Та розовым вихрем накинулась на Вельмину, горячо зашептала на ухо: – Дорогая… Когда ваш работник закончит с ремонтом, я у вас его одолжу. Знаете, шкаф поломался… – Вы даже не видели, хорошо ли он чинит мебель, – озадаченно пробормотала Вельмина. – О, я уверена, он сделает все идеально! – воскликнула Фебба. – Впрочем, мне тоже пора. Еще раз, приятно было поболтать… Всего хорошего! – Идем. – Вельмина чувствовала мутное, какое-то неправильное раздражение. А еще – обиду. Хотя непонятно было, на кого и на что она обижается. В конце концов, она сама вернула Итану рабский перстень и он совершенно свободен… Глупости какие-то. И до самого дома они шли молча. Вельмина пыталась понять, что именно было не так и почему она зла – на себя, на него, на герцогиню. О чем думал Итан, вообще было непонятно. Но, судя по мрачной складке меж бровей, ему тоже что-то не нравилось. * * * К вечеру… в доме воцарились тишина и спокойствие. Итан больше не попадался на глаза, и Вельмине казалось, что она совершенно успокоилась и забыла о маленьком происшествии. Но нет-нет да и вспыхивали в памяти картинки, как новая знакомая буквально повисла на Итане, и Вельмина тут же раздраженно задавала себе вопрос, что же такого неприятного она увидела. Ответа все так же не было. Настроение испортилось окончательно, когда в лабораторию, где Вельмина снова пыталась спрятаться от собственных сомнений и гадкого чувства неизвестности, сунула голову Тавилла и ядовито сообщила: – К вам, госпожа, снова тот индюк и жмот, и снова с букетом. Вмиг в груди похолодело. Опять? Да что ж он никак не успокоится? – Передай, что я занята, – сухо ответила Вельмина, но ее верная экономка лишь покачала головой. – Вы прекрасно знаете, что никуда он не уйдет. Да и вообще, милая моя, не слишком-то умно забывать, что это сам наместник, все равно, считай, что король. Вельмина вздохнула и уронила лицо в ладони. Идти туда, к нему… казалось просто невозможным. Все, буквально все в Ариньи вызывало отвращение: руки, лицо, фигура… Великая Мать, даже черная щетина, прорастающая на рыхлых щеках! «Документы, – вяло подумала она, – надо спросить о документах, иначе, выходит, меня отсюда просто выгонят». И заставила себя подняться. Привычным жестом расправила подол домашнего платья, подхватила со спинки стула шаль и пошла. Герцог Ариньи, как и в прошлый раз, мерил широкими шагами холл. При этом вышагивал он столь решительно, словно именно в эти мгновения обдумывал военную кампанию, а заодно в мыслях уже рисовал себе победу и россыпь драгоценных орденов на своей пухлой груди. В руке был зажат букет тюльпанов – ярких, сочных… Вельмина даже передернулась. Ну что за невезение? Почему столь любимые тюльпаны ей принес мужчина, которого она терпеть не может? На глазах вскипали слезы, и было так обидно… даже не на Ариньи, нет. На собственную судьбу, какую-то глупую и неудачную, на дурацкое стечение обстоятельств. – Добрый вечер, – сказала она, входя в холл. Ариньи резко, по-военному, повернулся на каблуках – ну точно, обдумывал план взятия крепости! – и расплылся в приторной улыбке. – А, госпожа де Триоль! В три шага он преодолел разделявшее их расстояние и протянул Вельмине букет. Она колебалась несколько мгновений: стоит ли брать цветы от человека, которому придется сказать «нет»? Но потом все-таки взяла. Тяжелые сочные стебли легли в ладони, Вельмина вдохнула зыбкий, ускользающий аромат… – Я, собственно, свободен весь вечер, – начал Ариньи, – не желаете ли… – Нет. – Вельмина заставила себя смотреть в его лицо. – Прошу прощения, Дэррин, но я сегодня занята. Я никуда не пойду. Лицо наместника моментально сделалось злым. – Сегодня заняты? Или… заняты всегда? Вельмина снова отчаянно краснела, но все-таки держалась. – Боюсь, господин Ариньи, что всегда. Простите меня. Ариньи буквально перекосило, и Вельмине послышался скрежет зубов. На миг он шагнул к ней, нависая, подавляя своим ростом – Вельмина отшатнулась и, вероятно, выглядела при этом настолько испуганной, что Ариньи внезапно хохотнул. – Глупостей не делайте, – сказал он негромко, – подумайте о том, что все документы на ваше имущество – у меня. Хорошенько подумайте, даю вам неделю. – Это… это низко. – Вельмина с трудом нашлась что ответить. – Вы не привыкли получать отказы, наместник? – Не привык. – Ариньи ухмыльнулся, а взгляд скользил по Вельмине, она почти чувствовала, как этот омерзительный взгляд ощупывает ее, гладит сквозь одежду. – И привычек менять не собираюсь, – припечатал он. – Да почему я? – невольно вырвалось у Вельмины. Он пожал плечами, все