– Послушайте, добрый человек, я здесь для того, чтобы просто поболтать с вашей хозяйкой. Уверяю, что не строю гнусных планов на ее счет. Феба улыбнулась: впервые за сегодняшний день, да и кто бы устоял перед юмором мистера Маклиша, – и протянула ему руку. – Боюсь, в суматохе вчерашнего дня я слишком скупо поблагодарила вас. Позвольте мне попытаться еще раз: огромное спасибо за то, что защитили меня. Она почувствовала, как он нежно взял ее за руку, потом – легкое прикосновение губ к пальцам, теплое дыхание на тыльной стороне ладони. – Это было делом чести, миледи. Это было сказано едва слышно, необычно серьезным тоном, и она опустила голову, гадая, что могло вызвать в нем такую перемену настроения. Не выпуская ее руки, он спросил: – А где же ваш верный Тревельон? Или, волею случая, у него выходной? – Он больше не работает у моего брата, – ответила Феба, и уголки ее губ опустились. – Вот как? – удивился мистер Маклиш. – Однако… меня удивляет его поступок. Я-то полагал, что забота о вашей безопасности отвечает самому горячему желанию капитана Тревельона. Она смутилась. Его небрежное замечание невольно задело ее чувства, хотя Феба не сомневалась: мистер Маклиш вовсе не хотел ее оскорбить. – Но так оно и есть. В его голову засела мысль, что он не может больше меня охранять из-за своей хромоты. – Ну да. – Ну да? – насторожилась Феба. – Вы о чем? – Ему и правда лучше знать, на что он способен, – весьма рассудительно заявил мистер Маклиш. – В каком-то смысле это храбрый поступок – признать свою вину и честно отойти в сторону. – Храбрый! – фыркнула Феба. – Если так вы называете слабоумие – тогда конечно. Он весело рассмеялся. – Вижу, что в этом сражении мне не завоевать очков, миледи, поэтому я отступаю: у капитана Тревельона действительно что-то с головой, и этот мужлан покинул вас просто потому, что волновался за вашу безопасность. Слабо улыбнувшись, Феба повернулась и пошла по садовой дорожке, не забывая о присутствии архитектора, который шел рядом. – Должна, однако, заметить, мистер Маклиш, что у вас есть один серьезный недостаток. – Ваши слова наполняют ужасом мое сердце, миледи, – ответил он со смешком. – И что же это за недостаток? – На вас очень трудно сердиться, сэр: я, например, не могу. – Может быть, если постараться, я научусь вызывать к себе вашу неприязнь, миледи; может, если практиковаться каждый день, я сумею стать просто отвратительным. – Прошу вас в конце каждой недели приходить ко мне с докладом о своих успехах. Они дошли до скамьи, на которой совсем недавно Феба сидела с Джеймсом, и она остановилась, почувствовав, как от воспоминаний у нее сжимается сердце. – Леди Феба. – Мистер Маклиш вдруг с жаром схватил ее руки, усаживая на скамью. – Простите, миледи. Я надеялся, что у меня будет больше времени: хотел написать речь, которая была бы достойна вас, – но, боюсь, просто не могу. Ваша храбрость, ваш ум и, главное, ваше очарование… Он прижался губами к ее пальцам – это был страстный поцелуй, а не жест вежливости, – и у Фебы вдруг возникло страшное подозрение насчет того, куда он клонит. Ее охватило ужасное смятение. Неужели она что-то упустила? Неужели слепота помешала ей с самого начала неверно истолковать его намерения? – Мистер Маклиш, – начала она и вдруг замолчала, осознав, что он ей нравится. Если бы не… Боже правый, если бы не Джеймс Тревельон, она могла бы отнестись к нему серьезно. Однако жаль, что этот господин не набросился на нее ни с того ни с сего. Впрочем, мистер Маклиш не обратил внимания на ее слова. – Разумеется, я небогат. Но если вы позволите, Феба – если вы окажете мне высочайшую честь, согласившись стать моей женой, – прошу вас, знайте, что я с радостью буду трудиться каждый день, вложу все свое сердце, чтобы вы ни в чем не нуждались. Клянусь всем, что почитаю святым, что буду собственным телом защищать вас и от каждодневных невзгод, и от величайших опасностей в жизни. Вас всегда будет сопровождать телохранитель и супруг в одном лице. Я буду гнать прочь все, что может вас потревожить. Любые неприятности будут обходить вас стороной. Клянусь, я посвящу вам жизнь – прямо с сегодняшнего дня. – Но, – сказала Феба, потому что, как ни прискорбно, даже в такие моменты имела обыкновение подмечать несуразное, – я не хочу брать в мужья телохранителя! – Разумеется, нет, любовь моя. Просто я неудачно выразился. Я имел в виду… – Да нет же, – перебила его Феба. – Вы как раз были очень красноречивы. Вы хотите беречь меня от любой кочки или неверного шага, от всего докучного, от всего неприятного. Но, видите ли, я думаю, что так нельзя жить – завернутой в одеяло излишней заботы. Нужно время от времени набивать