– Ты вернулся калекой! – Жестокими были слова старшего Тревельона, но в них явственно слышалась боль. – Какой мне прок от калеки? Отвечай, мальчишка! Феба не сумела сдержаться и ахнула. Она-то знала, как страдает Тревельон из-за своей немощной ноги. Как мог отец… Стул Джеймса шаркнул по полу – его отодвинули от стола. – Прекратите меня так называть! Я уже лет десять как не мальчишка. – Он вскочил, его кулак выскользнул, и Феба услышала быстро удаляющиеся шаги. Рядом захныкала Долли, а под столом к ее коленям прижался Тоби, дрожа всем своим телом. Фебе хотелось броситься за ним следом, как однажды Тревельон – за ней, когда она, поссорившись с Максимусом, в гневе выскочила из столовой. Но то было в ее родном доме, который Феба знала в мельчайших подробностях – что внутри, что снаружи. Здесь же все было чужое – она только пыталась изучить тропинки и расстояния. Не может она побежать за Джеймсом, не может спросить, отчего же, бога ради, за его голову была назначена награда, не может его успокоить, или поспорить с ним, или, может, заняться любовью, потому что она слепая. И останется такой навсегда. Глава 13 Незадолго до рассвета Тревельон распахнул дверь спальни Фебы и, подняв свечу над головой, подошел к постели и целую долгую минуту просто смотрел на спящую девушку. Ее каштановые волосы разметались по подушке, словно спутанная шелковая пряжа, пухлые губы приоткрылись, ладонь устроилась под щекой. Казалось, ей лет двенадцать, не больше. А он негодяй и распутник – что еще скажешь? Только нельзя больше отрицать ту силу притяжения, которой она его искушает, силу естественную, как дыхание. Гореть ему в аду! Но еще хуже то, что Тревельон знал: их время в Корнуолле неизбежно подойдет к концу. Похитителя найдут, и Уэйкфилд потребует сестру к себе. Им придется вернуться в Лондон. Найдет ли он в себе силы уйти от Фебы, когда это произойдет? Джеймс покачал головой. Он что, забыл, зачем пришел? – Феба, – позвал он громко и осторожно погладил розовую щечку. – Проснитесь! Она пошевелилась, пробормотав что-то во сне. Незрячие глаза орехового цвета открылись и уставились прямо на пламя свечи. – Джеймс? – Там у Джиневры началось, вот я и подумал, что вам, возможно, это интересно. – О-о! – Феба села на постели, даже не догадываясь, какое впечатление на него производят ее округлые груди. – Есть у меня время, чтобы одеться? Он заставил себя оторвать от нее взгляд. – Да. Я подожду в коридоре. Выйдя в коридор, Тревельон прислонился к стене возле двери, прислушиваясь к доносившимся из-за двери звукам: шорох у одежды, неясным словам и – время от времени – тихим восклицаниям. В этом доме он родился и вырос и никогда не мог даже помыслить, что уедет отсюда, до того момента двенадцать лет назад, когда все разлетелось вдребезги. Странно! Какой была бы его жизнь, не соверши он той роковой ошибки? Вероятно, остался бы в Корнуолле, не пошел в драгуны и не усвоил науку командовать людьми. И никогда бы не повстречал Фебу… Вот об этом он сожалеть не мог. Через минуту дверь приоткрылась, и Феба выглянула в коридор. – Джеймс? – Я здесь. – Он отделился от стены и коснулся ее. – Цепляйтесь за эту – в левой руке у меня свеча. Они медленно пошли по коридору, обшитому панелями темного дерева. Вот и лестница: никаких украшений, но старинное дерево натерто старательной Бетти до блеска. Из дома они вышли через дверь кухни, откуда было легче попасть в конюшни. – Я слышу птицу, – сказала Феба, пока они пересекали двор. – Рассвет уже близится. – Джеймс бросил взгляд на восток. – Горизонт уже розовеет. – Да-а. – Запрокинув голову, Феба втянула носом воздух. – Я чувствую запах моря и вереска