, вот, а дальше только повторяем. – Так просто? – улыбнулся Алексей. – Так просто, – улыбнулась Аля. – Главное, не сбиться с ритма. – Только, пожалуйста, называй меня на «ты», а то от этого «вы» я обязательно собьюсь и могу оттоптать тебе все ноги. – Хорошо, – улыбнулась она. – Кстати, а я тебя вспомнил – ту маленькую девочку десятилетней давности. Ты читала стих «Наша Таня громко плачет». – Да, это была я, – засмеялась Алька. – Ни за что бы себя не узнала, если бы этот детский голосок сам не сказал, что зовут Алькой. – У тебя были два хвостика с большими белыми бантами, и ты так сильно волновалась, что пришлось три раза записывать. – Обалдеть! Мы оказывается уже встречались раньше! – засмеялась Алька. – И они танцевали школьный вальс, смеялись и хохотали так, что у обоих закружилась голова. – А потом он провожал ее домой. Май и юность! Что еще оставалось двум молодым людям, как не влюбиться? Это было самое счастливое время! Как в тумане прошли выпускные экзамены в школе и вступительные в институте. Странно, как она не провалила ни то, ни другое и в итоге поступила в ветеринарный институт. А параллельно были встречи с Лешей, летними знойными вечерами они бродили по улицам и бульварам, заходили в кафе и ели мороженое. Лешка рассказывал про свои мечты, она – про свои, Лешка – про свои школьные годы, и она – про свои. Они вспоминали учителей: химичку, которую звали Мальвиной за крашенные синие волосы, даже Лешка не знал, почему она красила свои седые волосы именно в синий цвет; физика, который, призывая внимание последних парт, всегда кричал: «Эй, там на Камчатке!» Весь в цветах кабинет биологии и непременную игру лапту на уроках физкультуры. Лешка рассказывал о том, как мечтал путешествовать, обойти весь мир пешком, или объехать на велосипеде, или совершить одиночное кругосветное плавание на яхте. Но вместо этого он поступил в строительный институт, как настаивала его мама, а потом начал работать. Да, он путешествовал, но это был всего лишь банальный отпуск, и это были не те путешествия, о которых он мечтал. Поэтому Алька должна обязательно стремиться к своим мечтам, и не предавать их, потому что потом рутина жизни затянет так, что вырваться из нее будет очень сложно. Отец постоянно пропадал на работе, а матери было не до дочери, поэтому Алькин роман прошел незамеченным. Неожиданное предложение Алексея выйти замуж она встретила с энтузиазмом: со временем ощущение дискомфорта в родительской квартире только усиливалось, хотелось наконец свободы и простора. Была зима, прошла первая сессия, и начались каникулы. Парк, все кругом белое, снег искрился под солнцем и хрустел под ногами. Шутя и играя, Лешка повалил Альку в сугроб. Она обхватила его руками, увлекая за собой. Они смеялись и кувыркались в этом белом облаке, а потом стряхивали друг с друга снег. – Ты такая вся в белом, как невеста. – Ага, а это фата, – Алька скинула снег с шапки. – Слушай, а выходи за меня замуж! – Вот так просто? – А зачем все усложнять? – А если соглашусь? – лукаво спросила Алька. – А ты разве не согласишься? Реакция матери была ожидаемой: «Выйти замуж? Ну выходи, коли приспичило». Отец же сказал, что главное – это ее счастье. Счастлива она? А как могло быть иначе, конечно, да! Тогда отец благословил их брак. Они сразу же поженились. Але было неудобно за свое счастье, она не хотела выпячивать его наружу, а схоронить внутри, спрятать ото всех, поэтому она настаивала на скромной свадьбе. К тому же она постоянно вспоминала случайно оброненные матерью слова, что она еще ни на что не заработала, чтобы устраивать себе праздники! Жили они счастливо. Лешка был горячий, очень быстро заводился, мгновенно вспыхивала ссора, но он быстро отходил, и тут же просил прощение. Оба они легко шли на взаимные уступки и компромиссы. Однажды был день рождения у Алиной школьной подружки и у Лешиного друга. Дни рождения должны были отмечать в одну и ту же субботу. По одиночке идти не было ни у кого желания, тогда Аля предложила пойти к Лешиному другу, но Лешка отказался и сказал, что они пойдут к Алиной подруге. Минутой назад они были готовы уже разругаться, а тут засмеялись и решили, что никуда не пойдут, а останутся дома и устроят сами себе праздник. Также оказалось, что на подарки были потрачены последние деньги, а еды дома не было. Они вытряхнули монетки и купюры из всех карманов, кошельков и копилок, и подсчитали. Получилось ровно двести рублей. Молодые люди пошли в магазин, долго выбирали и высчитывали покупки, но двухзначные копейки во всех ценниках постоянно сбивали с толку. Потом на кассе, затаив дыхание, наблюдали за увеличивающейся суммой и на последнем товаре дружно засмеялись. На табло высветилась сумма 199,99 рублей. Кассирша недоуменно посмотрела на ребят, и Лешка сказал: – Вы извините, мы о своем. Аля, вспомнив этот случай, даже улыбнулась. Они всегда устраивали друг другу милые романтические сюрпризы, даже без денег, которых было не очень много. Аля однажды устроила индийский вечер: приготовила индийскую еду и станцевала танец живота. Для этого она сама шила из старого тюля и парчи костюм и украсила монетками номиналом в одну копейку. Она вспомнила, как уговаривала обалдевшего товарища кавказской национальности в соседнем киоске «Ремонта