себе шишки, чтобы знать, что живешь. Не так ли? – Вы изысканная дама, – начал мистер Маклиш озадаченным тоном, который, как ни грустно, был для нее достаточным ответом. – Вы нуждаетесь в защите от грубых сторон жизни! – На самом деле это не так, – ответила она как можно мягче. – И боюсь – хотя вы и оказали мне большую честь, – я не могу принять ваше предложение. – Миледи, – с деланой невозмутимостью произнес голос одного из лакеев: кажется, Грин? – Ваш чай. – Прекрасно, – ответила Феба с немалым облегчением, осторожно нащупала поднос, обнаружила чайник и горку каких-то пирожных с глазурью. – Не хотите ли чашечку, мистер Маклиш? – К сожалению, мне пора: назначена встреча, – довольно сухо отозвался мистер Маклиш. – С вашего позволения, миледи. Он стремительно удалился, и Феба почувствовала себя виноватой: отчего ей его совсем не жаль? Ей нравился мистер Маклиш, право же, нравился, но его предложение было полной неожиданностью, как снег на голову. И разве воспитание не подсказывало ему, что для начала следует спросить Максимуса – разрешит ли за ней ухаживать. Феба покачала головой, пытаясь осознать, что произошло. Хотя, в конце концов, какая разница? Допустим, мистер Маклиш и предпринял бы верные шаги, да только она все равно бы ему отказала. Маклиш не Джеймс Тревельон и никогда им не будет. Или Тревельон стал идеалом, с которым она сравнивала всех остальных мужчин? Вот странно! До сего дня она даже не догадывалась об этом. Вдруг нахлынуло осознание, что без этого человека она не может жить, что тоскует, лишившись его постоянного присутствия рядом. А он взял и ушел. С этой мыслью она окликнула Рида. – Миледи? – Вы знаете, куда перебрался капитан Тревельон? – Нет, миледи. – Что ж, тогда выясните это для меня, пожалуйста. – Да, миледи. Феба слышала, как удаляются шаги лакея. Она снова осталась одна – или одинока, что уже входило у нее в привычку. Странно: вас окружают телохранители, но вы ощущаете себя отделенной от всего мира. С Тревельоном такого никогда не было. Он частенько сердил ее и портил настроение, иногда веселил своим сдержанным юмором, редко – бесил до белого каления, а в последнее время заставил томиться смутными желаниями. И с ним ей никогда не было одиноко. Феба заставила себя встряхнуться. Рид узнает, куда переехал Джеймс, и тогда она его навестит – с охраной и всем прочим – и убедит, что жизнь без него изменилась не в лучшую сторону. Право же, он обязан ее охранять. Приняв такое решение, Феба отдала должное лимонному пирожному. Позже в тот же день Эва Динвуди, склонившись над письменным столом, смотрела через большое, в медной оправе, увеличительное стекло на подставке, потом задержав дыхание, осторожно коснулась тончайшей – из соболиных волосков – кисточкой розовой щеки мужчины, над миниатюрным портретом которого трудилась. – Мэм? – позвал от дверей Жан-Мари. – К вам с визитом ваша светлость. – Прошу вас, проводите его сюда. Через минуту его светлость Валентайн Нейпир, герцог Монтгомери, впорхнул в личный кабинет Эвы. В руках у него был прямоугольной формы предмет, завернутый в кусок ткани. Сегодня герцог надел желто-зеленый костюм, отделанный черной и золотой вышивкой. На любом другом подобный наряд выглядел бы дико, зато герцогу был очень даже к лицу, оживляя тускло-соломенный цвет его волос. – Дражайшая Эва, немедленно бросайте работу, а то каждодневные занятия живописью приведут вас к косоглазию; кроме того, я принес вам подарок. – В самом деле? – Она выпрямилась, затем окунула кисточку в розовую акварель, прежде чем вновь приняться за работу. – И это не очередная коробка марципана? Ведь я же вам сказала, что терпеть его не могу. – Чепуха! – живо воскликнул герцог. – Все любят марципан. – Вы не любите. – Я не такой, как все, – заявил Монтгомери, и она ощутила его тяжелое дыхание над ее плечом. – Это ведь не мой портрет? – С какой стати мне изображать вас? – Ну как же. – Валентайн поставил коробку на стол – чуть ли не в ее краски – и принялся порхать по кабинету, по пути с места на место переставляя ее книги. – Я слыву воплощением красоты. – Разве мужчина может быть воплощением красоты? – удивилась Эва, подозрительно глядя на сверток. – В моем случае да, – ответил он с такой непоколебимой уверенностью, что это показалось даже забавным. – В таком случае мне действительно следует написать вас. – Откинувшись на спинку стула, Эва взглянула на свое произведение. Получилось неплохо, так что и, пожалуй, можно устроить перерыв. В присутствии герцога все равно работать невозможно: он слишком действовал ей на нервы, – и она вымыла и промокнула кисточку. – Разумеется, вам придется мне позировать и не один час сидеть смирно.