с пустоши. Как вам кажется, каким будет день? – Думаю, чудесным, – ответил Джеймс, посмотрев на нее. В конюшне стояла необычная тишина. Джиневра находилась в самом просторном стойле в дальнем конце, и за ней наблюдали пять человек, бросая взгляды поверх двери. Тревельон подвел Фебу к стойлу. При их приближении Агнес обернулась и поспешила навстречу, а потом шепотом сказала Фебе: – Деда говорит, что шуметь нельзя, так будет для Джиневры лучше. Мне пришлось запереть бедного Тоби в комнате, чтобы не лаял. Феба протянула руку девочке. – Потом мы чем-нибудь угостим Тоби, хорошо? Агнес кивнула и потянула Фебу за руку. – Пошли, посмотрим… Ой! Прости… Феба улыбнулась. – Ничего страшного – ты будешь моими глазами. Тревельон смотрел, как племянница ведет Фебу к дверце стойла. Ей удалось завоевать доверие Агнес, а вот его самого девочка по-прежнему дичилась, хотя он и писал ей регулярно с тех пор, как она научилась читать. Вздохнув, он последовал за ними. У самых перил стояли отец и Оуэн, позади маячили Рид и Том. Оуэн приходился отцу ровесником, но отец возвышался над стариком точно башня. Обычно отец надевал белый парик, но в столь ранний час его голова была непокрыта, и Тревельон отметил, что коротко стриженные отцовские волосы совсем побелели. Когда он уезжал в Лондон, они были лишь с проседью. Оуэн поднял голову и подвинулся, уступая ему место возле перил. Кобыла лежала на свежей соломе. У нее шли схватки, бока лоснились от пота. – Как идет дело? – спросил Тревельон. – Уже скоро, – вынес вердикт Оуэн, который за свою жизнь принял несколько десятков жеребят. – Это у нее впервые, но она сильная, так что справится – я так думаю. Агнес шепотом комментировала происходящее для Фебы, а та прижалась к перилам лицом, чтобы лучше слышать. Джеймс заметил, что отец искоса наблюдает за обеими, и вопросительно взглянул на Оуэна. Старик перевел взгляд на Фебу и утвердительно кивнул. Тревельон подошел к подопечной и предложил: – Не хотите ее потрогать? Она обернулась к нему. – А можно? – Думаю, ее это не потревожит. Она лежит у самой двери. Тревельон взял девушку за руку, осторожно приоткрыл дверь стойла и протиснулся внутрь. Джиневра повела глазами в их сторону, но ей явно было не до людей – перед ней стояла задача поважнее. Тревельон положил ее ладонь на раздутый лошадиный живот, и глаза у Фебы стали огромными, как блюдца. – Я чувствую жеребенка… и ее схватки. О, она такая сильная! Такая красивая! Вдруг Джиневра вскочила на ноги, и Тревельон едва успел оттащить Фебу назад. – Она тужится изо всех сил. Вот-вот… В этот момент, как извержение, пролетело что-то скользкое – и жеребенок появился на свет, мокрый и дрожащий. – Ой! – воскликнула Феба, сжимая руки Тревельона. – Он здесь? И живой? – Да и да, – ответил Джеймс, радуясь ее живому интересу. – Оуэн пошел взглянуть поближе. – Это девочка! – крикнул Оуэн. – Красивая и здоровая! И как же вы ее назовете, мисс Агнес? – Дайте подумать… – Девочка наморщила лоб, лихорадочно соображая. – Ласточка! Дедушка, это хорошее имя, правда? – Красивое имя для красивой лошадки, – изрек старик. – Какая она? – спросила Феба. – Изящная, – сказал Тревельон, разглядывая новорожденную. – Колени слишком крупные для таких тонких ног, но потом все придет в норму. Она сейчас темно-серая, но когда подрастет, будет белой, как Джинерва. Феба восхищенно вздохнула: – Вот и чудесно. Жеребенок тем временем неуклюже поднялся на ноги и, пошатываясь, заковылял к матери. – Ну надо же! Только появился на свет – и сразу решил подкрепиться. Кстати, не пора ли и нам позавтракать? – Умираю с голоду! – воскликнула Агнес. – И Тоби, должно быть, очень грустно.