– Зовите меня Оуэн, миледи, тут все меня так зовут. И правильно: я так редко слышу собственную фамилию, что могу и не сообразить, кого кличут. – Значит, Оуэн, – с улыбкой кивнула Феба. – А этот юноша – Том Поули, – представил старик молодого парня. – Он, значится, приходится мне внучатным племянником, а лет через десять или около того станет хорошим конюхом. – Оуэн расхохотался, но совершенно беззлобно. Молодой человек покраснел. Жилистый, как и его двоюродный дед, но в отличие от него еще не согбенный, откинув непослушную прядь со лба, он громко поздоровался: – Миледи! – Эй, Том, ты что орешь? Миледи не видит, но слышит очень хорошо, – проворчал Оуэн. Переминаясь с ноги на ногу, Том пробормотал извинения. – Значит, вы пришли посмотреть нашу королеву? – Оуэн кивком указал на стойло у себя за спиной, где стояла белоснежная кобылка, явно на сносях, и, опустив голову на дверь, с любопытством взирала на людей. – Вот она, наша Джиневра. Самолично купил ее прошлой осенью. Красотка, ничего не скажешь, и ожеребится не сегодня завтра, насколько я понимаю. Джиневра тихо заржала, будто понимала, что говорят о ней. – У нее такой красивый голос, – заметила Феба, но лицо ее было грустно. Тревельон бросил взгляд на старика Оуэна, но и он почему-то опечалился. – Не желаете ли ее погладить, миледи? Она ласковая, точно ягненок, даю слово. – Если можно! – Она прямо перед вами, – сказал Тревельон, снимая ее тонкие пальцы со своего рукава, потом положил их на морду лошади и убрал свою руку. Феба погладила изящную голову и провела пальцами вниз, к мягкому бархатистому носу. Кобылка с интересом обнюхала ее ладонь, и девушка рассмеялась, оглянувшись на Тревельона. – Она и вправду красавица! – Это уж точно, миледи, – сказал старый Оуэн, сияя гордой улыбкой. – Дайте ей морковки, – предложил Том, подавая Фебе овощ. – Очень уж она ее любит! Тревельон отошел в сторону, наблюдая, как Феба гладит лошадь и разговаривает с ней. – Она редкая штучка, – заговорщицки прошептал Оуэн. – И красавица, и милашка. Тревельон замер. – Она сестра герцога, я не ее поля ягода. – Ага. – Оуэн покачнулся на каблуках. – Думается мне, насчет этого следовало бы сначала спросить у леди. Феба обернулась в их сторону, и Тревельон мысленно проклял Оуэна с его всепроникающим шепотом. Но она вроде бы не поняла, о чем они говорили, и попросила: – Вы покажете мне и других лошадок, капитан Тревельон? – Разумеется. – Он, хромая, поспешил подойти к ней, чтобы предложить руку. Удерживая пальцами его рукав, Феба обратилась к конюхам: – Спасибо, мистер Оуэн, что показали мне свою королеву. И вам, Том, спасибо за морковку. – Всегда к вашим услугам, миледи, – жизнерадостно воскликнул старик, а Том стал красным, как свекла. Тревельон повел Фебу к противоположному выходу из конюшни, откуда можно было попасть в небольшой загон, за которым открывалось поле, принадлежащее его отцу. Непосредственно в загоне никого не было, зато в дальнем конце возле плетня, огораживающего пастбище, паслись четыре лошади. Тоби трусил впереди и с важным видом облаивал невозмутимых с виду животных. – Нам повезло, – сказал Тревельон. – На пастбище возле ограды аж четыре лошади: прямо как деревенские кумушки, которые собрались почесать языками. Феба рассмеялась и спросила, пока они шли к изгороди: – Ваша семья всегда разводила лошадей? – Насколько помнится здешним старожилам, с незапамятных времен. Она обернула к нему лицо. Легкий ветерок разрумянил щеки девушки, и ему нестерпимо захотелось ее поцеловать, еще раз испытать эту радость жизни. – Однако вы предпочли сделаться армейским офицером. Почему? Он отвернулся. – В то время у меня почти не было выбора. – Не понимаю… – А