– Тогда, девочка, нам лучше вернуться в дом, – громогласно произнес мистер Тревельон. Агнес взяла Фебу за руку, и обе направились в сторону дома. Джеймс, хромая, немного отстал, и старик, пытаясь приноровиться к его небыстрому шагу, заметил: – Она прекрасная женщина. Тревельон бросил на него удивленный взгляд. До этой минуты отец не выказывал к Фебе ничего, кроме равнодушия и легкого презрения. Старик поднял голову и, словно в ответ на его удивление, сказал: – Что смотришь? Я же не идиот какой-нибудь, чтобы не заметить. Только что слепая, а так хорошая: ласковая с Агнес и Долли, любит лошадей, почтительная. Тревельон ничего не сказал, только кашлянул, а старик добавил: – Значит, поэтому она носит кольцо твоей матери? Джеймс мысленно чертыхнулся: ну как он мог забыть попросить Фебу вернуть кольцо? – Так было проще путешествовать: под видом семейной пары. Для этого и понадобилось обручальное кольцо. – И что, другого не нашлось? Обязательно надо было брать именно это? – Приобрести другое не было времени, – буркнул Тревельон, понимая, что оправдание весьма неубедительное. На самом же деле ему хотелось надеть на палец Фебы именно это кольцо, и чем чаще он видел его у нее на пальце, тем больше ему это нравилось. – Твоя мать тоже была очень хорошей, – вдруг сказал старик. От этих слов Джеймс буквально застыл. – Твоя мать была слишком молода и беспечна, и для кого-то, возможно, могла стать хорошей женой, но только не для меня. – Старик остановился и посмотрел сыну в глаза – такие же ярко-голубые. – Вот и леди Феба тоже хорошая, но не для тебя. Долгую минуту Джеймс смотрел на отца, понимая, что старик прав: так же думал и он сам. – Я знаю. Позже в то же утро Феба сидела на кухне, где восхитительно пахло мукой, дрожжами и чаем, и слушала, как Долли месит тесто для хлеба и вслух комментирует свои действия. Каждый раз она брала ком теста и с такой силой бросала на стол, что раздавался звонкий шлепок. – Долли, зачем вы это делаете? – поинтересовалась Феба. В Уэйкфилд-хаусе из трех кухарок одна занималась исключительно выпечкой, но у Фебы ни разу не возникало желания посетить кухню, и она понятия не имела, как пекут хлеб. Долли что-то буркнула, а Бетти, которая деловито нарезала овощи, пояснила: – После этого тесто лучше поднимается. – Долли, – продолжила расспросы Феба, – Джеймс старше вас или младше? – Я старше Джейми, – ответила та с гордостью. – Это мой брат. Он читает мне книги. Правда, не сейчас. – Может, он опять будет вам читать, раз вернулся домой из Лондона, – предположила Феба. – И письма, – прибавила Долли. – Они все целы. – Письма? – Все время писал, – вмешалась Бетти. – Аж из самого Лондона! И присылал подарочки, и для мисс Агнес тоже. Как странно: все это время у Тревельона была своя жизнь, а она ничего не знала, ни разу даже не догадалась спросить. Но, в конце концов, почти у каждого человека имеются секреты – особенно если дело касается родственников. – Феба! – с топотом ворвалась в кухню Агнес в сопровождении тяжело дышавшего Тоби. – Дядя Джейми велел вас привести! – Прямо так и сказал: «привести»? – удивленно переспросила Феба. – Я что, заблудившееся животное? Агнес смутилась и захихикала. – Идемте! – Ну, раз ты настаиваешь. – Феба быстро допила свой чай, кивнула Долли и Бетти и подала Агнес руку. – Куда мы идем? – Это сюрприз! – взволнованно воскликнула Агнес, и Тоби, который трусил рядом, словно в знак согласия, тявкнул. За стенами дома Феба почувствовала, что день сегодня великолепный: солнце согревало лицо. Они шли конюшням, и она гадала, не хочет ли Агнес еще раз показать ей Ласточку, и, словно в подтверждение своих мыслей, услышала тихое ржание. Агнес тихо засмеялась. – Что ты задумала? – спросила Феба. – Я подумал, а не покататься ли нам верхом? – раздался голос Джеймса где-то неподалеку. – То есть спокойно прогуляться, без преследователей, которые наступают на пятки. Вам придется сесть на лошадь вместе со мной. Подходит? – О да! – воскликнула Феба в предвкушении удовольствия: мало того что покатается верхом, так еще и в объятиях Джеймса! Тревельон взял ее за руку. – Это Риган. Оуэн подержит узду, пока мы будем садиться. – У нее отличный аллюр, у нашей Риган, – сообщил старик. – Это одна из самых крупных и выносливых лошадей, – добавил Тревельон. – Так что можно не переживать. А вот и ступенька. Нащупав ступеньку рукой, Феба, утвердив ногу в стремени, забралась в седло. Лошадь мотнула головой и попятилась, но девушка потрепала ее по шее, а потом почувствовала, как в седло позади нее сел Джеймс. – Я держу ее, Оуэн. Спасибо. И они тронулись. Обвив руками талию Фебы, Джеймс пустил лошадь шагом. Как это было чудесно: свежий воздух, лошадь, теплые сильные объятия Тревельона. – Куда мы поедем? – Куда угодно, но я знаю одно место, которое вам наверняка понравится. – Тогда выбор за вами. – Феба чуть откинула голову назад, стараясь коснуться его шеи, и втянула носом воздух, с радостью ощущая запах лошади и аромат сандала и бергамота. Сначала она просто наслаждалась прогулкой и свежим воздухом, но потом вспомнила, что хотела кое о чем его расспросить. В кои-то веки он казался довольным и умиротворенным, и Феба даже подумала: «А стоит ли ворошить прошлое?» Однако оно не давало ей покоя. Если не сейчас, то когда? – Джеймс, вы вчера вскользь упомянули, что за вашу голову была назначена награда, поэтому вам было опасно оставаться в Корнуолле. Не расскажете почему? Его рука словно окаменела, и она это почувствовала. – Вы действительно хотите знать? – Да! – Она обернулась в кольце его рук, словно хотела посмотреть в глаза. – Какая-то тайна, гнев, боль стоят между вами и вашим отцом. Неужели не понятно, почему мне хочется узнать, что так изменило вашу жизнь? – Господи, Феба, ведь изменило-то не в лучшую сторону – как раз наоборот! Она вздохнула, собираясь с силами. – И даже если так. Тревельон вздохнул. – Что ж, ладно… Я избил до полусмерти сына местного мирового судьи Джеффри Фэйра, и он потребовал, чтобы меня наказали. По настоянию отца я бежал из Корнуолла, а потом завербовался в драгуны. Феба нахмурила брови, размышляя. – Но из-за чего произошла драка? – Я был очень зол на Фэйра, – ответил Тревельон после паузы. Он не пожелал сказать правду, и это ее взбесило. – Я вам не верю! Вы бы не стали бить человека без веской причины! Даже в молодости! – Напрасно вы так обо мне думаете, миледи: не очень-то я и благороден.