Инспектор понимающе кивнул, что-то помечая в своём блокноте. – И всё же, мистер Крэббс, есть среди ваших гостей тот, кто интуитивно внушает вам опасения? Кто, по-вашему, способен на импульсивный поступок? – То есть вы, инспектор, склоняетесь к мнению, что преступление было непреднамеренным? Оливер кивнул, не сводя глаз с хозяина Гриффин-холла. – А что вы надеетесь обнаружить во время обыска? – прищурился Матиас Крэббс. – Склянку с ядом, спрятанную под подушкой? – Мы уже знаем, где убийца взял яд, – без всякого самодовольства ответил Оливер. – В чулане, который находится возле лаборатории. Один из стеклянных флаконов вскрыт, а следы на пыльном стеллаже указывают на то, что это произошло совсем недавно. Скажите, кто из ваших гостей знал, что в доме хранится цианистый калий? Неожиданно Матиас Крэббс сгорбился в кресле и прикрыл лицо руками. Оливер отвёл взгляд, не желая наблюдать минутную слабость сильного человека. – Сложно сказать, – наконец произнёс Крэббс глухим голосом. – Цианид используется для заправки морилок. Он не повреждает насекомое и эффективно умерщвляет его. Способ старинный, но всё ещё действенный. Про мою коллекцию знали все в доме. И что принадлежности хранятся в чулане – тоже. Я не считал нужным закрывать дверь на замок. Подумать только, и эта беспечность стоила жизни моей невесте. Но довольно сложно представить, что среди твоих родственников есть чудовище, способное совершить хладнокровное убийство. – Может быть, кто-то из них проявлял к коллекции повышенный интерес? Постарайтесь припомнить, это может оказаться очень важным. Матиас Крэббс задумался, но уже через минуту развёл руками. – Ничего такого не припоминаю, – растерянно сказал он. – Молодые не очень-то любят слушать россказни стариков, а моя сестра Розмари, между нами говоря, довольно глупа и неспособна отличить бабочку от носового платка. В тот день, когда разразилась трагедия, около трёх часов пополудни ко мне в лабораторию заходила Грейс, но ею двигал отнюдь не интерес к прекрасно систематизированной коллекции чешуекрылых, – в голосе Крэббса послышались горделивые нотки страстного собирателя редкостей. – Зачем же она заходила? – Просила денег для своего никудышного мужа, – Матиас Крэббс презрительно поморщился. – Не успела приехать, как сразу принялась клянчить. – И вы согласились удовлетворить её просьбу? – С какой стати, инспектор? Ещё ни один попрошайка не получил от меня желаемого. Я человек небедный, это так, но я не собираюсь потворствовать лодырям и прохиндеям. Разумеется, как только Майкл Хоггарт поймёт, что из этого брака ему не удастся извлечь выгоду, то непременно бросит Грейс с дочерью. И знаете, невелика потеря. Грейс, по моему мнению, вообще не создана для семейной жизни, а такой прощелыга, как Майкл, счастливой её точно не сделает. Да и малышке Полли будет вредно находиться в такой семье. Иногда, знаете, хороший пансион или школа оказываются намного полезнее для ребёнка. Во всяком случае, прививают дисциплину, а что может быть важнее для становления человеческой личности? Такая надменная категоричность высказываний покоробила инспектора. Будучи по своему складу характера человеком жёстким и привыкнув за много лет службы принимать решения за других, Крэббс, похоже, и мысли не допускал, что у окружающих могут быть собственные планы на жизнь. Не позволяя ему углубиться в рассуждения о традиционном британском воспитании, Оливер решил стать настойчивее. – И всё же, мистер Крэббс, я хочу услышать от вас следующее: кто из родных кажется вам наиболее подозрительным? Поймите, всё весьма серьёзно. Один из тех, кто прибыл в ваш дом, не смог смириться с потерей наследства и утратил контроль над собой. Этот человек хладнокровно взял яд и бросил его в вашу чашку с шоколадом. Он намеревался лишить вас жизни, пока вы не успели изменить завещание, и есть вероятность, что преступник не отказался от своего намерения. Возможно, убийца готовит новое покушение, и мы должны арестовать его раньше, чем он осуществит задуманное. И если вы надеетесь, что родственные чувства заставят убийцу отступить, то глубоко ошибаетесь. Поверьте, я уже не раз был свидетелем того, как самые близкие родственники без малейшего колебания убивают друг друга ради своей выгоды. Выражение лица Оливера и его тон были столь мрачными, что Крэббса пробрала дрожь. Чтобы скрыть это, он взял со стола книгу и принялся разглядывать крошечное пятнышко на её переплёте. Руки его