Она резко остановилась, и ему тоже пришлось. Посмотрев на нее сверху вниз, он видел, как брови сошлись на переносице над незрячими глазами, как грустно опустились уголки рта. – Отныне я не желаю быть объектом вашей работы и тем самым отменяю ваши обязательства меня охранять. И прежде, чем вы скажете, что вашим нанимателем является мой брат, позвольте напомнить, что вы больше на него не работаете. Вы больше не мой телохранитель; с того самого дня, как меня похитили. Вы делаете все это не ради каких-то обязательств, и мне надоело… У него было единственное средство остановить этот словестный поток – накрыть ее рот своим. Трость повалилась на землю, когда он рывком привлек девушку к себе, вынудив откинуть голову под напором его губ. Ее нежные губы раздвинулись, и в его груди пробудился первобытный инстинкт, когда язык ринулся в бархатные глубины ее рта. Он упивался вкусом ее губ, сокрушительно прижимал к себе, отчаянно желая повалить на землю и утолить желание плоти. Вот только ему хотелось получить больше, чем она могла дать ему прямо здесь. И лишь когда она судорожно вздохнула между поцелуями, в знак покорности, он прошептал: – Ну сколько можно меня соблазнять? – Даже не думала, – прошептала она в ответ, чуть касаясь его губ своими влажными. В наказание Тревельон слегка прикусил ее нижнюю губу. – В самом деле? – Да, потому что вы уже уступили. Он со стоном отчаяния опять обнял ее, забываясь в ее нежности и упиваясь ее надеждой. И оторвался от нее лишь тогда, когда услышал тихое покашливание за спиной, а потом увидел, что на них пристально смотрит отец. Феба была очень довольна собой, отправляясь вечером того же дня обедать с Агнес, а перед этим приняв ванну. Это мероприятие оказало ей двойную услугу: удалось наконец-то как следует вымыться и найти предлог спрятаться от глаз старого мистера Тревельона. Ей было стыдно: еще бы, целовалась с его сыном прямо на конюшенном дворе. И пока она пряталась в источавшей ароматный пар ванне, лениво растирая коленки и постепенно приобретая цвет сливы, Бетти высушила и вычистила ее единственное платье. И если добавить к этому позаимствованную у Долли сорочку, то она обрела достаточно презентабельный вид, так что вовсю предвкушала возможность снова увидеться с Джеймсом, в компании Агнес и Тоби приближаясь к дверям столовой, пока не услышала крики. Опять! – Неужели твой дедушка затевает ссору за каждой трапезой? – спросила она у Агнес, которая, как тут же выяснилось, была кладезем полезных сведений. – За ним такого раньше не водилось, – вздохнула девочка. – А дядя Джеймс? – Тоже не замечала. – Феба прислушалась. Кажется, они спорят из-за… соседа? Как странно. – У них очень похожие голоса, правда? – Да, – с жаром подхватила Агнес. – Хоть бы они перестали! Маме это не нравится. Феба даже не вспомнила про Долли и не подумала, как все это подействует на нее, и ей стало стыдно. Разумеется, из-за скандалов в доме бедная женщина будет волноваться. За этой мыслью явилась следующая: а кто, собственно, отец Агнес? Никто не упомянул о нем хотя бы словечком. Послышался грохот, отчего Фебе пришлось вернуться к действительности, и она, принимая решение, воскликнула: – Право же, мы должны их остановить! Вместе с Агнес она решительно вошла в столовую. Мужчины немедленно прекратили кричать, хотя, судя по тяжелому дыханию, успокаиваться не думали. – Где твоя мама, Агнес? – спросила Феба. – Уже сидит за столом. Словно и в подтверждение ее слов в дальнем конце столовой раздалось жалобное бормотание, и Феба вскинула голову. Мужчинам должно быть стыдно, если они расстроили Долли. Правда, стыдно. – Что же, давай сядем рядом с ней, хорошо? Девочка потащила ее за собой. Джеймс, уже ожидавший со стулом наготове, объявил: – Вы сидите между Долли и мной. – Как