Сценарий не тянет? Куда ж раньше смотрели? А режиссер, между прочим, потянет? Барон поднапрягся, но, словно штангист, не мог оторвать. Так, Леонид Леонидович? Будем копать «душу убийцы»? Разве он мог теперь отказаться? А я? — Давай! — рявкнул я. — Лей! Застрелю! Барон поднял ведро, примерился и… Ну, он перегнул палку, доблестный! Кто ж ожидал? Он ливанул керосином на шубу, а затем, схватив опустевшее это ведро… Да, схватив это ведро, он опрокинул его на голову режи… генералу, простите!.. Да, узурпатору! С беличьих хвостиков закапали маслянистые рваные струйки. — Поджигать? — лихо вькрикнул деловитый палач. — Поджигай! — не мог не откликнуться я. И следом: — Снимай! Палач чиркнул спичкой. Пламя нехотя побежало по шубе. Ударили в колокол. Массовка, воодушевляемая кипучей помрежем, кричала, что неправедно сжигать человека за какую-то курицу! Они все посходили с ума. Леонид Леонидович кричал из ведра: — Милости! Прошу милости! — и тоже: — Снимайте! Снимайте! Массовка визжала, свистела, била в тазы… Дураки! Вдруг толпа ахнула, заревела: это палач в исступлении от подбадривающего шума толпы, от погребального колокольного звона, от стрекота камеры, объектив которой так и гулял от костра на него, ко мне и к массовке… он плеснул в костер еще добрую порцию керосина. И побежал за другой, хлопотливый. — Снимайте! Всех! Вся! — утробно вопил Леонид Леонидович, как шлемом, накрытый ведром; но мне стало ясно: все — блеф! Как всегда — блеф! Все — игра, ни на йоту уважения к людям! Я ненавидел его. Массовка изображала пляску чертей. Дураки, им невдомек, что он и вправду сожжет себя, но не уступит. И все же, и все же… Огонь поднимался к ведру. Бот вообще не было видно из чего они? Долго ли выдержат?.. Вот сейчас он должен сбросить проклятую шубу! Вот сейчас выскочит, кинется в своем шикарном костюмчике прочь, босиком, сдернет ведро с головы, закатается по грязному снегу… — Идиоты! — заорал оглушительно кто-то и мощной струей из брандспойта сбил яркое пламя. Ведро зашипело, Леонид Леонидович, морщась, отбросил его… — Идиоты! — вопил Стива в горячке и в горячке шибанул струей по толпе. Мне тоже досталось порядком. Затем была тишина, в которой кто-то из них сказал шепотом что-то. Не исключено: тот же Стива. Я не ответил. К чему? — …Курицу надо изжарить, — сказал я Барону, опускавшему третье ведро возле меня — Сбегай за сковородкой! Он стал мне послушен. Побежал, топоча подошвами по асфальту. Костер умирал. Дым стелился клубами над мокрой площадкой. Я сел на ящик-плаху. Подошел со сковородкой Барон. — На чем жарить-то? Куда ж вы смотрели? На керосине? Будет воунять! Напряжение еще не отпустило меня. — Заткнись! — я сказал. — На, возьми шоколад! — Он взял шоколад, сдернул обертку. Скомкал, швырнул ее в разоренное пепелище — этот ворох тряпья, когда-то бывшего беличьей шубкой. — Так я и знал! — произнес торжествующе. Он был мне неприятен. Но он был со мной, а мне было трудно. — Что? — спросил я. — Что? Что «так и знал»? На нас шла помреж Лицо ее было белее, чем мел. Водянистыми — как две медузы — глазами она смотрела на нас и не видела. Водянистый, суженный к кончику носа взгляд ее пропадал, не достигая меня. Этой ночью я был у нее, ощущение тела еще не забылось. Как зовут ее? Я приподнялся и, взяв за руку, провел мимо Барона. Она еле двигалась, рука ее была ледяной, но и мои ноги дрожали. Она не была за меня. Я опустился на плаху. — Так я и знал! — послышался голос. Раздражающий, резкий, как всхлип. — Так и предчувствовал. — Что? — я устало спросил. — А то, что в кино — все обман! — Почему? — Потому! — ответил он гордо. Я вгляделся в него: он был горд, как индюк. Толстая шея, литая валунообразная голова… Однако не может быть так все просто: внешность — суть человека! Не может! В маленьких недоумевающих глазках чванилось торжество. — О чем ты? — О шубе! Где она, шуба-то? Ом-манщик! — Обманщик, — признал я. — Что поделаешь, шуба — тю-тю! Искусство требует жертв. Он промолчал. — Не горюй! Леонид Леонидович даст тебе эту роль, вот увидишь! — Леонид Леонидович? — переспросил он. — Какой Леонид Леонидович? Где? Я внимательно посмотрел на него. Привычное выражение недоверия сменилось гримасой испуга. Испуг человека, привыкшего к зигзагам злодейки-судьбы, но вот только что все разгадавшего, и надо же? Оказывается, обманутого этой разгадкой лишь больше! — Что? — спросил я. — Что? Ты решил, он — т о г о? Что? — Я бегал за керосином… — Ты решил, он сгорел? — У? — сказал он. — У! — поощрил его я. — Из-за спора со мной? Из упрямства? — У! — Глаза его округлились. Я оглянулся: сзади меня объявился Пшеничников, постукивая от холода своими родными, не золотыми зубами. Рядом ежился обесшyбевший Леонид Леонидович. Барон переводил взгляд с режиссера на белые зубы Пшеничникова и снова на Леонид Леонидовича. Повернувшись спиной, я издал куриное квохтанье. Барон заметался. Я забавлялся: ко-ко-ко! Ко-ко… Кудах-тах-тах-тах! Барон рванулся в толпу. — Каков этот Арнольд! — сказал я, бодрясь. — Он еще смеется над ним! — быстро откликнулся Леонид Леонидович. — Написал дохлый сценарий и скалится! Я устал, не хотел заводиться. И эта шуба… Но он пошел в наступление. — Думайте-думайте-думайте! — яростно завопил. — И не подумаю думать-думать и думать! — быстро и в тон отвечал я ему. — Конъюнктурщик! — бросил обвинение он и вдруг умолк. Вдруг отвернулся! — Не ложится в фильм эпизод, негромко парировал я. Но он не слушал меня! — Нечего пихать все в одну ленту! — говорил я, раздражаясь. — Сохраните на будущее, если так уж понравилось! Было ясно, что он все решил, решил без меня, что в голове его вертится какая-то мысль. Было ясно его мнение обо мне. — И без того скоро лопнем! — кричал ему в спину. Он уходил. — Он, видите, шубу испортил, у него, видите, замыслы, а я ему думай-раздумывай! — кричал гадким голосом я. — Буржуйскую, между прочим, шубейку! Леонид Леонидович уходил. Вслед за ним торопился Пшеничников. Слышались голоса. — Гениальная сцена!.. Нет, верно: смерд бросает вызов природному господину! От рождения — господину! Вызов, но… жалкий, бездарный, от живота, нутряной… — Хорошо говоришь! Говори! — … от бессилия вызов, от низменной зависти! Бунт раба!.. Слу-ушайте, дайте ему эту роль!.. Нет, вы не видели, вы же не знаете… Дайте ему убийцу сыграть, нет, правда! — Барону, что ль? — Какому Барону, какому Барону! тому, как его?.. Пoстороннему!.. С высокой устойчивостью!.. Медедеву! Что? Что? Что?