мелко дрожали, и инспектор подумал, что, несмотря на бравый вид и безупречную военную выправку, Матиас Крэббс уже далеко не молод. – Затрудняюсь что-то сказать, инспектор. Вы хотите знать, кого я подозреваю? Одновременно всех и, в общем-то, никого. Не могу поверить, что кто-то из них преступил не только закон, но и все людские и божьи заповеди. И в то же время я не питаю иллюзии ни на чей счёт. Себастьян? Он всегда был угрюмым и странным мальчиком. Теперь он превратился в стареющего мужчину, впереди у которого пустота. Моя сестра Розмари? Ещё в детстве она была крайне эгоистична и душевно черства. У нас всегда было мало общего, но я старался быть снисходительным к ней ради нашей матери. Грейс? Робкая тихоня, но что у такого человека на уме, предугадать всегда сложно. Её муж Майкл – прохвост, женившийся на ней в надежде, что, когда я сыграю в ящик, он сможет промотать её наследство на женщин и другие удовольствия. Близнецы? Филипп, пожалуй, внушает мне наибольшие опасения. – Почему же именно Филипп? – Оливер внимательно посмотрел на Крэббса, ожидая аргументов. Тот шумно выдохнул и на удивление легко для человека своего возраста поднялся из кресла. Отвернувшись от инспектора, он заложил руки за спину и сделал несколько шагов по направлению к книжным полкам. – Однажды Филипп приехал в Гриффин-холл. Один, без сестры, с которой, я так понимаю, они неразлучны, хоть это явно и не на пользу им обоим. Я не ожидал его увидеть, ведь он не предупредил о своём визите. Ни письма, ни телеграммы. Это было несколько лет назад. Филипп был взволнован, но полностью отдавал себе отчёт в словах и действиях. Такая, знаете ли, смесь импульсивности и собранности. Идеальное состояние духа, чтобы атаковать, – признался он с невесёлым смешком. – Я спросил его, зачем он приехал, и он ответил: «Чтобы выяснить правду». Так вот мелодраматично и выразился, да, – Матиас Крэббс снова усмехнулся. – Что он имел в виду? – инспектор удивлённо поднял брови, перелистывая исписанную страницу. – Когда-то давно Изабелла, моя дочь и мать близнецов, попала в беду, – продолжил Крэббс. – Она потеряла последний разум в погоне за своим неверным мужем, превратилась в посмешище. Ей нужны были деньги, чтобы продолжать мотаться по свету за Джоном Адамсоном, ведь почти весь свой капитал она пустила на ветер. Осталась только малая часть, предназначавшаяся близнецам, которая была надёжно защищена условиями завещания моей покойной жены. Изабелла попросила у меня крупную сумму. Её положение было крайне сложным: она задолжала денег всем, кто оказался настолько глуп, чтобы внять её мольбам, к тому же кредиторы начали требовать уплаты по счётам. Она совершенно свихнулась, просто не хотела слышать голос разума. – И вы не дали ей денег, – утвердительно произнёс инспектор. – Ни единого пенни, – повернулся к нему Крэббс. Глаза его покраснели, но на лице застыло упрямое и высокомерное выражение. – Ко мне и после её позорной гибели являлись разные жулики с векселями и долговыми расписками. Но я не первый год на свете живу, инспектор. Однако Филипп каким-то образом раскопал эту историю и рассудил, что его мать решила свести счёты с жизнью из-за моего отказа потворствовать её губительной и постыдной страсти к преследованию мужа. Разговор у нас с ним состоялся крайне неприятный. Перед тем как покинуть Гриффин-холл, он всё так же мелодраматически выкрикнул, что кровь его матери на моих руках и когда-нибудь я отвечу за это. Какова наглость, а? И это после того, как я принял на себя все заботы о близнецах. Мальчик унаследовал от матери склонность к истерии, что для мужчины, я считаю, совершенно недопустимо. Эту дурь из него не смогли выбить даже лучшие педагоги Уиллмилла. Кстати, годы его пребывания в школе обошлись мне в довольно крупную сумму. – И после этого разговора вы больше не встречались? Филипп Адамсон не искал с вами встречи? – Нет. И, признаться честно, я не думал, что когда-нибудь увижу его вновь. – Что же заставило вас пригласить его? Матиас Крэббс испустил долгий вздох, снова усаживаясь в кресло напротив инспектора. Он с лукавой печалью посмотрел на него и усмехнулся: – Знаете, инспектор Оливер, вы мне нравитесь. Чем-то даже напоминаете меня в молодости. Понимаете, – о, вы непременно это поймёте, когда придёт срок! – по мере того, чем больше лет остаётся позади, тем меньше времени хочется тратить на обиды и распри. Пригласив всех в Гриффин-холл, я выкинул белый