вот и Бесс, – не пожелал он продолжать разговор, протягивая руку к старой кобыле. – Ей, должно быть, лет пятнадцать. Кажется, она меня помнит. И в самом деле: кобылка любовно ухватила губами рукав его сюртука. Когда сам был молод и жил дома, Джеймс всегда приносил ей яблоки и морковь. На минуту воспоминания едва не накрыли его с головой. Как же много он потерял, сделав одну-единственную роковую ошибку, когда так жестоко подвел их всех! – Которая из них? – спросила Феба, вырывая его из мрачной задумчивости. Он взял ее руку и медленно вытянул вперед, чтобы кобыла видела их приближение. – Это Бесс. Она почти целиком белая, с темными чулками. – Он ждал, пока Феба ощупает мягкие серые ноздри. – А дальше, рядом с ней, молодая кобылка, ростом пониже и совершенно белая. Не знаю ее кличку, но, если не ошибаюсь, она жеребая. – Он медленно протянул руку Фебы ко второй лошади, но та фыркнула и попятилась. – И, кажется, довольно норовистая. – Что ж, этого следовало ожидать, – тихо сказала Феба. – Ведь мы для нее чужие. – Действительно. – Тревельон протянул их сомкнутые руки к третьей кобыле, и та вытянула вперед шею – ей не терпелось их обнюхать. Феба рассмеялась. – Вот она не робкого десятка. – Да уж, – сказал с улыбкой Джеймс, наблюдая, как Феба трогает лошадиный нос. – Это Присси. Когда я видел ее в прошлый раз, ей было два года, а теперь вот готовится произвести на свет жеребенка. У нее отличная прямая спина и сильные ноги. – А последняя? – спросила Феба. – Ее кличку тоже не знаю, но у нее выгнутая дугой шея и чудесная голова настоящей принцессы. – Он тихо рассмеялся. – Должно быть, лучшая подруга Присси, судя по тому, что та положила голову ей на шею. – Как сестры, которые поверяют друг другу свои секреты, – заметила Феба. – Гм… Она немного дичится, потому и держится на расстоянии от ограды. Но, может, если мы… Он встал за спиной у Фебы и взял ее левую руку в свою. Их пальцы переплелись; протянув ее руку вперед, он медленно перевернул ее ладонью вверх, чуть покачивая в своей ладони, словно совершал подношение красавице кобыле. Они молчали. Каждый выдох щекотал ему грудь и живот, отражаясь от ее спины. Ее макушка приходилась ему как раз по подбородок. Правой рукой Тревельон опирался об ограду возле ее бедра. И пока они выжидали, Феба вдруг положила свою ладонь поверх его руки. Она была теплая и нежная – как напоминание о том, что леди не утруждала себя физическим трудом. Ведь она аристократка, а он из простонародья, черная кость, и между ними пропасть. Однако здесь, в этом тихом загоне, где слышались лишь звуки конских копыт в траве, они с Фебой были просто мужчина и женщина. Так просто! И так сложно… Наконец кобыла осмелилась: с любопытством вытянула шею, шумно обнюхала ладонь Фебы и позволила себя погладить. – Благодарю, – прошептала девушка, и Джеймс сначала подумал было, что она разговаривает с белой лошадкой. Но она вдруг обернулась к нему. – За что? – спросил он глухо. – За то, что привели меня сюда. За то, что показали своих лошадей. – Это лошади моего отца, не мои. Но она покачала головой и улыбнулась. – Здесь так хорошо! Нельзя ли нам прогуляться по вересковой пустоши? Мне никогда не приходилось бывать так далеко на западе, и я не видела вересковых болот. Тревельон со вздохом взял ее руку, поворачиваясь назад к дому. – На вересковой пустоши красиво, но земля – сплошь кочки. Как бы ногу не подвернуть. – Но лошади же там пасутся. – Ее пухлые губы сложились в упрямую гримаску. – Они привыкли, и у них четыре ноги, – возразил Тревельон. – Там небезопасно. Он почувствовал, как ее пальцы сжали его руку. – А что, если мне надоело думать о безопасности? – Моя работа заключается…