– Ваш двоюродный дедушка… тот, кто был профессором американской истории в Каролине, он еще жив? – Жив, еще как жив! Мать говорит, что он нас всех переживет. А отец подозревает, что его долголетие связано с тем, что он проводит столько времени, изучая мертвых людей, и это убедило его в том, что ему лучше оставаться в мире живых. – Он наклонил голову. – О чем вы хотите, чтобы я его спросил? Я увижусь с ним завтра в лагере живой истории на поле битвы Камдена. Он будет играть роль генерал-майора Горацио Гейтса. – Еще один красный мундир? Похоже, Греко обиделся. – Боже упаси, нет. В той битве генерал-майор Гейтс руководил американскими войсками, и из-за него они понесли сокрушительное поражение. Фактически это поставило крест на его военной карьере. – О, понимаю, – поддакнула я, хотя никогда раньше не слышала этого имени. – Если вы не против пообщаться с дедом на эту тему, было бы замечательно. В учебнике, который Нола взяла у подруги, говорилось, что Лоренс Вандерхорст был застрелен. Это потому, что он был шпионом? Но если Вандерхорсты были известными лоялистами, чьим шпионом он мог быть, короны или американцев? – Это очень хороший вопрос, и я уверен, что мой двоюродный дедушка сможет пролить на него свет. Надеюсь, вы помните, что область его интересов – шпионы во времена американской революции. Кстати, если вы не возражаете, я сделаю несколько снимков кольца на телефон и с удовольствием отправлю их дяде Оливеру. – Нет проблем. – Я подняла ладонь, демонстрируя переднюю, боковую и заднюю стороны кольца, чтобы Греко мог его сфотографировать. – Еще кое-что, – сказала я, надевая кольцо на свой самый толстый палец, где оно все равно болталось, и загнула пальцы, чтобы оно не соскользнуло. – На плантации Галлен-Холл квартировал британский солдат, некий Александр Монро. За четыре дня до того, как Лоуренса застрелили, его выловили мертвым в реке Эшли. – Я почти слышала в голове голос Джека: «Совпадений не бывает». – У меня нет причин подозревать, что они как-то связаны, но не могли бы вы спросить своего двоюродного дедушку на всякий случай, знает ли он что-нибудь о смерти того или другого? – Нет проблем, я уверен, что дядя Оливер будет рад помочь. Это смысл его жизни. – Греко оглянулся и посмотрел на когтистую лапу и пчел. Пару секунд он молчал, словно обдумывая свои следующие слова. – Наверное, я должен упомянуть еще кое-что. Я молча ждала. Вдруг он ищет причину, чтобы отказаться делать ремонт? Но он продолжил: – Самое странное во всем этом… Я не знаю, как это объяснить. – Он умолк, и его красивое лицо залилось румянцем. – Хотя по какой-то причине, я думаю, вы воспримете это лучше, чем большинство других людей. – Что вы имеете в виду? – спросила я, хотя была уверена, что уже знаю ответ. Бросив на меня проницательный взгляд, он продолжил: – Когда я нашел кольцо, я сделал то, что, полагаю, сделали бы большинство людей, – надел его на мизинец. Кажется, на мизинце носят перстни с печатками, верно? В любом случае, он идеально мне подошел, и когда я это подумал, я почувствовал чье-то присутствие… я почти уверен, что это была женщина… – Он умолк и потер затылок. – Я почувствовал, как кто-то поцеловал меня в щеку. Это определенно был поцелуй. Я его почувствовал и услышал, понимаете? Вот только он не был теплым, как чьи-то губы, он был ледяным. – А в комнате больше никого не было? – Я представила себе, как миссис Хулихан пытается спрятаться за дверью, поскольку на тот момент она была единственным человеком в доме. – Нет. По крайней мере, я никого не видел. – Его взгляд остановился на мне, и меня удивило, что в нем не было ожидания. Как будто он не нуждался в моих объяснениях. Меня это устраивало. – Хм, – уклончиво ответила я, принимая к сведению информацию. Он взглянул на экран своего телефона. – Извините, мне нужно бежать. Только возьму образец ткани и печенье из кухни и сразу убегу. Я свяжусь с вами, когда поговорю с дядей Оливером. – Большое спасибо, Греко. – Я прислушалась к топоту его сапог вниз по лестнице и начала сметать мертвых пчел на доску для образцов краски, досадуя, что Греко вспомнил, что забыл на кухне свой маленький пакет с печеньем. Закончив, я бросила мертвых пчел в пустую банку из-под краски, служившую мусорным ведром, и поспешила вниз по лестнице, чтобы поскорее показать Джеку перстень с печаткой и брошь, которую Меган нашла в цистерне. Из моей спальни донесся громкий, надрывный кашель. Я бросилась вверх по лестнице и толкнула приоткрытую дверь. Джек, стуча зубами, скрючился под одеялом. Я быстро подошла к кровати и тыльной стороной ладони потрогала его лоб. – Джек, да ты весь горишь! – Я посмотрела на электронный термометр на прикроватной тумбочке. – Ты уже измерил