Повисла пауза. – Я любил ее, Николас, – сказал Рассел едва слышно. Из голоса солового депоса исчезла насмешка, она вдруг сменилась растерянностью и дрожью: – Мы были четырнадцать лет счастливы в браке, пока не появился ты. – Клянусь, я не знал об этом. – А много ли ты знал о ней вообще? Она принадлежала к древнему странглиевскому роду депосов, чистых по крови, прямых потомков великого Мортхагена. Ей было проще исчезнуть, чем навлечь на семью такой позор. Поэтому она сбежала к тебе, с поддельными документами и глупой историей о девочке из пригорода, о прошлом которой никому не стоит знать. Тебе ведь даже неизвестно ее настоящее имя? Ее звали Луиза Лэйон, – Рассел яростно выдохнул. В этот раз ему с трудом удавалось сдержаться. Он почти кричал: – А ты забрал ее у меня! Ты все забирал. Все лучшее всегда доставалось тебе. Мне было плевать на славу, которую на работе ты присваивал себе с первого дня. Плевать на то, что для тебя я был все равно что шавка, которую возят в машине для компании и затыкают, когда она брешет… Чье место на диванчике на кухне, лежать и слышать, как вы трахаетесь за стенкой. – Рассел, послушай! Я понятия не имел про вас с Лейн, почему ты просто не поговорил со мной? Мы могли бы решить все это мирно. – Мирно? Ты издеваешься, да? И к черту разговоры, они ни к чему не ведут. Так считала и Луиза. Я отпустил ее к тебе и пожелал ей счастья. Я дал ей обещание, что ты ни о чем не узнаешь. Малышка не хотела, чтобы наши личные распри отразились на работе. Ведь мы были такой прекрасной командой! Герой и собака, всегда вместе, всегда лучшие, герою − кресло начальника, а собачке − корм. – Что ты несешь… – Нет, Николас. Я говорю. А несешь всякий бред у нас теперь ты. Но это не важно. Как и ваша с Луизой так называемая “любовь”. И моя ревность. Все это жалкое проявление депосских эмоций. Они не вечны и быстро проходят, оставляя место холодному расчету. Я знал Луизу… Лейн, как тебе угодно, с детства, достаточно хорошо, чтобы быть уверенным: рано или поздно она наигралась бы с тобой. Малышка привыкла к комфорту и роскоши, а ей приходилось ночевать в конуре, работать, существовать на жалкую зарплату полицейского, возиться с едой на кухне. О, даже не представляешь, как она ненавидела готовить! Ты же сам видел, Лейн была создана для другой жизни, это у нее в крови. Она бы взвыла рано или поздно. А я готов был ждать. И знаешь, я ведь не ошибался. Незадолго до своей смерти она выпрашивала у меня прощение. Она вернулась ко мне. – Ложь! Рассел не дал Николасу продолжить, стал извергать на свет факты, от которых шерсть становилась дыбом. – Лейн ждала от тебя ребенка. Она была на втором месяце, когда встретила смерть. Думаю, этого ты не станешь отрицать. Ты узнал правду уже после ее гибели и хотел по возможности скрыть, что в тот день от руки Обрубка Тада потерял двоих. Я понимаю: и без того хватало, что все вокруг тебя жалели. Следственный комитет вел дело, а ты постарался, чтобы сведения о расследовании не просочились дальше их стен. Никому в участке не было известно о тайне нашей Малышки. Кроме меня. Еще до ее смерти. Она сама мне в том призналась. И Луизу можно понять. Она желала для своего наследника лучшей жизни, которую я мог с легкостью предоставить. Николасу казалось, что земля уйдет из-под ног и он вновь упадет. Он хотел возразить, привести сотню доводов, почему это не могло быть правдой, что Лейн любила его и никогда бы так не поступила. Но в мыслях у него вертелись лишь воспоминания того, как после ее смерти он навел справки: последние три дня своей жизни Лейн не появлялась на работе, хотя говорила, что проводит время именно там, на ночных дежурствах; едва заметный запах чужого одеколона, впитавшийся в ее одежду. Аромат казался знакомым, и Николас решил, что просто не узнает запаха собственных духов. То, как Лейн вела себя − стала тихой и замкнутой. В их разговорах явно присутствовала недосказанность, а в ее взгляде − чувство вины. Она словно хотела попросить прощения и все не могла выбрать подходящий момент. Тогда Николас решил, что она просто каким-то образом предчувствовала свою смерть или причина