К Петру подошёл бывший священнослужитель — поп-расстрига, невесть каким образом свалившийся на социальное дно. Он присел к изголовью избитого капитана прямо на грязный пол. — Ну что, отрок, расплачиваешься за свои грехи мирские? Терпи, сынок. Бог терпел и нам велел. — Что вы такое говорите? — распухшими губами прошептал Пётр. — Какие грехи, какой бог? Что вы плетёте? Меня элементарно избили какие-то подонки, якобы за то, что я собирал дань с их поделённой бандитской территории. — Возможно, и так, сын мой. Однако никогда не отрекайся от деяний, совершённых тобою не во благо господа. Вспомни, всё ли правильно ты делал в жизни сей, и покайся, коли грешен. Чем очистишь свою душу перед всемилостивым господом нашим. Пётр отвернулся от назойливого попа, от которого за версту несло вином. Тот ещё немного побухтел, затем прочитал над Петром молитву и, успокоенный совершённым благодеянием, удалился восвояси. Навязанная бывшим священнослужителем мысль о греховности постепенно завладела Петром. И он задумался: «А действительно, столь ли я безгрешен? Взять хотя бы павших ребят из моего подразделения, там, в Афганистане. Чем бы я ни оправдывался, всё равно перед собой и богом я виновен в их гибели. И, видно, нести мне этот тяжкий крест по жизни до самой смерти и, возможно, даже в аду. Если бы я тогда остался с ними убитым на поле боя, то это было бы честно и по совести, а священный долг до конца выполненным. А теперь они будут вечно взирать на меня с небес с немым укором. Стало быть, прав поп, грешен я. Ох, как грешен. И сколько бы я ни каялся, не искупить мне этой вины. И, видно, поделом на меня сыплются все беды во искупление тяжких грехов». К вечеру в бомжатскую обитель завернул младший сержант милиции Пронькин. — Так, и где тут избитый инвалид? — строго произнёс младший сержант. — Где вы его прячете от правосудия, а? Подойдя к Петру, он присел на корточки и, сморщившись от всепроникающего туалетного запаха, произнёс: — Ты, что ли? Вижу тебя в первый раз. Красавец. — Он герой войны, — тихо произнёс Артём. — Ему нужна незамедлительная помощь, желательно в госпитале. Милиционер смерил Артёма презрительным взглядом и, склонившись над Петром, спросил: — Какой войны? Пётр еле слышно прошептал: — Афганской. — Да что ты? — саркастически воскликнул младший сержант. — А я думал русско-японской или Куликовской битвы. Ладно, а где твои документы, герой? Пётр, еле шевеля, показал рукой на карман. Милиционер, не церемонясь, обыскал у Петра все карманы. Ничего не найдя, он выпалил: — Значит, говорите, в госпиталь его, да? А может, сразу в ЦКБ или на курорт? Да по этому авантюристу психушка плачет. Герой, голова с дырой. Как говорит наш начальник, «в Москве человек без документов — не человек, а потенциальный нарушитель». Откуда будешь, герой? — Из Воронежа. — О, и я год как оттуда. Что-то я не встречал там таких уродов. — Я тоже не встречал там таких уродов, как ты, — с трудом произнёс Пётр. Покраснев, младший сержант схватился за дубинку, но тут же опомнился. — Ах ты, бомжатина поганая! Я ему фельдшерицу хотел прислать, а он оскорблять надумал, сволочь. Оскорблённый сержант распрямился в полный рост и, уже обращаясь к притихшим бомжам, заорал на них: — Завтра же вышвырнут всю вашу шоблу-воблу отсюда. Завоняли тут всё. И, заткнув рот рукой, он выскочил из подсобки. — Как же, вышвырнешь, а с кого мзду будешь брать? — вслед ему бросил бывший адвокат. Пётр понимал, что без документов, которые у него отобрали при избиении, он действительно ничто. И в лучшем случае его опять запрут в какой-нибудь дом престарелых, а в худшем — в психушку. Поэтому, более или менее придя в себя, он подозвал Артёма и сказал: — Артём, спасибо тебе, что не дал подохнуть. Но сейчас сослужи ещё одну службу. Достань у какого-нибудь инвалида коляску минут на