Пока они неслись по улицам Лондона, голова Фебы уютно покоилась на широкой груди капитана, и ее совершенно не волновало, что такое поведение могли бы счесть неприличным. Ведь он нашел ее и спас, когда положение было отчаянным. Вокруг витал его аромат – тот, что она ему подарила, – и ей было очень приятно ощущать его. Отныне сандал и бергамот стали для нее гарантией безопасности… и, возможно, не только. Она почувствовала, как напряглись его мышцы, понуждая лошадь перейти на галоп, а рука крепче обхватила ее талию. Через несколько минут, когда конь сбавил темп, Тревельон спросил: – Что произошло? Каким образом вас похитили? Она тяжело вздохнула, приподнимая голову. – Сегодня утром я пошла на конюшню, как обычно, но как только открыла калитку, меня схватили, что-то набросили на голову и затолкали в экипаж. От воспоминаний Феба содрогнулась, и лежавшая на талии рука напряглась. – Мерзавцы, – прошептал Тревельон, едва не коснувшись губами уха. – Они вообще обращались со мной хорошо, – поспешила успокоить его Феба. – Почти ничего не говорили, и, разумеется, даже намека не было на… непристойные прикосновения. Склонив голову, она прислушалась. Что это? У капитана в горле что-то клокотало. Боже правый! Неужели он рычит? – Не могли бы вы сказать, сколько их было? – спросил Тревельон. – Четверо. Как раз те, которых вы нашли там, где меня держали. Да, и еще кучер. – Протянув руку, Феба коснулась гривы лошади, ощутив под пальцами жесткий конский волос. – Но перед тем, как появились вы с Ридом, мне удалось кое-что подслушать из их разговора. Они кого-то ждали – и этот человек должен был привезти священника. – Чтобы насильно с кем-то вас обвенчать, – хриплым голосом заметил Тревельон. Она положила ладонь поверх руки, обнимавшей ее талию, и ощутила твердые, как сталь, мышцы. – Джеймс, вам известно, кто хочет обманом на мне жениться? Его рука беспокойно шевельнулась. – Нет, но это пока. В «Хартс-Фолли» я узнал одного… он и на Бонд-стрит был. Она обернула к нему лицо. – Почему же вы мне раньше не сказали? – Не хотел пугать. – И просто взяли и бросили меня, буквально в потемках? – с притворной любезностью осведомилась Феба. – Теперь я понимаю, что поступил необдуманно. Сейчас мы с его светлостью проводим расследование, но пока ничего определенного. – Это, знаете, как-то обескураживает, – спокойно заметила Феба. Неужели, пока негодяй не будет пойман, ей так и придется жить в страхе, что ее могут в любой момент похитить? – Действительно, – вынужден был согласиться Тревельон. – Может, похитители говорили еще что-то про человека, которого ждали? Феба покачала головой. – Если и говорили, то я не слышала. – Н-да… – Тревельон тихо выругался. – Это может быть кто угодно. Любой, кому нужно через девушку-инвалида воздействовать на ее брата. – Я и не обольщалась на своё счет: откуда у меня целая толпа поклонников. – Не понял? – Только вчера мистер Маклиш сделал мне предложение, – весело пояснила Феба. Рука на ее талии напряглась так, что ей стало трудно дышать, потом так же внезапно расслабилась. – Поздравляю, – проговорил капитан сухо. Право же, ужасно жаль, что нельзя просто взять и треснуть его по голове. Все стало бы гораздо проще! – Я ему отказала, – сообщила она не без доли сарказма. – Почему же? – спросил он, изобразив недоумение. Феба обернулась к нему, выгнув шею, хотя и не могла его видеть. – А что вас удивляет? Он хмыкнул. – Малколм Маклиш – молодой джентльмен прекрасной наружности… – И какое мне дело до его наружности, если я не могу видеть? – К тому же образован, наделен живым умом и совершенно очарован вами. Каждый раз, когда видит вас, его лицо озаряет улыбка. – Да, я тоже улыбаюсь, когда пахнет вишневым пирогом, – хмыкнула Феба. – Это не одно и то же, – укоризненно заметил Тревельон. – Не понимаю, чем он плох. – Вы прямо как старая нянька-ворчунья: браните детей за то, что бегают по дому. – Я старше вас и опытнее, – сухо заметил он. Ее поразила ужасная мысль. – Вы толкаете меня в объятия мистера Маклиша из-за того, что я вас поцеловала? – Я… – Он аж задохнулся. – Это был мой первый в жизни поцелуй, знаете ли, – выпалила Феба, решив, что лучше высказаться поскорее, чем мямлить и сгорать со стыда. – Я, конечно, научусь целоваться, не сомневайтесь: научиться можно чему угодно, если больше практиковаться. Вы как считаете? Право же, если бы вы чуть-чуть мне помогли, то в следующий раз… – Никакого следующего раза не будет! – отрезал Тревельон с суровостью судьи. – Почему нет? – наивно поинтересовалась Феба. – Вы прекрасно знаете почему. – Не-е-е-т, – протянула она удивленно. – Нет, не знаю, честно. То есть я знаю, почему вы решили, что нам не следует целоваться: вы старый, ниже меня по положению, я слишком молода и легкомысленна, а вы такой серьезный… и так далее и тому подобное. Но, если честно, я не вижу причин, почему мне нельзя вас поцеловать. – Она замолчала, подумала и добавила: – Ну, разве что, если вы убийца, скрывающийся от правосудия, или же многоженец. – Вы же знаете, что это не так. – Тревельон уже терял терпение: может, и хорошо, что она такая прямолинейная, но подобное поведение ввергало его в ступор. – Значит, и у вас нет причин не целовать меня. Она сложила руки на коленях и улыбнулась, а Тревельон резко осадил коня. – Приехали. – Уф! Но… это же не Уэйкфилд-хаус! – Да, вы правы. Вам нельзя в Уэйкфилд-хаус до тех пор, пока его светлость не отыщет похитителей. Она снова обратилась к нему лицом, так что губы касались его волос. – А Максимус об этом знает? – Узнает, когда Алф передаст ему то, что я просил. – Его голос в своей стальной твердости показался ей чужим. – А заранее вы это с ним не обсудили? – уточнила Феба, поскольку знала: ее брат вряд ли потерпит, чтобы вместо него принимал решения кто-то другой. – Нет, не было времени. Ее внезапно пронзила дрожь. Тревельон по-своему не уступал в упрямстве ее брату, а может, даже превосходил его. Неужели она за свою жизнь не натерпелась от мужского деспотизма? Неужели всерьез намерена сблизиться с Тревельоном? Что, если он еще больший тиран, чем ее брат? И что, если еще хуже? Однако Тревельон еще не закончил. – Это ваша горничная Пауэрс за деньги сообщила им, что вы любите ходить на конюшню по утрам. Это заставило Фебу изменить ход мыслей. – Что? Быть этого не может!