Телевидение продолжало заботиться о состоянии душ миллионов своих подданных. На экране легкомысленного вида молодой человек завязывает узлом шланг кислородной подушки своего дедушки. Голос за кадром: «Так жить нельзя». Следующая сцена – те же действующие лица, но в обнимку за столом с чаем и вареньем. Голос за кадром: «Все будет хорошо». Реклама заканчивается. Теперь «Музыкальная телега». Объявлено интервью со сподвижником-компаньоном Грасского руководителем группы «Крик мартокота» Кулябом Мамузовым. Перед этим корреспондент опрашивает бесящихся на дискотеке прыщавых юнцов и юниц. – Вы балдеете от Куляба Мамузова? – Чума! – кричит юница в коже с блестками. – Я хочу ему отдаться, но он голубой, – грустит ее подруга. – Экста-аз! Тащусь, как от травки! – подвизгивает стриженый юнец. – Он из наших, из наркомов! – Давай-давай! На экране возникают светлые лики ведущего и самого Куляба Мамузова. – Кулябушка! – захлопала в ладоши Клара, завидев на экране героев программы. – Я его знаю. Такая душечка. – Он же дурак конченый по виду, – возмутился я. – Ты замшелый пень, дорогой. Притом пень, наполненный трухой предубеждений. Не понимаешь, что он живет в ином мире. Ты ничего, кроме своих воров, не видишь и не знаешь. А он слушает музыку сфер. Сказанула. Молодец, душа моя, не только микрофоны в мой телефон умеешь ставить, но способна и порассуждать о прекрасном. Ох, как меня подмывало задать ей несколько колких вопросов, но нельзя. Разом все испорчу… – Почему «мартокоты», братан? – лыбится на весь экран ведущий. – Почему не просто мартовский кот? Или сентябрьский. – В марте коты хотят кошек, – подергиваясь в ритме слышимой одному ему музыки сфер, вещает звезда. – А в сентябре только колбасу. Сентябрьский кот – это ленивый обыватель. Мартовский кот – просто блудливый кот. Мартокот – это отдельное явление. Это сублимация любви. Так-то, брателло. – Тут, Кулябушка, твои поклонники говорили, что ты голубой. Как ты по жизни к голубым относишься? – Отношусь… Ха-ха, пошутил. Голубые тоже люди. И черные, и желтые, и фиолетовые – все мы люди. Дети Земли. Дети Вселенной. Брателло, надо, чтобы все были мартокотами, и тогда везде воцарится мир и любовь. Я нажал на кнопку и наступил на горло песне Куляба Мамузова. – Тоже мне, миротворец. – По-моему, хорошо сказал, – обиженно передернула плечами Клара. – Вот ты не мартокот. – Я терминатор. – Что ты раскипятился?.. Ты на работу? – Нет, по кабакам. – Дорогой, тебе как воздух нужна машина. Все порядочные люди имеют машины. – На какие деньжищи? На зеленую сотню в месяц? – Ты же в милиции работаешь. Деньги в наше время не проблема. Можно занять. Так, чтобы подольше не отдавать. – Где такие благодетели водятся? Клара отвела глаза. Она раздумала продолжать этот разговор. Я поцеловал мою любимую змею и отправился на службу. Вообще-то Клара права. Машина – вещь неплохая. Была у меня машина. Казенный «жигуль». Я раздолбал ее при охоте на наркодельцов у Северного рынка. Их «БМВ» оказался куда крепче. Новую дадут неизвестно когда. МУР же не РУБОП. Так что судьба моя – переполненный автобус. Девятьсот восемнадцатый номер. Его я начал терпеливо ждать, облокотясь о газетный киоск у автобусной остановки в ста метрах от моего дома. В последнее время что-то нарушилось в экологии города. Стада автобусов и троллейбусов резко редеют, становятся робкими и передвигаются только вместе. Ждать их приходится долго и упорно. Подкатил, наконец, родимый. Всего двадцать минут о тебе мечтали. Ну, теперь не дремать, братья. На штурм. Я опытный автобусный боец. Плечом, плечом, в поток человеческих тел. Ох, народу расплодилось. И настырные все – тоже бойцы с закалкой, опытные, жестокие. Это тебе не полные любви «мартокоты». Уф, я внутри. Двери с лязганьем отсекают слабых и неудачников. Теперь надо дышать по методу