– Наконец, когда они прекратили стрелять, чтобы перезарядить оружие, мне удалось прикончить Утиную Династию, и остальные тут же бросились бежать. Некоторое время я преследовал их, но потом решил, что разумнее будет попытаться найти мой телефон и вызвать подмогу. К несчастью, как раз в этот момент появился ты. Пикетт развел руки в стороны в жесте «ну-что-тут-поделаешь?». – Впрочем, сейчас, когда у меня появилось время подумать, мне кажется, я знаю, как добраться до этих парней. – Правда? Очень интересно. Кобурн сделал вид, что не заметил скептического тона Пикетта. – Я буду отвлекать их до наступления сумерек, как делаю сейчас. Так им придется защищаться, и у них не будет возможности к нам подобраться. Затем ты меня заменишь. Я дам тебе мой «сорок пятый», чтобы они думали, будто я продолжаю их обстреливать. – И что потом? – Будешь делать то, что делаю я. Играть в… как, ты сказал, оно называется? – «Замочи крота». – Вот-вот. Будешь высовываться каждые пятнадцать или двадцать минут и стрелять в них. И пусть они пытаются понять, когда ты выскочишь и куда станешь стрелять. – А тем временем… – спросил Пикетт. – Я воспользуюсь твоим огнем как прикрытием, чтобы выбежать из дома. Возьму твой дробовик, отправлюсь в лес и обойду их с фланга. Они умрут, не успев понять, откуда пришла смерть. Джо с сомнением на него смотрел. – Лучшее, что можно сделать врагу, – это вывести его из равновесия, – сказал Кобурн. – Учитывая все обстоятельства, они вряд ли будут ожидать, что я приду за ними в лес. Пикетт ухмыльнулся. – У меня есть приятель, его зовут Нат Романовски. Мы с ним время от времени сталкиваемся лбами. Думаю, ему твой план понравился бы, а вот мне что-то не очень. – У тебя есть идеи получше? – сердито спросил Кобурн. – Я думаю. – Что-то твой ответ не вселяет в меня уверенности. Пикетт продолжал размышлять. И почему этому парню требуется столько времени, чтобы сформировать разумную мысль? К тому моменту, когда егерь заговорил, вполне мог растаять большой ледник. – Значит, ты путешествовал по горам в полном одиночестве в течение нескольких дней, пока не нашел этих ребятишек? – Я именно так и сказал. – Похоже, ты сам от чего-то убегаешь. У Кобурна волосы на затылке зашевелились. Пикетт, конечно, был тугодумом, но, вне всякого сомнения, он не дурак. – Тебя это не касается. – После чего ты восстанавливаешься? Кобурн не ответил. – Ты сказал, что восстанавливаешься. После чего? – повторил вопрос Пикетт. – Какое это имеет отношение к чему-либо? – Просто интересно. Сотрясение мозга? Ветрянка? Вросший ноготь? Кобурн пожевал внутреннюю поверхность щеки и сказал наконец: – Пулевое ранение. Затем он вскочил на ноги и побежал вдоль стены к углу дома, держа наготове свой пистолет. Крепкий белый расист в грязной футболке с надписью ГОРДОСТЬ БЕЛЫХ как раз в этот момент вышел из-за деревьев с южной стороны и направился к недостроенному дому. В руках он держал карабин «Ругер Мини-14» с обоймой на тридцать патронов. – Бросай оружие! – крикнул Кобурн. Гордость Белых поднял карабин. Ли выстрелил и попал ему в центр масс. Гордость Белых отбросило назад, он плюхнулся на задницу и замер. – Минус два, – ледяным тоном сказал Кобурн. В следующее мгновение он услышал громкий звук; что-то ударило его с такой силой, будто лягнул мул, и он упал на спину. Ли не мог пошевелить верхней частью тела. Но продолжал крепко сжимать в руке пистолет. Пикетт бросился к нему и потащил по земле к безопасной стене. * * * Джо удивился тому, каким тяжелым оказался Кобурн. Он висел на нем мертвым грузом, но был жив, и доказательством тому служил поток ругательств, который сопровождал попытки прислонить агента к стене. – Сукин сын, больно же, – прошипел Кобурн сквозь стиснутые зубы. – Куда тебя ранили? – В грудь. Плохо. Пуля, выпущенная из крупнокалиберного оружия, может быть фатальной. Пикетт раздвинул полы куртки Кобурна и увидел, что пуля попала чуть ниже ключицы, ближе к плечу, чем к сердцу. Рана показалась ему сквозной, потому что кровь вытекала с обеих сторон. Он много раз видел, что бывает после выстрела в крупное животное, и давно к этому привык. Но совсем другое дело, когда пострадал человек, пусть и тот, который ему совсем не нравился. – Не думаю, что задеты жизненно важные органы, – сказал Пикетт. – Я даже не уверен, что пуля повредила кость. – Болит чертовски. – Однако меня беспокоит кровотечение. Кобурн что-то проворчал. У Джо не было аптечки первой помощи – она осталась в седельной сумке у сбежавшего Рохо. – Я перевяжу рану твоей рубашкой. Наклонись вперед, я сниму с тебя куртку. Ли сделал глубокий вдох и наклонился вперед. Джо даже представить себе не мог, как ему больно. Он высвободил руки Кобурна, стянул куртку через голову, затем снял запачканную кровью наплечную кобуру. Не став тратить время и расстегивать рубашку, резко дернул ее, и пуговицы разлетелись в разные стороны. И тут он увидел шрам на животе Кобурна, розовый, сморщенный, совсем свежий. – Тебя сюда ранили? – Нет, я порезался, когда брился. По крайней мере, похоже, ранение не повлияло на его замечательный характер. Руки Кобурна были мускулистыми, с выступающими венами; левый бицепс украшала татуировка, изображавшая колючую проволоку, на правом Пикетт прочитал: «Слава и…» Второго слова не было. – Слава и что? – спросил он, одновременно делая из рубашки повязку, которая обхватила левое плечо, потом прошла под левой подмышкой и через всю грудь. Джо надеялся, что она остановит кровотечение из входного и выходного отверстий. – Слава и долг? Слава и жертва? Или ты просто не мог решить, что написать дальше? Кобурн пробормотал что-то неразборчивое. – Потерпи, – сказал Пикетт, – я собираюсь посильнее ее затянуть и завязать, будет больно. Ли коротко кивнул, показывая, что готов, и Джо постарался как можно сильнее затянуть повязку, а потом завязал концы. Кобурн даже не вскрикнул, только молча сжал зубы. Пикетт закончил и посмотрел на дело своих рук. Рубашка туго перетянула рану, но кровь продолжала просачиваться сквозь ткань. Лучшее, на что мог рассчитывать Джо, – это что повязка замедлит кровотечение. – Вряд ли ты сможешь поднять правую руку? – спросил он. Кобурн попытался, поморщился от боли, и его пистолет, зажатый в правой руке, остался лежать на коленях.