температуру? Он кивнул, его зубы продолжали стучать. – Д-д-да, с-с-сто-четыре, – Джек попытался улыбнуться, но это больше походило на гримасу. – У меня лихорадка, потому что ты стоишь слишком близко. Хотя он выглядел ужасно, я улыбнулась. – Верно. – Я наклонилась и поцеловала его в лоб, губами ощутив жар его кожи. – Я дам тебе что-нибудь, чтобы сбить температуру, а потом позвоню твоему врачу. Это может быть грипп, сейчас многие болеют, и я не хочу рисковать. – Взяв шерстяной плед со спинки кресла, я укутала им Джека, хорошенько подоткнула края, села на матрас. – Я могу для тебя что-то сделать? Например, почитать. Или спеть. Его глаза наполнились тревогой. – Н-н-н-нет. П-п-пожалуйста. – Он с надеждой посмотрел на меня. – Может, лучше куриный-с-суп? – Конечно. Я спрошу миссис Хулихан. Если она не сможет приготовить его, я открою банку с консервированным супом. Джек улыбнулся и закрыл глаза. Я снова поцеловала его и встала, рассеянно размышляя о том, не надеть ли ему на голову шапку Санта-Клауса и оставить в постели, если он не успеет к историческому ужину. – Я скоро вернусь. Я оставлю дверь открытой, на тот случай, если тебе что-нибудь понадобится, а ты можешь мне крикнуть. Колокольчик, в который я звонила, когда лежала в постели, беременная близнецами, загадочным образом исчез еще до их рождения. Джек снова закашлялся, и я поспешила выйти из комнаты на лестницу. Впрочем, стоило мне выйти в коридор и приблизиться к спальне Нолы, как я замедлила шаг. Дверь была открыта, хотя я была на сто процентов уверена, что закрыла ее, чтобы не пускать туда собак. Я сделала шаг вперед, чтобы закрыть ее, но тотчас замерла: моя нога ступила в лужу какой-то жидкости, промочившей чулок. Я сперва подумала о Бесс – у нее все еще случались конфузы в доме, когда погодные условия и температура были ей не по душе и, следовательно, не располагали пользоваться удобствами на открытом воздухе. Но мой взгляд скользнул через порог в комнату, где, образуя узор, виднелись лужи. Такой узор могли оставить только мокрые ноги. Я поставила ногу на один из следов и посмотрела вниз, отметив про себя, насколько он большой и четкий. Его явно оставила не босая нога. Скорее всего, сапог. Судя по более узкой пятке каждого следа, его владелец направлялся из комнаты к лестнице. На мгновение я подумала, может, позвонить Греко и спросить, не наступал ли он на что-нибудь? Но тут воздух в комнате пропитал знакомый запах пороха и кожи. Я замерла на месте. – Александр? – прошептала я. Единственным ответом стало жужжание одинокой пчелы. Пролетев вокруг моей головы, она столкнулась с окном. Ее тельце упало на подоконник и застыло там в неподвижности. Глава 29 Я поискала за зеленью, обвивавшей входную дверь дома моих родителей на Легар-стрит, дверной звонок. Я знала, что он где-то там, просто хорошо спрятан за плодами усердного руководства комитета по рождественскому декорированию. В огромном потрясающем венке я узнала тот, который мать сплела во время мастер-класса, и постаралась не сравнивать его с жалким творением собственных рук. В список талантов, унаследованных мной от матери, пение и плетение венков явно не входили. Я не в первый раз пожалела, что была лишена выбора, какие гены мне нужны, а какие нет. Зловещее свинцовое небо низко нависало над нами. Запах в воздухе был незнаком нам, уроженцам Чарльстона. Синоптики на всех каналах продолжали предсказывать снег, но было не совсем понятно, когда и сколько. Один даже заявил, что снег вообще обойдет нас стороной и направится прямиком в Северную Каролину. Мне оставалось лишь надеяться, что он обрушится на нас в субботу, и тогда исторический ужин будет отменен, а я смогу снова заняться выяснением того, что же все-таки спрятано в мавзолее. Когда мой палец наконец нашел кнопку дверного звонка, я нажала на нее и подождала, когда он звякнет. Попробовав еще пару раз и ничего не услышав, – что типично для влажного климата прибрежной местности, – я постучала. Затем еще раз. В конце концов я вытащила ключ, который по настоянию матери всегда держала при себе, и вошла внутрь. – Мама! – крикнула я из холла. Несмотря на ее постоянные напоминания о том, что это и мой дом тоже, и мне не нужно записываться на прием, чтобы увидеться с ней, я заранее отправила ей быстрое сообщение о том, что я скоро приеду. Просто на тот случай, если они с отцом чем-то заняты. Я не хотела знать, чем именно, но хотела их честно предупредить. Я прошла через холл. Как и мой холл, он был украшен гирляндами и фруктами, а бабушкина мебель служила теплым и знакомым фоном для рождественских украшений. Бабушка любила Рождество и, несмотря на трения между моими родителями, всегда старалась сделать его для меня особенным. На