пять, чтобы я мог докатиться до телефона и позвонить. — Хорошо, попробую, — кивнул Артём и исчез часа на полтора. Когда он вернулся, от него несло винищем, а в руках он держал тележку, представляющую собой плоский деревянный остов с четырьмя маленькими колёсами. Еле держась на ногах, Артём выдавил из себя: — Можешь кататься на ней хоть до самого утра — её хозяин теперь до следующего вечера не очухается. Пётр не стал церемониться, а по афганской привычке забрался на тележку и покатил к ближайшему телефону-автомату, коих на вокзале было немало. Набрав номер справочной, он попросил соединить его с кооперативным предприятием «Слеза». На что ему ответили, что такого предприятия не существует. Пётр был озадачен, но тут его осенило. Он вспомнил, что по приезде его не так далеко везли от Казанского вокзала. Всё время по прямой, так что он вполне мог бы добраться самостоятельно. Там его примут и помогут. И конечно же он извинится, что был не прав. Капитан Панченко был прав, когда говорил, что излишняя прямолинейность и бескомпромиссность Петра до добра не доведёт. И что в современных сложившихся обстоятельствах ему где-то надо и придержать свой неуступчивый характер. С такими мыслями Пётр катил на старой, как жизнь, коляске к спасительному предприятию, от которого он хотел только одного — инвалидную коляску с большими колёсами и небольшую сумму денег, чтобы вернуться в Воронеж не побитой собакой, а всё ж таки человеком. Естественно, всё это не задаром. Что впоследствии всё это будет возвращено, как только он станет на ноги. А в том, что это он сделает, Пётр не сомневался ни на минуту, а иначе зачем жить. Петра не то чтобы с распростёртыми руками, но всё же приняли в «Слезу». При этом маленький человек с длинной косой назидательно произнёс: — Ну, кто был прав в нашем философском споре? Засуньте свою нравственность глубоко, глубоко в… На этот раз Пётр не стал возражать, он сидел молча, стиснув зубы. — Кстати, вы запомнили, кто вас избивал? — Да. — Я догадываюсь, кто это сделал, и они жестоко за это поплатятся. Что касается выдачи авансом дорогостоящей инвалидной коляски и денег, то это сразу неприемлемо. Я ещё раз повторяю: наша фирма не благотворительное сообщество, а нормальное трудовое предприятие, где каждый своим собственным трудом зарабатывает свой хлеб насущный. Поэтому вы будете трудиться до тех пор, пока не отработаете коляску. Ну, а после воля ваша — оставаться здесь и продолжать работать на себя или уехать домой. Неволить вас никто не собирается. К тому же, как я уже говорил ранее, все ваши заработанные сбережения будут храниться на сберкнижке. Кроме того, на весь период работы вам будет предоставлено более или менее сносное жилье и питание. Естественно, за всё это будет вычтено с вашей зарплаты. Но это сущие копейки. Вот и всё. И чтобы в дальнейшем не рассусоливать, как в прошлый раз, от вас требуется сказать «да» или «нет». Маленький человек несколько раз прошёлся по комнате, затем подошёл к доселе молчащему Петру и театрально произнёс: — Ну и? — Я согласен, — тихо и удручённо произнёс Пётр. — Вот и замечательно. Подписывайте договор. Сегодня вы отдыхайте, осваивайтесь на новом месте, а завтра на работу. Не скрою, сидеть придётся подолгу, в лёгкой одежде, которую мы сами подберём, и сделаем вам небольшой макияж. Извините, но это, так сказать, издержки производства. Однако места у вас будут самые прибыльные. Пожалуйста, не опускайте глаза. Сейчас, когда вы согласились, мы с вами работаем на одной волне, и стеснению не должно быть места. Вы будете сидеть на выходе больших учреждений, типа стадионов, а там проходят тысячи людей. Если кто-то посмеет вмешиваться в вашу деятельность, то вы должны сказать им только одну фразу: «Я из фирмы “Слеза”». Поверьте, их как корова языком слижет. Ну, а в перспективе