Бутейко – неглубокое серединное дыхание. Глубокого не получится, слишком плотна масса человеческих тел. «Выпустите меня, я проеду свою остановку!» Кто же тебя, красавица, выпустит? Проедешь остановку, и не одну. Двери намертво заклинены биомассой, и люди на остановке лишь обреченно смотрят на отбывающий автобус. «Проехала остановку!» Да, раньше метро тебе не выбраться… А вот и метро. Меня выталкивает, как пробку из бутылки с перегревшимся шампанским. Теперь под землю. Народу в вагоне метро тоже немало, но по сравнению с автобусом – это просто разреженные верхние слои атмосферы. Да, нужна мне, Клара, машина. Вот только с чего моя лапочка ядовитая завела этот разговор? Неужели вербануть хочет? Забавно. Сам вербовал не раз, меня тоже пытались. Но чтобы это делал человек, который, правда, не всегда, но все-таки делит с тобой кров. Ах ты, шкурка моя продажная, норковая… На работе я битый час прокорпел над рапортом, в котором расписывал проделанную работу и раскрывал всю гнусность личины Грасского. Тут вся тонкость в том, чтобы что-то написать, а что-то, притом гораздо больше, утаить. Написанное должно быть преподнесено с помпой и отражать огромный объем выполненной работы, а кроме того оно должно выглядеть угрожающе. Каждая строчка рапорта должна вопить: «Нужны средства, люди. Не упустите момент. Дальше будет поздно». Кларины подвиги в моем окололитературном опусе, естественно, не нашли своего отражения. Но рассказать о них шефу все же пришлось. После нападения на меня и консультаций с РУБОПом шеф стал воспринимать мои проблемы гораздо ближе к сердцу. – Надо, Георгий, пассию твою брать в работу, – сказал он. – Резко расколем и привлечем на нашу сторону. – Плохо вы ее знаете, – возразил я. – Может, расколем, но чтобы потом разобраться, где она правду сказала, а где наврала с три короба – тут всему аппарату МУРа месяц работать без выходных и праздников. Кроме того, трудно найти человека, менее подходящего на роль двойного агента. Я не понимаю, как она мне не проболталась обо всем в первый же день. – Тебе просто не по душе втягивать ее в нашу игру. – Верно. – Когда все закончится, как ты будешь общаться с человеком, который тебя предал? Я вздохнул и пожал плечами. Не знаю. Клара не от мира сего. К ней неприменимы обычные критерии. Разобраться бы сперва с делом, а с Кларой разберемся потом. – Надо брать Грасского под колпак, – заключил шеф. – Обкладываем его наружкой, техникой. Попытаемся найти к нему подходы… Эх, говорили тебе – ищи источники среди контингента. Сейчас бы нам ох как пригодились. – Бог мой, о чем мы говорим… Весь день мы с шефом убили на хождения по инстанциям. Я содержательно провел время за беседами с начальниками МУРа, РУБОПа, криминальной милиции ГУВД. Наши праведные труды завершились созданием оперативной бригады под руководством моего шефа, а фактически под моим и Донатаса предводительством. Все, Грасский, теперь не отобьешься, на тебя движется передовая конница Московской краснознаменной милиции. После блуждания по инстанциям я чувствовал себя борзой, завоевавшей приз в гонках за зайцем. Я полулежал на стуле с высунутым языком, и пар шел из моих ушей. Усталый, но довольный. Тут меня заставил пошевелиться звонок телефона. – Георгий Викторович? – послышался в трубке хорошо поставленный голос. – Он самый. – Это профессор Дульсинский… Я тут немало думал над вашими проблемами. Мне кажется, теперь это наши общие проблемы. – Почему? – спросил я. – По-моему, я знаю того, кого вы ищете. Это наш общий знакомый Вячеслав Грасский. – Любопытно, – произнес я. Осетрина второй свежести. Вчерашние новости – это зевота и скука в глазах. Сами с усами, и так все знаем. Но все равно, ваше мнение, профессор, представляет большую ценность, поэтому не буду вас разочаровывать и оставлю комментарии при себе. – Мы могли бы