– Так я и думал. – Я могу стрелять левой. Пустая похвальба? Трудно сказать. Но Пикетт все равно переложил пистолет в левую руку Кобурна. – Сиди и не шевелись. Для тебя игра в «Замочи крота» закончилась. – Нам нужно за ними приглядывать. – Я не собираюсь, как ты, высовывать наружу голову. – Это полностью уничтожит мой план. – Со всем уважением, план был дурацкий. – Я так и не услышал твоих предложений. Пикетт прислонился спиной к стене. – Слава и что?.. Кобурн вздохнул. – Слава и почему бы тебе не заткнуться. * * * В течение трех часов вообще ничего не происходило. Кобурн становился все более беспокойным и с каждой проходящей минутой злился на Пикетта все сильнее. Вечернее солнце опускалось за верхушки деревьев, разбрасывая глубокие тени, пронизанные золотистым светом. Казалось, запах сосен стал заметнее, потому что температура воздуха опустилась градусов на десять. Через два часа будет совсем темно. Боль в плече из обжигающей превратилась в тупую и пульсирующую, и если он не шевелился, ее вполне можно было терпеть. Но когда Ли шевелился, даже просто делал вдох, ему приходилось изо всех сил сжимать зубы, чтобы не застонать или не начать поноси́ть все вокруг. Несмотря на прохладный воздух, Кобурн покрылся по́том, и только сила воли, а также подготовка, которую он прошел, чтобы стать агентом под прикрытием, помогали ему не дрожать. Ли не сомневался, что сможет сделать то, что необходимо, левой рукой, тем более с близкого расстояния. Но не был уверен, что ему представится такая возможность. Кобурн беспокоился, что Пикетт уснул, и, взглянув на него, обнаружил, что тот сидит, уставившись в пустоту. Лицо стоика. Или тупаря? Он не знал, что из двух, но в любом случае оно действовало ему на нервы. – Моргни, если ты меня слышишь, Пикетт. – Я тебя слышу. – Что ты делаешь? – Думаю. – Пожалуйста, слишком не напрягайся, но не мог бы ты думать быстрее, чтобы я не истек кровью? – Я рассчитывал, что Рохо вернется. – Рохо? – Мой конь, – смущенно улыбнувшись, пояснил Пикетт. – Но, похоже, зря рассчитывал. – Да уж… Джо довольно долго молчал, потом сказал: – Ты что-нибудь слышишь? Кобурн приподнялся, но, когда попытался расправить плечи, все его тело пронзила жуткая боль. – Нет, – ответил он наконец. – Тишина полная, если не считать легкого ветерка. – Точно, – сказал Джо. – Прошло три часа, но обычные звуки леса не вернулись, птицы молчат, белки затаились… вообще ничего. Значит, парни все еще в горах. На Кобурна произвело впечатление то, что егерь сумел это понять. Он участвовал в партизанской войне в Центральной Америке. А там, когда птицы замолкали, а обезьяны прекращали болтовню, нужно было быстро вынимать мачете, потому что где-то поблизости находился враг. – Вероятно, это означает еще и то, что они не знают, как быть дальше, – заметил Пикетт. – Иначе мы что-нибудь услышали бы. Разговор шепотом, ветка, треснувшая под ногой, хоть что-то… Думаю, они все еще сидят наверху, но находятся в замешательстве. – В каком смысле? – Подумай сам, – сказал Джо. – Они поливали нас огнем примерно полдня, зная, что мы спрятались здесь. Но видели только тебя – и могли решить, что попали в меня и я умер. Я же все это время не показывался. Они совершенно уверены, что ты ранен. А поскольку после того, как это произошло, мы не высовывались, существует вероятность, что они найдут тут два трупа. Кобурн коротко кивнул. – Ты когда-нибудь охотился? – спросил Пикетт. – В смысле, на животных? – А на кого еще? Ли отвернулся, посмотрел в темноту и тихо уточнил: – На людей. – Только на плохих? – Ну, это зависит, кого спрашивать, так ведь? Пикетт мгновение помолчал, потом смущенно откашлялся. – Я имел в виду оленей и лосей. – Давным-давно, в Айдахо, с отцом, – ответил Кобурн. Ему тогда было двенадцать. Его отец ранил оленя из окна их грузовика до наступления рассвета, что запрещалось законом. В свете фар он добил животное ударом лопаты по голове. – Мне не слишком понравилось, – сказал Ли. – Может быть, ты все-таки согласишься со мной. – В каком смысле? – Ты можешь несколько недель бродить среди гор и лесов, пытаясь выследить лося или оленя. Ты ищешь какие-то следы, спишь в палатке, идешь пешком. Первые годы, когда ты отправляешься на охоту, тебя наполняет жажда крови, так уж устроены мужчины. Нам нравится стрелять и убивать живые существа, чтобы наши руки были в крови. Но через некоторое время ты начинаешь испытывать разочарование, потому что животные, на которых мы охотимся, – это добыча, жертва. Они так устроены. Они не слишком сообразительны, но им хватает ума избегать конфронтации. – И какое это все имеет отношение к нам? – Возможно, никакого. Но, судя по тому, что ты мне рассказал, типы из «Единой нации» – тупые деревенские парни. Будь они умнее, то убрались бы отсюда, пока у них имелась возможность. Либо подождали бы до утра и пришли проверить, действительно ли мы мертвы. Но они – безмозглые, любящие насилие, наполненные жаждой крови уроды. Поэтому им не терпится убедиться, что они нас прикончили, закопать наши тела и вернуться к строительству дома, чтобы снова заняться развязыванием расовой войны. Иными словами, они нетерпеливы и, вероятно, проголодались. Кстати, я тоже. – Пикетт кивнул в сторону сумок-холодильников и консервных банок, сложенных под деревом. Они мечтают добраться до своего жаркого «Динти Мур». Кобурн не мог не признать логики в его словах. Кроме того, он сейчас был в таком состоянии, что не сумел бы пойти в атаку даже на бабочку, не говоря уже о двух идейных придурках с огнестрельным оружием. – Значит, будем ждать их? – Пока они не предпримут что-нибудь, – сказал Пикетт. – Или я не истеку кровью. – Ага, посмотрим, что произойдет раньше. * * * – Эмили. Пикетт открыл глаза. Они уже полтора часа молчали. До наступления полной темноты осталось примерно полчаса, хотя солнце давно скрылось, и казалось, будто темные стены деревьев подступают все ближе и смыкаются вокруг них. Ветерок стих, и вокруг царила невероятная тишина, которую ничто не нарушало, кроме произнесенного шепотом имени. – Что? – так же шепотом спросил Пикетт.