мило, – едко заметила Феба, усаживаясь. В ноги ей что-то ткнулось, и она поняла, что это Тоби тайком забрался под стол и пытается пристроить свою морду ей на колени! – Чем нас угощают? – нарочито бодро спросила Феба и попыталась ощупать стол перед собой, но нашла только руку Долли справа. Рука была крупная и мягкая и немного дрожала. Феба ободряюще сжала ее палец. – Ростбиф, – пророкотал голос мистера Тревельона, сидевшего во главе стола. – Тушеные овощи и хлеб, который испекла Долли. – Я пеку хлеб, да, – сообщила тихим голосом соседка Фебы. И только сейчас она догадалась, чем пахло от Долли, – дрожжами. – Правда? Как интересно! А я никогда не пекла хлеб. – Мама печет хлеб для всех нас, – вмешалась Агнес. – Она умеет. – А еще маленькие пирожные, да, и пироги, – несмело добавила Долли. – Но больше хлеб. – Пообещайте меня научить, – попросила Феба. – А еще варить пиво, – сказал ей на ухо Джеймс. – Горький эль. – Кто же предлагает девушке пиво? – раздраженно воскликнул мистер Тревельон. – Леди полагается пить вино. – Я люблю пиво, – возразила Феба. – Правда? – удивился Джеймс, но услышала это только она и так же тихо ответила: – Ну… почти уверена, что люблю. – Если ей не понравится пиво, отец, мы всегда можем предложить вина. Мистер Тревельон буркнул: – Точно ненормальный. – Сегодня Джеймс показывал мне ваших лошадей, – сообщила Феба, обнаружив перед собой тарелку. – Такое это было удовольствие! Они очень красивые. – Откуда вам знать? – резко спросил хозяин дома. Феба услышала стук вилки о тарелку Джеймса и поняла – скажи она сейчас хоть слово, и поесть им уже не удастся. – Потому что я это чувствую. Если я лишилась зрения, это не значит, что потеряла рассудок и все остальные чувства. – Она нащупала руку Джеймса, сжатую в кулак, и осторожно накрыла ладонью. – Интересно, мистер Тревельон, кто придумывал клички вашим лошадям. Джиневра! Весьма чудное имя. – Это я, – раздался тоненький голосок Агнес. Стараясь сохранять приветливое выражение лица, вопреки дурному настроению мистера Тревельона, как можно спокойнее Феба спросила: – И скольким лошадкам ты дала имена? – Почти всем. – Судя по голосу, Агнес немного успокоилась, когда заговорили на ее любимую тему. – Я даю прозвище жеребенку, когда он родится, а иногда новой лошади, которую покупают, но коня по прозвищу Октавиан называла не я. Красивое, правда? Теперь Феба улыбнулась вполне искренне. – А какие ты придумывала для них клички? – Ну-у, во-первых, Джиневра – это вы уже знаете. Когда дедушка ее купил, у нее была кличка Известка. Ужасно! Потом были Чайка, Русалка, Жемчужинка и Волшебник Мерлин – этого месяц назад продали младшему сыну графа Маркема. – Отвалил за него кучу денег, – заметил мистер Тревельон, явно довольный, впервые с того момента, как Феба вошла в столовую. – Мерлин был добрый конь. – И кобылу дяди Джеймса тоже назвала я, – заявила Агнес, почему-то опять оробев. – Ту самую, что была у него в Лондоне. Фиалка, вспомнила Феба. Рассказал ли Тревельон своей племяннице, что случилось с бедной лошадкой? – А вы, мистер Тревельон, не против? – деликатно поинтересовалась Феба. – Да ради бога, пусть придумывает. Почему нет? Когда я умру, все ей достанется. Феба почувствовала, как Джеймс стиснул кулак. – Ну а как же ваш… – Джейми сбежал от нас, хотя был очень нужен здесь, – сурово отрезал Тревельон-старший. – Отец, вы сами прекрасно знаете, почему мне пришлось уносить ноги, – тихо, убийственным тоном возразил Тревельон. – За мою голову была назначена награда. Вы сами мне это сказали. – Разве я велел тебе исчезать на целых десять лет? – Вы писали, что мне тут слишком опасно. Что Фэйр все еще ищет меня. – В отличие от отца Джеймс говорил тихо, стараясь держать себя в руках. – Я посылал вам все деньги, что удавалось заработать.