Особенно чародея Кора Двейна. Бежать. Прочь из Долины. Выжидать момента. Ударить, как она умела… За её спиной Башня Высшей Защиты медленно оседала, проваливалась сама в себя. Кор Двейн был уже на поверхности, бросился следом; Сильвия мчалась, окутанная пламенем Хаоса; маги Долины с визгом и воплями бросались врассыпную. – Стойте, Сильвия! Да стойте же!.. Держи карман шире. Земля встала на дыбы прямо у неё под ногами, и эти чары Хаос сжечь уже не успел. «Хаген…» Кор Двейн ухитрился как-то оказаться прямо перед ней; окутан, словно плащом, бледно-зелёным сиянием. Лицо бледно, от виска по щеке стекает кровь. – Пр… прыткая, – слова дались ему с трудом. Сильвия не могла пошевелить ни рукой, ни ногой; Хаос выл и рвался на волю, норовя сжечь всё вокруг, включая собственную хозяйку. – Всё, – проговорил чародей, склоняясь над ней. Скривился, провёл по лицу ладонью, взглянул, скривился ещё больше. – Всё, Сильвия. Хаос сейчас сожрёт тебя саму и примется за Долину. Ты не чувствуешь? Она чувствовала. Огонь в груди становился нестерпимым – словно долго-долго стараешься не дышать. – Ты зачерпнула слишком много. – Казалось, Двейн говорил с искренним сожалением. – Зачем? Зачем, глупая? Не поняла, что я подыгрываю этому старому интригану Игнациусу? Не поняла, что я вижу его насквозь, все его старые, как мир, хитрости? Эх, не дотерпела… Сильвия только и смогла, что прохрипеть какое-то проклятье. – Ладно. Ты мне ещё пригодишься, – Кор Двейн оглянулся, вновь вытер кровь – несколько капель упали Сильвии на грудь, – это сдержит распад… на время. Он болезненно сморщился, прикусил губу, – и Сильвию начало заковывать в зелёный кристалл. «Нет!.. Хаген!..» Холод проникал в жилы, и кровь замерзала. Не оставалось сил ни дышать, ни смотреть. – Не сопротивляйся, – посоветовал Кор. Холод поднялся к самым глазам, а потом кристаллическая тюрьма с лёгким шорохом закрылась. Сильвия едва успела зажмуриться. Что будет твориться вокруг, видеть она уже не хотела. «Хаген». * * * Меч хединсейского тана прочертил широкую, размашистую дугу. Над головой Хагена в серых тучах закрутилась воронка, тонкий хобот опускался вниз; сила подчинялась ученику Хедина, и оставалось лишь докончить начатое – изобразить кровью врагов потребное Орлу с Драконом. Клинок дивно удлинялся, сила преобразовывалась в широкое плоское лезвие. Косо рухнул, разрубая тела, рассекая броню, оставляя за собой лишь кровь да изуродованные трупы. Нет, это лишь иллюзия, ведь все эти создания уже умерли; это просто игры Третьей Силы, не более того!.. Но кровь по-прежнему красна. Но предсмертные стоны неотличимы от настоящих. Но души врагов по-прежнему не желают расставаться с телами. Зато здесь не нужно сдерживаться; опускавшийся с небес смерч охватил Хагена, словно настоящий доспех. Крутящаяся воронка отбрасывала нацеленные в спину удары; хединсейский тан оказался в плотном кольце – если б не сила, он не продержался бы и нескольких мгновений. Вы беспощадны, Орёл и Дракон. Вы выдергиваете души из неведомого посмертия, придаёте им видимость жизни и вновь бросаете в бой в попытке всё-таки докончить несделанное; вы чертите свои фигуры кровью великого множества – и едва ли великое равновесие останется в неприкосновенности от этих ваших деяний. Нет, не получалось крушить бестелесного врага несчитаными множествами; что-то крепко ударило в спину, пробив даже сотворённую из чистой силы защиту. Огненная вспышка боли; и в этот миг прозвучало слабое, еле слышное, беззащитное – и с отчаянной, несмотря ни на что, надеждой: – Хаген… Он узнал голос. Та самая дерзкая девчонка, отчаянная девчонка, ухитрившаяся заполучить в себя эманации Хаоса. И угодившая в беду. Перед Хагеном возникли приснопамятные храмовые стражники – с того первого боя его хединсейской дружины. Натянуты огромные луки; стрелы ударили в упор, прежде чем он успел вскинуть меч для защиты. Три пробили вихрь силы; одна пронзила нагрудник, острие укололо кожу; Хаген отвечал, рубил, уклонялся, давил – он знал, за ним тянется багровый след. Чужая кровь щедро пятнала серую твердь, однако с ней смешивалась и его собственная. «Хаген…» Слабо, едва ощутимо. Она звала его, не зная, где он, звала из этой колоссальной западни, сооружённой великими началами, которым не было и нет дела до единственной человеческой судьбы. Бородатый воин, которого – знал тан – ему предстояло сразить в самом конце, завершив построение, словно поняв что-то, показал спину. Он бежал тяжело, припадая на ногу, хромал, спотыкался; догнать его будет