Тётушка Розмари уже предвкушала поездку в Лондон, к одному знакомому ювелиру для оценки и продажи своего алмаза, и все дальнейшие события представлялись ей как череда упоительных, волшебных преобразований. В мечтах её крошечный коттедж сиял свежим ремонтом, в миниатюрном садике возился хмурый неразговорчивый садовник (бог знает, почему все сто́ящие садовники всегда так мрачны и немногословны), и по утрам её будила чашкой свежезаваренного чая чудесная вышколенная горничная в белоснежной наколке и без всяких новомодных глупостей вроде перманента на голове. Матиас Крэббс, набравшись терпения, ждал, когда всё вернётся на круги своя. Покой, которым он окружил себя и в котором нуждался, был для него слаще всяких сокровищ, и никакая цена, уплаченная за него, не казалась слишком высокой. Вивиан, ещё недавно торопившаяся покинуть унылую английскую глубинку, после ареста Грейс ощутила замешательство. Будучи не злой, а всего лишь очень эгоистичной и воспитанной матерью в большом уважении к ценностям материального мира, девушка не умела правильно истолковать те душевные переживания, что сейчас мучили её. Она никак не могла позабыть выражение лица Грейс, когда та осознала, что, скорее всего, никогда больше не увидит малышку Полли, не возьмёт своё дитя на руки, не услышит её первого слова. Крик кузины, обращённый к Филиппу, расцарапал Вивиан сердце, и уже не хотелось воображать себя героиней костюмированной ленты или обольстительной голливудской дивой. В том, что произошло прошлой ночью у ручья, она теперь винила себя – свою слепоту и одержимость собственной привлекательностью, своё бездумное поведение, ставшее катализатором последующих событий и довёдшее ревность кузины Грейс до верхней точки кипения. Никто, кроме Филиппа, не подвергал сомнению виновность Грейс в убийстве Майкла Хоггарта. По правде говоря, Оливия не разделяла уверенности брата и даже немного злилась на кузину, которая воспользовалась нечестным приёмом – отрицала очевидное, чтобы выгородить себя и вызвать сочувствие. Филипп же уверился в невиновности Грейс в тот самый момент, когда она смотрела ему в глаза и клялась собственной жизнью, умоляя поверить ей и помочь ради малышки Полли. Сама того не зная или, напротив, совершая это сознательно, в порыве спасительного озарения, Грейс надавила на самую чувствительную точку Филиппа – ответственность за его маленький отряд, которую он так и не сложил с себя за годы, прошедшие с того памятного лета. Безошибочно определив, что брат уже принял решение и отступать не собирается, Оливия, вздохнув, сказала: – Операцию под названием «Спасение кузины Грейс» объявляю открытой. Предлагаю вернуться на чердак, чтобы коварный убийца не мог нас выследить и подслушать. У нас там будет штаб, как раньше, когда-то давным-давно. – Впору ещё одну операцию объявлять – поисковую. Дядю Себастьяна ведь так и не нашли, – не принял Филипп легкомысленного тона сестры. Близнецы стояли посреди коридора, напротив комнаты Грейс. – А что, если и он стал жертвой убийцы? – С какой стати? – удивилась Оливия. – Или ты думаешь, что кузина Грейс превратилась в мужененавистницу и решила извести всю мужскую часть Гриффин-холла? Лицо Филиппа покраснело. – Знаешь, если мы с тобой не сходимся во мнении насчёт Грейс, то лучше нам сразу разделиться и вести расследование по отдельности. Я ей верю, и я обещал сделать всё, чтобы доказать её невиновность. – Филипп, да послушай ты! Все улики говорят о том, что Майкла застрелила она. Его обнаружили в зарослях ежевики, возле свежевскопанной ямы, в руках он сжимал лопату. Видимо, искал алмаз, предназначенный Грейс. Киркби говорит, что там вся земля в следах каблуков от её туфель. У Грейс руки исцарапаны ежевичными шипами, даже чулки изорваны. Пропавший револьвер, из которого застрелили Майкла, обнаружен в её вещах, как и перепачканный в земле алмаз. И все мы видели вчера их семейный скандал. Я тоже всей душой сочувствую кузине, но есть ведь объективные факты, их сложно игнорировать. – Объективные факты? Например, такие же, как и спрятанные в моём чемодане блокнот и карандаши? Оливия потёрла виски. Утро выдалось таким богатым на потрясения, что к перепалке с братом она оказалась не готова. Однако сюрпризы в Гриффин-холле и не думали заканчиваться. На лестнице послышались чьи-то шаги, и через пару минут в коридоре появился пропавший Себастьян Крэббс. – Дядя Себастьян! – глаза Оливии округлились, и она порывисто подбежала к нему, не дожидаясь, когда он приблизится. – Куда ты пропал? Полицейские повсюду тебя искали. Ты уже знаешь?.. Себастьян Крэббс, надсадно закашлявшись, отвернулся от Оливии. Приступ кашля заставил его прислониться к стене, найдя в ней опору для искалеченного тела. Только сейчас близнецы заметили его странный внешний