еще нависая, давя, заставляя обливаться ледяным потом. – Потому что, моя милая, я обожаю таких, как вы. Скромных, практически девственниц. Прилежных женушек никчемных мужей. – Да как вы смеете, – выдохнула Вельмина. – Уходите, пожалуйста. – А вы подумайте, что делать с домом, все документы на который у меня, – весело ответил Ариньи. И ушел, насвистывая легкомысленный мотивчик и хлопнув дверью так, что стены задрожали. Вельмина поняла, что ее трясет, и тюльпаны с печальным шелестом осыпались на пол. Она так и стояла, слепо глядя на закрытую дверь, в мыслях царила совершенная мешанина, а сердце колотилось где-то у горла. Что делать? Из сумерек коридора вылился плечистый мужской силуэт. Вельмина молча посмотрела на Итана, потом, беспомощно, на груду тюльпанов у своих ног. И слезы так и покатились по щекам. Итан остановился напротив, окинул ее нечитаемым взглядом, а затем совершенно спокойно сообщил: – У вас есть вытяжка из мартовской травки? Если нет, то надо купить. – Что? – Внутри Вельмины все мгновенно сжалось в колючий и болезненный шар. – Да ты… что… ты себе позволяешь?! Вытяжку из мартовской травки принимали, чтоб избежать нежелательной беременности. И она… да чем она провинилась перед богами, чтобы выслушивать подобное от человека, которого, считай, спасла от смерти? Которому не задавала лишних вопросов. Не заботясь о том, что, быть может, он в розыске? И он еще будет ей напоминать, что надо бы не понести от наместника?.. Эти мысли пронеслись в голове со скоростью бушующего и сносящего все на своем пути урагана, и Вельмина сама не поняла, как ее рука взлетела вверх – но на полпути была перехвачена. Запястье как будто зажало в тиски, и в этот миг Итан склонился к ней и как-то очень зло, тяжело роняя каждое слово, произнес: – Не нужно меня бить. Глаза у него… сделались совершенно безумными, словно мутное стекло. Губы сжались в линию и побелели. Вельмина дернулась, пытаясь вырвать руку из стального захвата. Ее накрыла мутная, солоноватая волна ужаса, запястье полыхало, казалось, вместо костей там осталось крошево. – Пусти, – прохрипела она, захлебываясь слезами, – мне больно! Кажется, этот крик отрезвил Итана. Он тряхнул головой, с удивлением уставился на собственную руку, стиснувшую тонкое запястье, и медленно разжал пальцы. Выдохнул едва слышно: – Я… А Вельмина отшатнулась, прижала к груди пострадавшее запястье, баюкая, пытаясь унять боль. Жуткие синяки останутся, это точно. Мыслей… не было. Страшная, гулкая пустота. Но эту пустоту вдруг разбил резкий голос Солветра. – Ах ты, тварь! Я тебя предупреждал! Бахнуло так, что мигом заложило уши. А потом, словно в самом худшем из кошмарных снов, Вельмина посмотрела на Солветра, стоящего в коридоре. В его руках еще дымилось ружье. Вельмина перевела взгляд на Итана – тот медленно отнял ладонь от живота. На белой, только что купленной сорочке расплылось жуткое пятно, в потемках кажущееся черным. Вельмине показалось, что она сходит с ума: Итан усмехнулся, покачал головой, затем поднес к глазам окровавленную ладонь – и медленно, очень медленно осел на пол. То, как гулко стукнулась его голова о каменные плиты, внезапно привело Вельмину в чувство. – Итан! – взвизгнула она, бросаясь к нему. Он лежал на боку, подогнув ноги, и глаза его были закрыты. – О, – простонала Вельмина, – что ты наделал? Зачем? Она едва осознавала, что рядом на колени опустился Солветр. – Госпожа, я предупреждал его… – Ты дурак, – выдохнула она. – Что ты натворил? – Он вас обидел! Я все слышал! И видел! – внезапно взвизгнул дворецкий. – А мы… мы вас так любим, госпожа! Еще всякое отребье на вас руку не поднимало! – О, боги, боги… – неосознанно шептала Вельмина. – Ты убил его. Что ты наделал?! Ее колотил жуткий озноб. Но все-таки, стоя на коленях над неподвижным телом, Вельмина нашла в себе мужество пощупать пульс. Это было… почти невозможно: прикоснуться к гладкой, упругой коже на крепкой шее. Едва подушечки пальцев дотронулись до нее, все тело словно молнией прошибло. Но она… все ж таки смогла услышать. Сердце Итана билось, неровно, рвано – но еще билось. «Дыши, пожалуйста, только дыши». Она и сама не понимала, что с ней творится. Казалось, что если сердце Итана вдруг остановится, то и ее тоже… какие глупости, она его совсем не знает… Но это ощущение живого тепла под пальцами, это жалкое, удивленное выражение, застывшее на бледном лице, таком удивительно знакомом, но воспоминания ускользают, какие-то неправильные… Тот, другой, которого она помнила, все же был не таким – или же ей всегда казалось, что не таким.