флаг. Приготовив драгоценные дары, я предвкушал благодарность. На деньги от продажи каждого камня можно купить небольшой дом, – доверительно признался Крэббс. – Разве такой дар не стоит благодарности? На его лице застыло оскорблённое выражение, и инспектор ощутил тревогу. Задетый за живое людской неблагодарностью, Матиас Крэббс тем не менее совершенно не принимал во внимание чувства других людей. Проявилась ли эта душевная глухота с возрастом, или отставной военный всегда был таким, Оливер не знал, но, насколько такой человек мог быть невыносим для окружающих, догадывался. – Скажите, мистер Крэббс, могу я задать вам несколько вопросов о покойной мисс Белфорт? Сожалею, что вынужден тревожить вас, но это совершенно… – Вы можете задавать любые вопросы, инспектор, не опасаясь ранить мои чувства, – твёрдо ответил Матиас Крэббс. – Я знаю, когда следует оплакивать потерю, а когда необходимо забыть о сантиментах. Оливер кивнул и перелистнул несколько страниц блокнота. В тишине шуршание бумаги не смогло скрыть тонкий треск, донёсшийся из-за открытого окна. Инспектор резко вскинул голову и замер, но подозрительный звук больше не повторился. – Среди вещей покойной мы обнаружили футляр для очков. Мисс Белфорт была близорука? Вы замечали, что она носит очки? – Нет, никогда, – Матиас Крэббс удивлённо покачал головой. – Она уверенно работала и с материалами для моих мемуаров, и с редкими изданиями, которые я коллекционирую. Я бы не сказал, что она вела себя, как человек, которому требуются очки. – А о родственниках вам что-нибудь известно? Вы собирались пригласить кого-нибудь из них на церемонию бракосочетания? – У Айрис была дальняя родственница, что-то вроде двоюродной тётки по матери, но у них были напряжённые отношения. Та желала, чтобы племянница продолжала научную карьеру, а о браке и не помышляла. Довольно деспотично навязывать такие взгляды юной цветущей девушке, вы не находите? Айрис рассказывала, что тётка всегда её недолюбливала. Поэтому приглашать её в Гриффин-холл мы не собирались. – Вынужден сообщить вам ещё одну неприятную новость, мистер Крэббс. Это касается полковника Блакетта из коттеджа «Вязы». Сегодня утром он был обнаружен в своём доме мёртвым. Свёл счёты с жизнью при помощи наградного оружия. – Боже мой, – медленно произнёс Крэббс. Лицо его побледнело под загаром, кайма тонких губ стала синеватой. – Как это возможно? Мы виделись с ним во вторник, он собирался навестить сестру в Борнмуте. – В последнее время вы не замечали, чтобы полковник Блакетт выглядел подавленным, чем-то озабоченным? – С чего бы ему быть подавленным, инспектор? Блакетт, выйдя в отставку, вёл тихую размеренную жизнь, наслаждаясь покоем сельской местности. Он овдовел лет десять назад, но у него превосходная кухарка и добротный дом с приличным садом. В голосе Крэбса сквозило возмущение по поводу, что человека, имеющего подобные жизненные блага, можно заподозрить в унынии. – А вам известно, каково материальное положение полковника? Не испытывал ли он денежных затруднений в последнее время? – Об этом мне ничего не известно, инспектор. Характер наших отношений с полковником не подразумевал подобных откровений, – тон Матиаса Крэббса был сух, он ясно давал понять, что детектив совершил недопустимое для полицейского нарушение этикета. Оливер уже приготовился выразить хозяину Гриффин-холл смиренные извинения, но тут двери гостиной распахнулись, и на пороге возник Киркби с коричневым бумажным пакетом в руках, а за его спиной маячил старший констебль Лэмб. – О, сэр, мистер Крэббс, – сержант учтиво кивнул и взволнованно переступил с ноги на ногу. По суетливым движениям помощника и по тому, в каком беспорядке пребывал щегольский костюм и каким торжеством светились его круглые совиные глаза, инспектор заключил, что обыск принёс ощутимые результаты. Он поспешно встал, любезно поклонился Матиасу Крэббсу и вышел в холл, сделав подчинённым знак следовать за ним. – Во-первых, и это относится к вам обоим: вы не должны вот так врываться. Здесь не полицейский участок, – инспектор говорил уважительно, но твёрдо. – А во-вторых, что такого важного вы обнаружили? Это не могло подождать? – Нет, мистер Оливер, сэр, – сержант раскрыл пакет и осторожно, за уголок, вынул из него пачку писчей бумаги в кожаном футляре с замочком, а потом два толстых карандаша с угольными грифелями. – Я подумал, что вам необходимо как можно быстрее взглянуть на это. Инспектор вытащил носовой