вид – измятую рубашку, тёмные пятна на брюках, седую щетину на землистых щеках. – Знаю о чём? – он с мрачным любопытством посмотрел на племянников, когда снова мог говорить. – Майкла Хоггарта убили прошлой ночью. Из пропавшего накануне дедушкиного револьвера. И полиция считает, что это сделала Грейс. Они забрали её в участок, даже не разобравшись толком, – Филипп раздражённо махнул рукой. – Тут с самого утра страшная неразбериха. Оливия внимательно следила за Себастьяном, за выражением его лица, но такой реакции на трагическое известие не ожидала. – И поделом мерзавцу. – В его тоне не слышалось сочувствия к убитому. – Рано или поздно этим бы дело кончилось. Я таких типов навидался в своё время. – Но Грейс! Они же приговорят её за то, чего она не совершала! – Филипп уверен, что кузина Грейс невиновна, – пояснила Оливия осторожно. – Он считает, что она на это не способна. – Никто не знает, на что способен другой человек, – Себастьян Крэббс неопределённо пожал плечами. – Прошу прощения, но мне необходимо привести себя в порядок. С этими словами он взялся за ручку двери и собирался войти в комнату, но Оливия остановила его: – Мы искали тебя! Где же ты был?! В ответ Себастьян Крэббс покопался в нагрудном кармане и вынул из него свою находку. На грязной ладони лежал тусклый бугристый камешек, в сумраке коридора показавшийся осколком бутылочного стекла. *** Произведя арест Грейс Хоггарт, подозреваемой в убийстве двух человек, инспектор ощутил то прекрасное чувство хорошо выполненной работы, которое испытывает каждый профессионал. Делом преступников было совершать злодеяния, повинуясь своей аморальной натуре, а задачей Джастина Оливера было вести следствие и стараться, чтобы ни один виновный в нарушении закона не ускользнул от правосудия. Порой – как, например, в этом вот случае с убийствами в Гриффин-холле – личность убийцы становилась известна не благодаря хитроумному ведению расследования, а случайно, из-за допущенных преступником ошибок, и тогда инспектор, не признаваясь даже самому себе, испытывал в душе лёгкое разочарование оттого, что охота была такой непродолжительной и не потребовала должных умственных усилий. Осмотр доктора показал, что Грейс Хоггарт всё ещё находилась в странном полубессознательном состоянии, так что в ближайшее время допросить её по всей форме не представлялось возможным. Оставив её в лазарете и приставив к ней охрану, инспектор Оливер и сержант Киркби во второй раз за этот день отправились на место преступления. В Гриффин-холле им были явно не рады. Даже Матиасу Крэббсу изменила учтивость, настолько сильно ему хотелось, чтобы полицейское расследование прекратило лишать его привычного покоя. На сей раз перестановку в библиотеке решили не делать. Для допросов полицейским предоставили малую гостиную, окна которой выходили на заброшенную часть сада, и в которой было сумрачно и сыро. Тут еле уловимо пахло порошком Китинга8, а стёкла дребезжали в рамах при каждом порыве ветра. Прислуга не позаботилась разжечь камин, чтобы комната приобрела жилой вид, и гладкая обивка викторианских диванов и кресел на ощупь была слегка влажной. Вздохнув, инспектор расположился ближе к чайному столику, с трудом разместив на нём имеющиеся материалы по делу. Сержант Киркби с блокнотом занял место у самого окна, стоически перенеся ущемление своего достоинства и усевшись на низкую, обитую бархатом скамеечку. Первым к полицейским вошёл хозяин Гриффин-холла. Его допрос ничего не дал следствию, кроме объяснения того факта, отчего подозреваемая не отзывалась на стук в дверь и длительное время находилась в таком апатичном состоянии. – То есть вы утверждаете, мистер Крэббс, что миссис Хоггарт приняла успокоительные капли перед ужином? Само снадобье принадлежало вашей сестре, мисс Сатклифф? – Да, насколько я понял, она время от времени использует его как лёгкое снотворное. – А миссис Хоггарт когда-либо упоминала, что принимает подобные средства? – При мне ни разу, – покачал головой Матиас Крэббс, – хотя на месте её врача я бы выписал ей что-либо подобное. – Отчего же? – заинтересовался детектив. – Вы же знаете современных молодых женщин, инспектор, – поморщился Крэббс. – Нет ни выдержки, ни воспитания. Грейс, как ни прискорбно мне это говорить, совсем не похожа ни на свою мать, ни на бабушку. Вспыльчивость и эгоизм – губительные для женщины качества. Да, весьма разрушительные, как вы сами можете видеть. – Когда вы обнаружили пропажу револьвера? – сменил тему инспектор Оливер. – Перед ужином. – По какой причине вы решили удостовериться, что он находится на месте? – Сам не знаю, инспектор. Какой-то толчок внутри, иначе не сказать. Просто подумалось, что не следует оставлять его на виду. – Тут вы абсолютно правы, – сухо кивнул Оливер. – Подобные