– Подозреваю, что у себя в комнате. – Почему? – Феба! К подобным интонациям – герцогским – брат редко прибегал в разговоре с ней, но уж если такое случалось, ей оставалось только, закрыв рот, слушать, но не сегодня. – Это я во всем виновата: обманула его, что ты разрешил, и уговорила отвезти в «Хартс-Фолли», и я до сих пор не считаю, что ничего особенного в этом не было. То есть кто бы мог предполагать? Уж во всяком случае не я. Но главное не это. Максимус, ты не можешь осуждать капитана Тревельона. Он мой телохранитель, а не тюремщик. Нечестно поручать ему работу, с которой ему заведомо не справиться, потому что я ему не позволю. Она замолчала, набирая в грудь побольше воздуха, а брат заговорил, очень быстро – наверняка отточил этот навык в парламенте. – Способность капитана Тревельона выполнять свою работу нас больше не волнует. Она едва не задохнулась. – Максимус! Не может быть! Немедленно верни его, или я пойду к Артемиде! Вряд ли это тебе понравится! Угроза, конечно, надуманная, поскольку Артемида, как правило, брала сторону мужа или сохраняла нейтралитет, но Феба чувствовала, что в данном случае невестка могла ее поддержать. – Это зависит не от меня, – ответил Максимус. – Я не давал отставку капитану Тревельону, он отказался от места сам. Отказался от места? Она почувствовала, как сердце ушло в пятки. Нет, этого не может быть. Невероятно, чтобы он оказался настолько благороден и глуп. Уж точно не из-за ее настойчивого желания посетить сгоревший парк развлечений. Феба вихрем развернулась, выбежала из кабинета и закрыла дверь за собой, в то время как брат продолжал что-то ей втолковывать, но у нее не было времени с ним спорить. – Пандерс! – крикнула она, выскакивая в переднюю. – Пандерс, мне все-таки нужна ваша помощь. – Миледи? – Дворецкий вскочил, как всегда, когда кто-нибудь из хозяев требовал его к себе. – Кажется, я передумала, – задыхаясь, произнесла Феба. – Мне нужно, чтобы лакей проводил меня в комнату капитана Тревельона. И вот тут-то Пандерс доказал, что он лучший дворецкий в Лондоне. Никаких комментариев или возражений относительно того, что она собирается отправиться в комнату холостяка – а это ужасно неприлично, – не последовало: он просто щелкнул пальцами и позвал: – Грин! Пятью минутами позже Феба уже стучала в дверь капитана Тревельона, которая оказалась в задней части дома, по соседству – слава богу, не вместе – со слугами. – Войдите! – послышалось изнутри. – Грин, вы можете идти, – сказала Феба, открывая дверь. – Миледи? – Если раньше Тревельон мог бы разозлиться, то теперь просто насторожился. – Вы, кажется, не очень-то рады меня видеть, капитан, – весело воскликнула Феба, пытаясь не выдать своей обиды. К черту, в конце концов, она сама виновата. – Вероятно, вы правы, – ответил он. – Где Маклиш? – Маклиш? – Она в замешательстве покачала головой. – Полагаю, уже добрался до дома, хотя я не расспрашивала его относительно дальнейших планов на сегодняшний день. Насколько я знаю, он собирался предпринять поездку в Инвернесс. – Понятно, миледи, – проворчал капитан. Ей было странно слышать этот ворчливый тон, так ему несвойственный, и, улыбнувшись, она заметила: – Джентльмен предложил бы даме сесть, – сообщила она. Капитан вздохнул, и она услышала, как что-то передвинули. – Прошу вас, но все, что у меня есть, это стул с прямой спинкой. – Сойдет. – Феба уселась и, расправляя юбки, воспользовалась передышкой, чтобы подобрать нужные слова. – Так вот. Вы не можете взять и просто бросить меня на произвол судьбы. – Я уже принял решение, миледи, и начал паковать свои пожитки. Этого она и боялась. Феба расправила плечи и нервно облизнула губы. – Джеймс, я отказываюсь принимать ваше решение. Вы должны пойти к Максимусу и объяснить, что события сегодняшнего утра повлияли на ваш рассудок и вынудили совершить глупость. – Нет. Панический страх уже овладевал ее сердцем. – Да, Джеймс! Я не дам вам уйти из-за моего упрямства: это я настояла обманом отвезти меня в «Хартс-Фолли». Разве вы не видите, что я сожалею? Мне правда очень жаль. Больше такое не повторится. – Это не ваша вина. Вы имеете право хоть куда-то поехать, – возразил он мягко, и от этого она встревожилась еще больше, и не без оснований. – Это я должен был проявить твердость и сказать вам «нет». – Это просто смешно! – выпалила Феба. – Только скажите Максимусу, что передумали и что намерены остаться. Прошу вас. – Миледи. – Он вдруг очутился рядом с ней, судя по аромату бергамота и сандала, которым на нее повеяло. – У вас есть собаки, лошади и красивые платья, – вот ими и распоряжайтесь, но я не ваша собственность, а свободный человек, который волен поступать в соответствии со своими желаниями. И сейчас я больше всего хочу покинуть этот дом. Она встала и, протянув руку, ухватила его за сюртук, провела пальцами по ремням портупеи, ощупала пуговицы и льняную ткань шейного платка. Он поймал ее руку прежде, чем она успела коснуться кожи. Тем не менее она