при надлежащей и добросовестной работе мы сможем вам предложить более достойную и непыльную работу, учитывая ваши воинские познания и богатейший боевой опыт. Когда Пётр понял, что монолог закончен, он произнёс: — Мои условия остаются прежними: как только я отработаю инвалидную коляску и необходимые деньги, я немедленно уеду в Воронеж. — Господи, заладил — коляску-коляску. Да если ты будешь лоялен к нам, нашей фирме, тебе не то что немецкие протезы сделают — новые ноги и руки пришьют. Я, конечно, образно выражаюсь. Кстати, меня зовут Эдуард Львович. Он очень серьёзно и проницательно посмотрел на Петра, немного подумал и присел рядом. — Послушай, капитан, я не перестаю удивляться твоей жизнестойкости и жизнелюбию, скреплённых неподкупной принципиальностью и совершенно неуместной и вытравленной в наши дни совестью, человеческой совестью. Ведь порой смотришь на человека — всё-то в нём есть: и образование, и воля к победе, и выдержка, и пятерых в борьбе сломает. Одним словом, супермен, каких в кино показывают и приводят всем в пример. А вот порежет он пальчик и сразу раскисает и бьётся о землю головой в припадке, что жизнь не удалась. И посылает он всех к чертям собачьим, предавая всех и вся. И мгновенно ломаются все его принципы. И в итоге сбегает он куда подальше. Так вот, если дать такому человеку всего одну сотую долю твоей жизнестойкости, то не было бы ни припадков, ни стенаний. Нам нужны такие люди, как ты. Которые до конца держат жизненные удары и не ломают принципы. Но только наши принципы. Ты меня извини, капитан, за нелепое сравнение, но ты похож на таракана, которого я недавно гонял тапком. Он удирает, а я его бью. Уж и ноги-то он потерял, а всё равно бежит на оставшихся двух. Я уже ему брюшко наполовину перешиб, а он всё равно убегает и цепляется за жизнь. И ведь наверняка, гад, выживет. Вот и ты так же. Бьёт тебя жизнь тапком, а ты всё равно цепляешься за неё, злодейку. — Я не таракан, я человек. — Что ж, ещё раз извини за нелепое сравнение. Таких, как ты, одинаково не стыдно иметь как в друзьях, так и во врагах. Ладно, к этой теме мы ещё вернёмся. В остальном тебе помогут освоиться наши люди. Так что завтра за работу и не пищать. И маленький человек вышел из комнаты. Итак, «трудовые» будни начались. Утром Петра на новенькой коляске привозили в многолюдное скопление, где хорошо подавали, а вечером увозили. На душе у Петра было больно, гадко и противно. Но он терпел и жил одной надеждой, что, как только отработает инвалидную коляску, ни секунды не задержится в этой чёртовой «Слезе». Петра даже готовить не нужно было, как некоторых. Весь его вид заставлял содрогнуться сердобольные сердца соотечественников и выложить на его нужды свои кровно заработанные денежки. Но были и такие, кто откровенно по-хамски насмехался над инвалидом, обзывая его бездельником и дармоедом. К счастью, таких наглецов было немного. Поэтому легко можно было понять, что творилось на душе у Петра. Он готов был провалиться или укатить куда-нибудь. Но предусмотрительные работодатели пристёгивали цепочкой колесо коляски с перекладиной. Часами, порой под проливным дождём и ветром, тупо сидел он на своей коляске, стесняясь поднять голову. На его имя, действительно, была заведена сберкнижка, на которую он собственноручно вносил еженедельные денежные вклады, которые ему отчислял Эдуард Львович. Это было единственное обстоятельство, которое заставляло его мириться со своим омерзительным положением и терпеливо ждать долгожданного момента ухода из «Слезы». Проживал Пётр в небольшой комнатёнке, куда его определили жить с ещё тремя инвалидами, такими же, как и он. В свободное от «работы» время Пётр отправил письма своим друзьям детства, адреса которых он помнил. Но прошло длительное время, а ответов не было. «Возможно, поменялись