вещи должны находиться под замком, равно как и цианистый калий. На это Матиас Крэббс только виновато развёл руками, тяжело вздохнув. Помолчав, он произнёс: – Грейс – моя внучка, инспектор. Дочь моей дочери Патриции. Я воспитывал девочку после гибели ее родителей, а теперь вот и малышка Полли остаётся на моём попечении. Лицо Матиаса Крэббса, изборождённое морщинами, осталось бесстрастным, как и полагалось джентльмену старой закалки перед лицом жизненных неурядиц, но его воспалённые глаза говорили о душевной боли. Инспектор не стал его задерживать и, когда старик вышел – с прямой спиной, твёрдой походкой военного, почти не опираясь на трость, – задумчиво пробормотал: «В час испытаний трудный…». Следующей явилась Розмари Сатклифф. Она подтвердила, что Грейс Хоггарт после ссоры с мужем выпила мятный чай с добавлением успокоительных капель и несколько занервничала, когда инспектор захотел взглянуть на рецепт, выданный её врачом. – Но у меня нет рецепта, – беспомощно развела руками тётушка Розмари. – Я уж и не вспомню, куда его дела. Это обычные мятные капли, многие мои приятельницы их принимают. – Понимаете, мисс Сатклифф, – задушевно начал инспектор Оливер, – дело в том, что миссис Хоггарт, как говорит полицейский доктор, демонстрирует сейчас все признаки отравления опиатами. Заторможенность движений, спутанность сознания и прочее. Мы даже допросить её до сих пор не смогли. Поэтому меня крайне интересует, что же всё-таки находится в составе этих ваших мятных капель. Может быть, миссис Хоггарт приняла слишком большую дозу, как вы считаете? – Но я дала ей всего пять капель! – задыхаясь, сказала тётушка Розмари, и её маленькие круглые глазки стали огромными. – Я считала! Всего лишь пять, не более! Спросите у Матиаса, если не верите мне. Этого обычно хватает, чтобы немного успокоиться и уснуть. – Спрошу, мисс Сатклифф, обязательно спрошу, – зловеще пообещал инспектор Оливер, – и ещё я бы хотел взглянуть на ваше снадобье. Тётушка Розмари непонимающе посмотрела на этого наглого полицейского, у которого хватило духу подозревать её в том, что она собиралась отравить Грейс. Длинный нос инспектора, усыпанный темно-рыжими веснушками, едва заметно подёргивался, и она опять почувствовала себя мышью, за которой ведёт охоту молодой и безжалостный хищник. Возмущённо хмыкнув, пожилая леди принялась рыться в гобеленовой сумке в поисках флакона с каплями, что-то бормоча себе под нос. Слух инспектора несколько раз уловил фразу, похожую на «чёрт возьми», но он списал это на своё разыгравшееся воображение, ведь заподозрить хрупкую и по-викториански бестелесную Розмари Сатклифф в таких выражениях было попросту невозможно. Отыскав стеклянный флакон с притёртой пробкой, она с вызовом протянула его инспектору. Тот тщательно его осмотрел и спрятал в карман, пояснив, что забирает его в участок для анализа, а её более не смеет задерживать. Когда пожилая дама вышла из гостиной и за ней закрылась дверь, инспектор принялся задумчиво рассматривать картину, висящую над камином. По искажённым пропорциям и неаккуратно наложенным мазкам можно было опознать образчик живописи, принадлежащий кисти хозяина Гриффин-холла. Полотно являлось вариацией на классическую тему: увитые плющом руины, глиняные амфоры и корзины, полные темно-рубиновых виноградных гроздей. Судя по всему, картина относилась к раннему периоду увлечения живописью, раз уж её сослали в малую гостиную, которая почти всегда стояла закрытой. – Напоминает Вальдмюллера, но не слишком. Вам нравится Вальдмюллер, сержант? – инспектор Оливер почесал переносицу и довольно непоследовательно сообщил: – В детстве у меня и моих сестёр была няня Уильямс. Очень добрая, даже слишком, ведь мы были совершенно несносными детьми. Так вот, у неё была огромная гобеленовая сумка. Няня Уильямс всегда брала её с собой и на прогулку, и в церковь – повсюду. Из неё она доставала самые неожиданные предметы, и мечтой моего детства было хоть разок заглянуть в эту удивительную сумку. И вот я всё думаю: что бы интересного мог обнаружить констебль Лэмб, если бы вчера заглянул в сумку Розмари Сатклифф? *** Когда лакей отправился на поиски Вивиан Крэббс, чтобы проводить её на допрос, то обнаружил девушку в розарии вместе с Джереми Эштоном. Молодые люди бродили вдоль дорожек, что-то с жаром обсуждая, и Энглби пришлось долго ждать, пока на него обратят внимание. Перспективе вновь общаться с полицейскими Вивиан не обрадовалась. К Оливеру и Киркби она прибыла, даже не скрывая своего неудовольствия. – В чём дело, инспектор? Разве вы не арестовали преступника? К тому же вы допрашивали нас утром, помните? – Присаживайтесь, мисс Крэббс, ни к чему стоять, – ответил инспектор и жестом указал ей на кресло с высокой спинкой, стоявшее напротив него.