столе в центре холла стояла ее старинная миниатюрная английская деревня – крошечные фигурки хора, исполняющего рождественские колядки, в характерных викторианских нарядах. Интересно, в курсе ли Софи и дала ли она свое благословение? Впрочем, какая разница. Моя мать всегда поступала так, как считала нужным, но делала это таким образом, что другие думали, будто это их идея. А что касалось моей матери, Софи, большая поклонница оперы, всегда смотрела на нее с благоговением. – Мама! – окликнула я снова, заглянув в переднюю гостиную с витражом, и через холл вернулась в столовую. – Мама! – крикнула я, на этот раз громче. – Я здесь! – откликнулся тихий голос в дальнем конце дома. Через кухню и узкий коридор я прошла в солярий со стеклянными стенами, который мой отец перестроил в оранжерею. Мать приходила сюда по утрам, чтобы выпить чаю и послушать музыку, что по совету Софи доносилась из новых, спрятанных в стенах динамиков. Эта комната была пристроена к дому гораздо позже, что, однако, не было поводом осквернять (это было слово Софи) целостность исторического дома уродливыми современными удобствами. В толстом красном бархатном халате и в таких же красных тапочках, мать сидела в шезлонге и изящно потягивала из чашки чай. – Привет, Мелли. Извини, я не слышала дверного звонка. – Он не… – начала было я, но осеклась, поняв, что она не одна. – Привет, Мелани! Ребекка сидела напротив матери, в мягком кресле с великолепным цветочным принтом фирмы «Либерти оф Ландон», которое некогда принадлежало моей бабушке, а недавно было восстановлено. На фоне ярких подушек Ребекка выглядела маленькой и бледной. Я даже подумала, не захворала ли она. Или что-то случилось с Пуччи, потому что ее вездесущего четвероногого создания с ней не было. Глаза Ребекки опухли и покраснели. Не иначе как она потеряла свою любимую пару розовых перчаток, решила я. – О, привет, Ребекка! Не ожидала увидеть тебя здесь. Она быстро взглянула на мать. – Я заглянула на минутку. – Выпей с нами чаю, – предложила мне мать. Я сняла пальто и из старинного лиможского чайника бабушки налила себе в фарфоровую чашку чаю. Сев на край кресла рядом с Ребеккой, я посмотрела сначала на нее, затем на мать, и наконец снова остановила взгляд на Ребекке, заметив, насколько она бледна. – Я пыталась дозвониться до тебя с тех пор, как увидела тебя в тот вечер в отеле «Фрэнсис Марион». Мне кажется, мы еще не закончили наш разговор. – Да, я была занята. – Избегая смотреть мне в глаза, она сделала большой глоток чая. – Не сомневаюсь. Представляю, как подработка в газете и отсутствие детей изнуряют тебя к концу дня. Мать укоризненно посмотрела на меня, и я тотчас устыдилась своих слов. А еще задумалась о том, сколько мне должно исполниться лет, чтобы этот взгляд перестал на меня влиять. Или же сколько времени пройдет, прежде чем он мне больше не понадобится. – Как Джек, Мелли? – спросила она, прочистив горло. – Все еще очень слаб. Врач подозревает, что это грипп, поэтому он на карантине в нашей комнате. Я сплю во второй гостевой комнате, которую не обновляли и не меняли с тех пор, как в доме жил мистер Вандерхорст. Я даю Джеку все лекарства, прописанные ему врачом, и регулярно измеряю его температуру. Миссис Хулихан кормит его своим домашним куриным супом, а Купер принес ему горы видеодисков со шпионскими триллерами, вышедшими на экраны в последние десять лет, чтобы ему было не так скучно. Я осуждающе посмотрела на Ребекку. – Правда, не скажу, что он может бодрствовать достаточно долго, чтобы посмотреть фильм целиком. Думаю, стрессы прошлого года действительно сказались на нем, и его тело таким образом намекает ему, что пора сбавить обороты и дать себе отдых. Я не упомянула, что Купер приносил Джеку все книги по истории шифров, разгаданных на протяжении истории человечества, какие только мог найти, из числа тех, каких не было у Джека или каких он еще не читал. Джек отчаянно пытался выяснить, какую же тайну скрывал Галлен-Холл, но ему едва хватало сил держать в руках книгу дольше, чем требовалось, чтобы заснуть. – Надеюсь, что ты не используешь болезнь Джека как предлог, чтобы утаивать от него важные известия, – мягко сказала моя мать. – Я знаю, что ему требуется отдых, но я уверена, он был бы признателен, если бы ты держала его в курсе. – Разумеется, – ответила я, постаравшись донести возмущение в моем голосе. Я рассказывала Джеку отнюдь не все, потому что он действительно был слишком болен. От лекарств он был вялым и сонным, и в любом случае вряд ли бы понял меня. Но как только ему станет лучше, я ему все расскажу. Непременно. – И я не думаю, что сейчас подходящее время говорить об этом, – сказала я, переводя взгляд туда, где сидела Ребекка.