адреса, либо с ребятами что-то случилось», — думал Пётр. Тогда он написал ещё на один адрес — Вале Артосовой, сестре Лёхи. И ответ пришёл незамедлительно, полный горечи, сострадания и мольбы о помощи. Валентина сообщала, что Алексея ошибочно и незаслуженно посадили в СИЗО за покушение на убийство одного негодяя, по которому истинно плачет тюрьма. Но сложившиеся обстоятельства не позволяют это сделать, так как он находится в больнице, в коме. А у брата нет ни единого свидетеля, подтверждающего его невиновность. Пётр проникся горем, свалившимся на Алексея Артосова, искренне полагая, что у Лёхи дела намного страшнее и хуже, чем его собственные. Но чем он мог помочь на данный момент, не имея ничего за душой и не в состоянии приехать в далёкий сибирский город? Но к счастью, Валентина сама дала подсказку в письме. Она писала, что конкретную помощь может оказать Яшка Портель, который уехал в Израиль на свою историческую родину. Но, к сожалению, разыскать его она не в состоянии, так как много заморочек с заграничной службой. Это была хорошая зацепка, и Пётр начал действовать. Он сразу же обратился к Эдуарду Львовичу, чтобы тот, имея огромные связи, помог связаться с Израилем и там отыскать Якова Портеля. Учредитель фирмы «Слеза» не отказался помочь, однако сказал, что это будет стоить огромных денег, даже половины которых у Петра нет. Не раздумывая, Пётр снял деньги, откладываемые на инвалидную коляску, а остальные пообещал отработать. Ровно через две недели Пётр разговаривал по междугороднему телефону с Портосом — с Яшкой Портелем, очередным другом детства, которого судьба унесла на чужбину. Боже, с каким удовольствием Пётр услышал до боли знакомый голос Яшки, с которым не виделся уже много-много лет! Яшка тоже обрадовался, как маленький ребёнок, когда услышал Петра. Он тут же начал расспрашивать о его жизни. Пётр понял, что если он сейчас в разговоре опишет весь ужас своего существования, то это сразу уведёт на второй план помощь Лёхе Артосову. А про себя подумал: «Что ж, как-нибудь в следующий раз поплачусь». Поэтому Пётр сразу сообщил о беде Алексея Артосова. И в какой-то мере потребовал от Портеля незамедлительно приехать в Омск и всеми доступными средствами вытащить Лёху из тюрьмы, пока ещё не поздно. Когда Пётр закончил краткий рассказ, касающийся бедственного положения Артосова, на обратном конце телефонного провода воцарилось длительное молчание. Затем Портель заговорил с каким-то незнакомым акцентом. — Вот вы все думаете, что у Яши ничего нет — ни работы, ни дома, ни проблем. Что Яша настолько всесилен и богат, что хоть завтра может сорваться с таким трудом насиженного места и прискакать по первому вызову. Нет, ребята, это всё не так просто, для этого потребуется много средств и времени. Только не подумай, что Яша брюзжит и отказывается помочь. Ни в коем случае, иначе Яша был бы последней сволочью и свиньёй, а не другом детства. Просто у меня к тебе встречный вопрос. А сам-то что сидишь, почему до сих пор в Москве, а не пулей летишь к Лёхе на выручку, а? Почему до сих пор не мобилизовал Сашку Арамцева? Теперь на некоторое время возникла пауза на этом конце телефонного провода. Через несколько секунд Пётр хрипло и не совсем уверенно ответил: — Яша, я болен и в данный момент не имею возможности приехать, потому и обратился к тебе за помощью. Простите меня, ребята. — Господи, час от часу не легче, — послышался голос Портеля. — С тобой-то что случилось, Петруха? — Время разговора истекло, — бесчувственно и равнодушно произнесла оператор. Видя, что их вот-вот разъединят, Пётр закричал в трубку: — Яшка, про себя потом расскажу, ты лучше скажи — приедешь в Омск или нет? — Столько лет дружил с Яшей, а Яшу не знаешь. Конечно же приеду. Адрес тот же? — Нет. Ты к его сестре Вале приезжай, она живет там же, на улице…