поговорить об этом поподробнее, если бы вы выкроили время для рандеву, – сказал профессор. – Скажем, сегодня в полдевятого у меня на квартире. – Ждите. После семи кабинет опустел. От Петровки до дома Дульсинского двадцать минут ходьбы. Просто шататься по улицам, даже если на дворе лето и теплая погода, – это мне неинтересно. Поэтому я вытащил свои заветные папки и углубился в их изучение, а если быть откровенным, то в простое перелистывание. Люблю лениво листать папки. Ощущаешь свою бюрократическую значимость. Настроение у меня было вовсе не въедливо-глубокомысленное, потребное для анализа материалов оперативных дел, а, наоборот, эйфорическое и бессмысленно-приподнятое. И еще мечтательное. Я представлял, как враг, обложенный муровцами, вконец запутывается в раскиданных умелыми руками сетях и окончательно раскрывается. «Хенде хох, Грасский, – воскликну я. – Ваша песенка спета!» Все как в старых фильмах. Хорошие были раньше фильмы. В них «их» песенка всегда была спета. А «наша», наоборот, звучала в полную силу. Пролистав первую папку и не найдя в ней ровным счетом ничего, я принялся за вторую – по без вести пропавшим душевнобольным. Справочные данные, медицинские документы, ксерокопии рапортов и указаний, резолюции начальства, планы проведения мероприятий. А еще фотографии мужчин и женщин. Некоторые клиенты выглядели вполне пристойно. У других глаза были как после короткого замыкания в голове. Лица, лица… И вдруг как молния в телеграфный столб врезала. Я замер, а потом вытащил лупу и начал изучать во всех подробностях фотографию. Нет сомнений. Я нашел ее!.. Так, Касаткина Зинаида Федоровна, сорока двух лет. В прошлом домохозяйка, а позже – завсегдатай элитных дурдомов, пациент самых видных профессоров и даже академиков. Была отпущена на амбулаторное лечение. А потом при странных обстоятельствах исчезла. Узнать по этой фотографии ее было нелегко. Внешность она умела менять виртуозно. Но я узнал. Голову на отсечение – именно она встретила нас в офисе «Партии обманутых» в гостинице «Русское поле»! Именно она расстреляла меня из игрушечного пистолета! Зинаида Касаткина. Душевнобольная домохозяйка и мать двоих детей. * * * Кто бы мог подумать, что немцы делают изумительное сухое вино. Я всегда считал, что колбасники почитают только пиво. Дульсинский переубедил меня, выставив на стол бутылку дорогого немецкого марочного вина. – Намазывать паюсную икру на хлеб – не лучший образец вкуса, – учил меня профессор. – Другое дело блинчики. За их неимением икру едят серебряной ложкой, – он тут же продемонстрировал на практике, как это делают люди со вкусом. – Рад бы есть ее ежедневно и столовой ложкой, – не удержался я. Люблю такую работу по делу – общение с приятными людьми, икра ложками, марочное вино, прочие атрибуты сладкой жизни. Это не по подвалам за бродягами рыскать и сворованные чердачниками простыни искать. – Revenons a nos moutons. Вернемся к нашим баранам, – тут же перевел для не владеющих разговорным французским профессор. – Грасский уверен, что им и его творчеством руководит высший инопланетный разум, который любезно надиктовывает сценарии и концепции постановок, водит его кистью на холсте. – Вы сами говорили, что нет ничего невозможного, – ухмыльнулся я. – Может, действительно, водит. – Может. Но только водит не его кистью, а его самого водит за нос. В последние годы появилась тьма-тьмущая контактеров с богом, с инопланетянами. Эти люди с упорством ходят по инстанциям и газетам, пытаясь предать гласности «высшие послания», как правило, отличающиеся чудовищным невежеством. «Земля на краю гибели. Черная аура зла окутала нашу планету. Будем укреплять душу и пренебрегать всем низменным». Бывают и оригинальные идеи. Например, освободить человечество от бесов, живущих в слабых душах. Путем уничтожения этих людей.