Звон стекла. Женский визг. Мужской отчаянный вопль. В самый последний момент Екатерина Перфильевна успела выдернуть рвана Петровича. Коня на скаку остановит! Перевела дух и пошла прямо на Сашеньку, выставив драгоценную ношу. И Сашенька сплоховала: посторонилась. И обернулась взглянуть. Иван Петрович гримасничал, пытаясь придать лицу достойное выражение. — Спокойной ночи! — сказала Екатерина Перфильевна. — Ну нет! — отрезала Сашенька, ощутив вдруг прилив необыкновенной, внезапной энергии. — Обкормили бульонами? Клизмами запугали? Смерти желаете? Стон изошел из постели больного. — Однако! — вскричала Екатерина Перфильевна. — Или мы — неинтеллигентные люди? Сашенька грозно шла на нее. Екатерина Перфильевна сделала выпад вперед, как если бы в обеих руках ее были кинжалы. Сашенька отшатнулась. Но Екатерина Перфильевна вдруг развернулась и дала деру из комнаты. — Что со мной, Катя? — надрывался покинутый. Взбешенная Сашенька поняла: пробил час, хозяйка метнулась к двери. Сашенька висела у нее на хвосте. «Так вот оно, как не сдвигать точку срыва по-вашему?» — прошипела она и схватила вертихвостку за плечи. Та подалась и сразу обмякла. И тогда, обманутая этой податливостью, Сашенька развернула тощую глазенапу, предусмотрительно распахнув дверь ударом ноги, и слегка подтолкнула. И… И неожиданно перелетела через спину хозяйки, которая неуловимым движением успела пригнуться и, как заправский самбист, захватив длинную руку, перебросила Сашеньку через себя. — Что, Ванечка, кончилось твое легкое затемнение? — услышала Сашенька, поднимаясь. Дверь громко захлопнулась. Не в легких — а легкое? Затемнение — что имела в виду эта дура? На счастье Ивана Петровича, последние действии вряд ли имели месте, в действительности. Они были навряд ли, потому что Иван Петрович очнулся вдруг в потной постели целехонький, и, пожалуй что, не летавший по воздуху. Пожалуй, Иван Петрович снова забылся в какой-то момент. Вопрос: в какой именно? Ведь не спросить! — Катяша, а где Александра Сергеевна? Вместо ответа — громыхание кастрюль. — Котик мой, а что, верно, будто у меня затемнение? — П-ш-ш! — зашипело какое-то варево. Иван Петрович потянулся за книгой. — Как интересно, чижуня! — с ненатуральным интересом воскликнул. — Здесь написано, что мороженое в Европу привез Марко Поло! Гробовое молчание. Под рукой новая книжка. Шекспир. «Леди Макбет». С отвращением отбросил. Вот еще одна… «Анна Каренина», черт побери! — Черт побери! — плюется доктор наук, что ни книга — все про интрижки! Екатерина Перфильевна! — зычно кричит, — куда дела «Теорию пограничного слоя»? В дверях появляется Екатерина Перфильевна. «К чертовой матери всех молодых дур! Надо заниматься наукой!» — думает доктор и все всматривается, все изучает. — А бульон? Кто забыл про бульончик? — напевает жена. — Бульон с пирожком! Иван Петрович изучающе всматривается: пожалуй, что ни следа волнений! Приснилось? Нет, неужели? — Катенька, — шепчет любящий муж, — но достаточно ли он прозрачен? — Я очень старалась, — скромно отвечает она. — Да, вот еще: позвони Александре Сергеевне! Не сводя настороженных глаз с кукольного лица, Иван Петрович берет пиалу. «Приснилось! Какое счастье — приснилось! — несется суматошная мысль. — Но если так… Если так! Отчего бы не звякнуть тогда, если так? В конце концов, если ничего не случилось… Грудка такая… Правда вот ножки… Но грудка!.. Позвонить и с легким смешком, для разведки осторожно начать… Прямо так и начать: все смешалось в доме Болконских!.. А, каково? Гениальная фраза! Фраза великого классика!» — Иван Петрович смеется. Порыв ветерка отметает тюлевую занавеску. В оконном стекле над головой его зияет дыра. А доктор смеется: всех дур обыграл! Что значит — умный мужчина! Ветерок поддувает, умный доктор смеется, зияет дыра. Язык прозы, язык прозы… Да что же это такое, черт его побери?! Понятно: язык — лишь код для передачи душевных стихий. Язык (литературный) — это множество слов, отражающих языковую среду героев. Чем новее и точнее слова, тем богаче язык, так еще говорят. Однако же… Что такое литературный язык Достоевского? Тридцать три слова, из которых каждое можно и переставить, и заменить — вот весь литературный язык Достоевского! Так не поэтому ли этот гигант покорил мир? …В Евангелиях слов тоже немного. Александр Жулин. Из цикла «Беседы с воображаемым собеседником». ХИЖИНА С ШАШЛЫКАМИ И еще о любви Человек, который узнал о предательстве, начал готовиться к схватке. Нет, детских упреков не будет, будет сражение, открытое, честное! Он потребует объяснений, призовет на помощь товарищей и не важно, чем кончится дело, пусть — поражением, но надо, надо расставить точки над «i»! Однако вот странность: человек еще ничего не успел предпринять, как вдруг обнаружил, что товарищи будто сплотились, и будто — все против него! Нет, со стороны никто бы ничего не заметил, они, казалось, все также шутили, но настороженным чувством своим он уловил некий фальшзвук. Он пока не сумел его выделить, но тем внимательней вслушивался, тем хладнокровнее выжидал… Валентин мирно сидел, вытянув ноги и привалившись спиной к рюкзаку. И от усталости невмоготу было пошевельнуться. — Вот бы кто-нибудь вырубил в гору ступеньки, — сказал просто так. — Нам только горы не хватало! — тут же откликнулись. — А то б эскалатор… А на вершине бы — хижина… — мирно сказал. — А в хижине — кавказец с усами! — тут же добавили. — Люди поднимались бы в гору, смотрели кругом… — А кавказец бы изжарил шашлык! — так вот продолжили. — Поимев неплохой куш! — наконец выдохлись. Привал был устроен у подножья одинокой высоченной горы. Их было семеро, считая красивую девушку. Вот девушка встала и замедленно — словно танцуя — проплыла мимо Валентина. И сделала так, будто споткнулась о ногу. — Не лучший способ обратить на себя внимание дамы, — сказала она. — Любишь меня? Он был обязан традиционно солгать: — Оч-чень люблю! До… — и далее был обязан продолжить. «До посинения», — так уже продолжал. «До омерзения», — тоже. — Нет, ты не ответил! — рыдающе вскричала она. — Как? Ну, как ты любишь меня? — А никак, — внезапно вмешался высокий и седоватый мужчина, — он не умеет. Герой современности — железобетонное сердце! И все улыбнулись. Но Валентин будто не слышит. Он смотрит на девушку. — Хижина с шашлыками, — не сказала, нежно пропела она. — В поле гора-а, на ней хижина, в хи-ижине молодой горячий джигит! Но я не люблю шашлыков, не люблю усатых джигитов, люблю смелого Ва-алечку, который рвется на гору!