платок и со всеми предосторожностями осмотрел находки. Уже открывая футляр с бумагой для писем, он догадался, что именно обнаружили полицейские во время обыска в Гриффин-холле. Подтверждая его догадку, Киркби утвердительно кивнул: – Бумагу для записки, найденной в рукаве у жертвы, совершенно точно взяли из этой стопки. Совпадает и толщина, и оттенок, и оттиск типографии в правом верхнем углу. Насчёт остального утверждать сложно, требуется экспертиза, но я не удивлюсь, если записку написали именно таким карандашом. Все эти предметы были найдены в комнате Филиппа Адамсона, но не в ящике для письменных принадлежностей, как можно было бы ожидать, а за распоротой и грубо зашитой подкладкой чемодана. Глава восьмая, в которой над близнецами Адамсон сгущаются тучи, Вивиан обретает надежду избавиться от преследователей, а тётушка Розмари находит вожделённую награду Розмари Сатклифф ещё в раннем детстве узнала, что такое одиночество. С братом её разделяла не только разница в восемнадцать лет – когда она родилась, Матиас уже был широкоплечим молодым человеком с густыми бакенбардами и тяжёлым взглядом тёмных глаз, – но и полная несхожесть характеров. Их общей матери после десяти лет вдовства посчастливилось ещё раз выйти замуж, но её второго мужа сын не принял, а рождение единоутробной сестры воспринял как досадное недоразумение. Отец Розмари был мнительным и болезненным мужчиной, который почти сразу же после рождения дочери принялся самозабвенно искать и находить у себя признаки множества заболеваний. Это увлекательное занятие не позволяло ему уделять внимание своей семье, и девочка с самого раннего детства привыкла, что её мать дежурит у постели отца, облегчая его муки, а ей самой приказано бесшумно играть в детской и не беспокоить никого из взрослых. Категоричные в отношении домашнего уклада викторианские времена чётко регламентировали положение замужних женщин, которым вменялись в обязанности и ночные бдения у одра больного, и покорная готовность читать ему вслух или подносить в хрустальной рюмке капли лауданума. Мать Розмари быстро втянулась в каждодневный уход за хворым мужем. Ей даже стало это нравиться: она ощущала себя нужной и была уверена в том, что супруг принадлежит ей безраздельно. Вот только на подрастающую дочь у неё не оставалось ни времени, ни сил. Однажды подросшая Розмари сообразила, что если она вдруг заболеет, то мать будет ухаживать за ней с тем же пылом, что и за отцом. Девочка уже воображала себе чудесную картину: вот она, бледная, с синевой под глазами, лежит, укрытая влажной простыней, а мать ласкает её любящим взглядом и целует в лоб прохладными губами. Или кормит с ложечки крепким бульоном с капелькой кларета, а после читает вслух тихим монотонным голосом, чтобы сон смежил усталые веки больной и принёс ей облегчение. Ничего хорошего из этих мечтаний не вышло. Притворяющейся девочке дали добрую порцию настойки рвотного корня, что навсегда излечило её от желания, чтобы мать ухаживала за ней. После этого она больше не претендовала на внимание и любовь и погрузилась в мир вымышленных эмоций, подчиняющийся ей одной известным правилам. Отец Розмари, проведя многие годы в постели, всё-таки умудрился заболеть опасной болезнью и скончаться на руках у жены. Потеря эта ничуть не сплотила мать и дочь, наоборот, новоиспечённая вдова желала владеть воспоминаниями об умершем супруге единолично, не деля их ни с кем. Розмари смирилась и с этим, а мать принялась заполнять образовавшуюся пустоту визитами к спиритуалистам, медиумам и прочим шарлатанам, гарантировавшим ей сеанс связи с духом умершего мужа. Вернувшегося из дальних стран брата Розмари встретила насторожённо. Матиас по-хозяйски оглядывал поместье и дом, словно намеревался в ближайшее время вступить во владение наследством. Высокий, с грубым голосом, он был для неё чужаком, вторгающимся на её территорию. Гриффин-холл – всё, что Розмари знала в жизни, её убежище и утешение, но возвращение брата превратило её из полновластной хозяйки в пришелицу и нарушило естественный ход вещей. Из-за этих неприятных открытий и всё учащающихся конфликтов с Матиасом, в которых мать неизменно принимала сторону сына, Розмари нуждалась в укрытии. Ей требовалось место, где она могла бы по-прежнему предаваться вымышленным чувствам, не боясь быть потревоженной и осмеянной. И такое укрытие нашлось. Дом, как будто понимая, чего Розмари от него ждёт, сам подсказал ей, где искать.