нетрудно, лишь бы пробиться… Но пробиваться было нелегко и становилось всё хуже. Спустившийся с небес вихрь слабел, и вся воля Хагена не могла заставить силу течь быстрее. Однако он шёл. Шёл, чертя алым по серому, живая (вернее, живая только тут) кисть Третьей Силы. Орёл и Дракон не заботились о подобии, о том, чтобы окружающее хоть в малой степени напоминало бы привычный мир. Совсем напротив. Серый холст, на котором алой кровью вычерчивается грандиозная магическая фигура, – во всяком случае, так казалось Хагену. Отвращение поднималось в нём мутной волной; никогда он не был ничьей марионеткой, Учитель всегда растолковывал, что, куда, для чего и зачем; здесь же он слепо сражался, убивая второй смертью тех, кого уже сразил однажды. Несчастные души, вырванные из посмертия великим Орлом и вновь брошенные в бой. Разрушена ткань сущего, и такие, как он, Хаген, заперты тут навечно – сражаться, умирать и, наверное, вновь воскресать; все старые законы отброшены. «И мне не будет покоя тоже, – думал хединсейский тан. Думал холодно, отстранённо, словно и не о себе самом. – И я тоже паду на этом поле, и вновь восстану, среди серого тумана, среди бесконечной бесцветной тверди, чертить и чертить алым, покуда… Покуда это не перестанет быть нужным Орлу с Драконом». Радужный клинок столкнулся с его собственным мечом, разлетелся на куски; острый обломок ударил в край шлема, распорол щёку, и Хаген дёрнулся, зло зашипев. Нет, я ещё живой, раз мне больно. Я ещё живой, если хочу биться и одержать победу, несмотря ни на что. Я ещё живой, если мне плевать на планы великих сил, а я дерусь просто потому, что точно так же дрался бы живой Хаген. Алая черта ползла по серому холсту сотворённого пространства. Хединсейский тан вздрагивал от ударов, отбивал их и сталью, и магией; да, он мог уничтожить всех брошенных против него. Они были слабы, они множество столетий провели развоплощёнными душами в домене великого Демогоргона – куда им сравняться с ним, Хагеном, учеником самого бога Хедина, всё эти века сражавшегося, оттачивавшего искусство боя?!. А там, за пределом раскатанного Орлом и Драконом холста, кипели свои битвы. Где-то там что-то очень плохое случилось с дрянной девчонкой Сильвией Нагваль… Он думал о ней. Наглая и дерзкая, она вновь и вновь возникала перед ним, родившаяся спустя эоны после него, обычная смертная, чьи родители шагнули за черту, не подумав, как это скажется на их ребёнке; и она сейчас звала его, Хагена, – звала по-настоящему, если голос её пробился сквозь все преграды и барьеры Третьей Силы. Значит, он по-настоящему нужен ей. Целитель Динтра был опытен, пользовался немалым уважением, имел хороших приятелей в Долине. Конечно, к нему приходили; та же молоденькая Ирэн Мескотт, которой ну очень хотелось поскорее закончить все формальности интернатуры, равно как и получить кое-что особенное сверху. Она действительно стремилась многое знать и уметь, и полагала, что за это надо платить; и не сомневалась, что старый целитель может взять с неё плату лишь одним. Хаген тогда усмехнулся. Люди ценят то, за что, по их мнению, они дорого заплатили. Или заплатили дорогим. Ирэн Мескотт пришла к нему, полагая себя расчётливой и циничной девицей, у которой «всем старикам одно только и надо». И он поддерживал в ней это убеждение – для чего ему какие-то трудности? Потом Ирэн так и не вышла замуж, и, в отличие от громадного большинства чародеек Долины, не имела детей – правда, всё время возилась со студиозусами Академии. А вот теперь Сильвия, эта мелкая негодница. И в беде. Невольно Хаген ускорял шаг, забывая о собственных ранах. Он не боялся, хотя знал, что следовало бы – магия крови тем более действенна, чем больше в неё втянут сам её творящий. Если воин готов умереть, его предсмертное проклятие, начертанный кровью знак, окажутся куда сильнее – даже если искусный лекарь потом спасёт тяжелораненого. Хаген знал, что уже погиб, что весь во власти ужасного Орла. Что ж, если Демогоргону понадобился именно такой инструмент, он пройдёт свой путь до конца. Воин в рогатом шлеме часто оборачивался, грубое лицо искажено неподдельным ужасом. Хаген мог различить даже бисеринки пота, потемневшие от него усы, глаза убегавшего расширены. «Тебе не уйти», – подумал тан. Без злости, спокойно, даже равнодушно. Змея должна вцепиться в свой хвост, фигура должна быть начертана. Неведомые пророчества исполнятся. Сильвия. Сильвия Нагваль. Злая, нет, злющая, ощетинившаяся, словно дикая кошка; если весь мир против неё, что ж, тем хуже для мира.