склонилась к нему настолько, что лишь считанные дюймы отделяли ее лицо от его лица. – Вы нужны мне, Джеймс. – Это невозможно, – прошептал он. – Я старый, хромой, изуродован шрамом. Сегодня утром я вас подвел. Я не могу… – Неправда! – гневно перебила его Феба. – Вы ни разу меня не подвели! – Подвел, еще как подвел! – Тревельон заговорил с такой страстью, с таким страданием в голосе, что она онемела. – Неужели вы не понимаете? Не окажись там Маклиша, вы оказались бы у них в руках. Они бы вас увезли бог знает куда, сделали, даже не знаю что. – Казалось, он даже задохнулся, до боли стискивая ее руки, и она ждала, вслушиваясь в этот наполненный мукой голос. – Боже, Феба, они могли учинить над вами насилие, убить, а я не смог бы их остановить. – Нет, это не так! – в отчаянии воскликнула она. – Вы справились бы с ними и сами, без мистера Маклиша! – Я бы давно ушел, но меня держала подле вас гордость. Я уговорил его светлость позволить мне остаться в качестве вашего телохранителя, и вследствие собственной самонадеянности едва вас не потерял. Это моя вина. На моей совести уже есть погубленные. Я не могу поступить так с вами. Мне здесь не место. Я должен уйти. Нет! Нет-нет-нет-нет! Феба не понимала, о каких жизнях он говорил, да это сейчас и не имело значения. Она не могла допустить, чтобы он ушел, поэтому бросилась вперед, ткнулась носом в его шейный платок, в отчаянии вырвавшись из его рук и хватаясь то за лацканы сюртука, то за ухо – за что угодно, что было им. Она понимала, какой смешной, неуклюжей – слепой – наверняка сейчас выглядит, но это не имело значения. Каким-то образом ее губы нашли его щеку, она вдохнула аромат сандала, и, не успел он произнести ее имя, впилась в его губы. Это ни в коем случае не был поцелуй как таковой – она еще никогда не целовалась с мужчиной, – все равно ее душа расцветала. Она почувствовала, как его губы завладели ее ртом, и тонула в бурлящем бездонном колодце, где смешались радость и надежда, аромат сандала и бергамота, пороха и… Джеймса. Из его груди вырвался стон, и на минуту она вообразила себя победительницей, но он взял ее руки в свои и, буквально оторвав ее от себя, оттолкнул, повернул, как куклу, и то ли отнес, то ли вытолкнул за дверь, в коридор. Дверь захлопнулась за ее спиной: Феба отчетливо услышала, как щелкнул язычок замка. Глава 7 Вечером того же дня Тревельон бросил свой мешок на пол и оглядел крошечную комнату, которую ему удалось снять: узкая постель, умывальник, колченогий стул и камин, над которым висело небольшое круглое зеркало, мутное и засиженное мухами. Конечно, не роскошное пристанище, но по крайней мере тут было чисто. Он скопил небольшую сумму, которой должно хватить, чтобы прожить пару месяцев, прежде чем приступить к поиску нового места. А за это время он собирался найти и устранить бандитов, что охотились за Фебой. Уэйкфилд отрядил для ее охраны пятерых вооруженных лакеев. Но пока похитители разгуливают где-то рядом, она все равно в опасности. И пока ситуация такова, он не уедет из Лондона. Некоторое время он стоял, перебирая в памяти те головокружительные секунды в его комнате в Уэйкфилд-хаусе. Девушка была так настойчива – хотя и невинна в своей страсти, – что ему пришлось выставить ее за дверь, чтобы совладать с собственными страстями, отнюдь не невинными. В дверь постучали. Распахнув ее, он обнаружил худого, как тростина, юношу. Бросив взгляд в оба конца коридора, Тревельон жестом велел ему войти, запер дверь и обернулся, чтобы как следует рассмотреть гостя. Девушку, переодетую беспризорником, он не видел больше года, но за это время она почти не изменилась. Слишком малого роста для юноши своего возраста, она состояла из одних коленок и локтей и была облачена в грязно-коричневый, слишком просторный для нее сюртук и порыжевшую черную жилетку. Каштановые волосы были небрежно стянуты в хвост обрывком бечевки, но основная их масса космами обрамляла овальное лицо. Что ж, маскарад отлично удался. Некогда, встретив ее в трущобах Сент-Джайлза, Тревельон лишь с третьего взгляда догадался, что перед ним девушка. Впрочем, о своей догадке он ей не сообщил, не было нужды – она явно предпочитала выглядеть мальчишкой, и люди, как правило, этим довольствовались. Она придумала себе имя Алф, а как ее звали на самом деле, никто не знал. Оно и к лучшему. В Сент-Джайлзе одинокая молодая девушка представляла собой желанную добычу, поэтому в мужской одежде ей жилось легче. Тревельон от души надеялся, что она сумеет поддерживать маскарад, и когда повзрослеет и обретет женственные формы. В данный же момент она деловито осмотрела комнату, ощупала тонкими пальцами пустую каминную полку и взглянула на него из-под давно не стриженной светлой челки. – Мне шепнули, что вы хотите со мной поговорить, кэп. – Да. – Тревельон плюхнулся на кровать и указал ей на сиротливо стоявший стул. – Хочу, чтобы ты для меня кое-что разузнал. Девушка осталась стоять. – Это обойдется недешево, знаете ли.