обуви» пробить ей в монетках дырочки, через которые она пришила их к одежде, и улыбнулась опять. Однажды Лешка пытался купить цветы, ему нужны были только головки роз, чтобы лепестками покрыть всю поверхность воды в ванне и опустить туда плавающие свечи. Когда продавщицы узнали, почему он был согласен даже на поникшие цветы, то отдали ему просто так несколько головок, которые иногда попадались в коробках, когда они их распечатывали. Они очень порадовались за его жену, эти женщины, укутанные теплыми платками крест-накрест и разбирающие цветы хмурым холодным утром. Он оставил улыбки на их лицах, да ему и невозможно было не улыбаться. В ванне с выключенным светом свечи завороженно плавали, озаряя теплым бордовым цветом лепестков стены и потолок. Однажды Лешка покрыл лепестками белых роз всю постель, как в песне. Да, это было красиво, но совершенно не практично: лежать неподвижно на лепестках еще можно было, а вот если двигаться, то лепестки начинали скатываться как пластилиновые шарики. А потом Аля вскочила с постели, чтобы принести забытые бокалы с шампанским из кухни, поскользнулась на одном из лепестков на полу, упала и больно ударилась. Лешка вскочил следом, взял Алю на руки и поскользнулся сам с Алей на руках. Они лежали на полу и весело смеялись. Аля училась в институте и много занималась дома, но тем не менее пыталась быть хорошей хозяйкой. Ей хотелось научиться печь красивые и вкусные торты, потому что с борщами прекрасно управлялась другая хозяйка – свекровь. Однажды Лешка оговорился, что очень любит безе. Почему не получалось тогда это безе Алька до сих пор не может понять: и вроде брала яйца, охлажденные в холодильнике, и взбивала миксером сначала на маленькой скорости, постоянно ее увеличивая, но не взбивались эти чертовы белки и все тут! Она три раза делала и даже сбегала в магазин за еще одной партией яиц. Лешка уже сам был не рад и даже безе перехотел, поэтому предположил выпечь то месиво, которое получилось в результате взбивания белков с сахаром, а потом мужественно давился получившимся, убеждая при этом, что и это очень даже ничего. И в этом была романтика их отношений – в желании сделать приятное и хорошее друг другу, и даже в том, когда они устраивали посиделки вдвоем с самым простым шампанским, закусывая его только яблоками. Как-то в один из таких романтических вечеров, когда, казалось бы, ничего к этому не располагало, Алексей предложил: – А давай родим ребенка? – Ребенка? – растерялась Алька. – Но я учусь. – Так это вообще самое идеальное! Ведь не надо ходить на работу, а во время беременности будешь учиться. У нас в институте к беременным девчонкам было снисходительное отношение со стороны преподов. А когда родишь, можно будет взять академ на годик, потом ребенка в сад или няню взять, можно перевестись даже на вечернее или заочное. Обсудив более детально, решили с ребенком пока повременить и вернуться к этому вопросу, когда Аля выучится. Но, очевидно, это уже витало в воздухе, или как говорится – человек предполагает, а господь бог располагает: ей было девятнадцать лет, когда родилась дочь. Аля еще раз вспомнила про беременность, роды, первые дни дома, вынужденный академ, замотанность с ребенком, четыре стены, депрессии и свои страхи, что это никогда не кончится. А потом она пошла учиться и вроде стало полегче, вроде стало все налаживаться, когда однажды Алексей заявил, что еще очень мало пожил, ему столько всего не удалось сделать, еще столько планов в жизни и мечтаний, а семья его связывает по рукам и ногам и не дает ни развиваться, ни расти, ни двигаться вперед, и он решил, что надо расстаться. Вот так просто взял и решил. А то, что есть дочь, которой было два года, которую надо было кормить и одевать, молодая жена, которая училась в институте, жила в его квартире с его же мамой, и которую он содержал – это все в расчет не бралось. Ну и что? Алька может вернуться к родителям, муж будет присылать алименты на дочь, не шикуя она спокойно доучится, потом найдет работу и у нее все будет замечательно, а он всегда будет рядом, он хочет быть рядом с дочерью, хочет смотреть как она растет, хочет участвовать в ее воспитании и прочее, прочее… Может, это вначале у него были такие планы, или они изначально были другими, но потом он вспомнил, что всю жизнь мечтал путешествовать, пройти пешком тайгу, спуститься на байдарках по горным рекам, покорить горы. Вопросы: «А как же мы? Как мы будем жить? На что мы будем жить?» – уже не стояли, хотя и были на первом плане. И куда деть ее разбившуюся веру в счастливую семью, эту сказку вначале их отношений, романтику? Тогда, когда она об этом вспоминала, ей реально становилось больно. На нее накатывала тошнота, когда она видела розы; при виде влюбленных парочек у нее щемило сердце, ей было очень жалко себя. А сейчас, годы спустя, она уже по-другому вспоминает романтику их супружеской жизни, она улыбается, пусть и с грустью. Это было время, когда она была счастлива, у нее была любовь, у нее была семья. Потом ей было особо не до мужчин. Было даже не желание, была необходимость выжить. Пришлось оставить учебу в институте и пойти работать, если работу нянькой у Галки можно так назвать. Денег у родителей она не могла просить, ей не позволяла гордость.