заключалась в маленькой тайне, живущей в ней. – Понимаю, тебе потребуется время, чтобы с этим смириться, – продолжил Рассел. – Я ждал слишком долго, Лейн вернулась ко мне, к той жизни, которую она оставила ради тебя. Я бы даже взял твоего отпрыска к себе. Мы с Луизой не могли иметь детей, а мне было наплевать на позор, я смог бы воспитать его как своего. Слишком малая цена – за такую победу. У нас с Луизой уже были куплены билеты в Странглею. Мы бы просто бесследно исчезли. Я надеялся, что моя маленькая девочка наконец определилась с тем, чего она хочет, и счастливая жизнь ждала бы нас впереди. Но я так и не дождался. Лейн не стало. Ах, Ники-Ники, мой супернапарник, Герой-полицейский. Я надеюсь, теперь ты понял? Я мог бы закрыть глаза на то, что все лавры доставались тебе, что ты изо дня в день вытирал об меня ноги на работе, что на время одолжил мою жену. Но одного я тебе простить не смогу: ты не сберег ее! Его голос дрогнул. В нем прозвучала знакомая боль утраты, которая точно так же неумолимо поселилась в сердце. От нее нереально было сбежать, невозможно укрыться. Она нещадно пожирала изнутри. Единственное, что он желал тогда, это заполнить пустоту. К сожалению, Рассел отыскал совсем не то, что следовало. – Она погибла из-за тебя, – сказал он тихо, и, кажется, в голосе звучали слезы. Слова превратились в шепот: – Если бы она была со мной, клянусь своей жизнью, этого никогда бы не случилось. − Рассел, пожалуйста, успокойся и выслушай меня. Теперь это все в прошлом. − Тебе легко говорить! Ты пережил бы утрату и нашел бы себе другую. К напарнику вернулись привычные нотки ненависти, которая поселилась в его душе на том месте, которое некогда принадлежало Лейн. Ненависть сводила его с ума. − Такой парадокс, не перестаю поражаться. Герой, обезвредивший самого Элиранда, не смог поймать какого-то сутенера. О чем ты думал, когда гнался за Тадом, Николас? Ты был пьян, или просто струсил… Да-да! Ты струсил, ты решил, что твоя шкура дороже стоит. А Лейн погибла. Если бы на твоем месте был бы я, она осталась бы жива! − Заткнись! – закричал Николас, и от его слов в небо черным ангелом смерти взмыла сова. – Я жалею лишь об одном. Что в тот ужасный день, когда убийца пробрался в дом моего напарника и занес нож, на ее месте не оказался ты. Судьба несправедлива. Но я здесь для того, чтобы исправить эту оплошность. Ты разрушил мое счастье, Николас, а я – твою карьеру. Чтобы ты узнал, как невыносимо больно – лишиться того, без чего вставать с постели по утрам теряет смысл. У тебя было предостаточно “птичек” в голове: беспризорник, калечащий животных, полицейский, борющийся со страхом оказаться в темноте. На службе ты всегда лез в самое пекло. Твои подвиги – не что иное, как отклонение у депоса, который не знает, когда остановиться. Теперь весь город считает тебя сумасшедшим. Я приложил для этого немало усилий. Я долго думал над тем, как заманить тебя за забор психиатрической клиники, да еще так, чтобы ты не поднял шума. На мое счастье, следственный комитет допрашивал идеальную кандидатуру на роль психа. Парня задержали в доме Элиранда, но у полиции не было никаких доказательств его вины. Этот тип вел себя по меньшей мере странно. Бормотал какие-то небылицы про другой мир, пока на допросах они не стали избивать его и не сломали ему челюсть, отчего тот стал вести себя как дикое животное – нападать на всякого, кто посмел приблизиться к нему. Они хотели отпустить его, но я предложил иную альтернативу. Приманка была отправлена в клинику “Голос лесов”, которая была выбрана мною из множества: живописный парк, отрешенность от цивилизации. Ты должен быть благодарен: я нашел идеальное место, где прославленный полицейский смог бы уйти на покой. Мне оставалось только убедить тебя. И в этой истории мне до сих пор неясно одно: почему ты согласился? Когда я пришел к тебе в дом с видеозаписью, я весь трясся от волнения, а ты посмеялся надо мной, с ходу заявив, что из этого дела ничего не выйдет, разве что только Дженна хочет заманить тебя в дурдом. Для тебя все было шуткой. Но ты разгадал мой замысел. Я недооценил тебя тогда, Николас. Мне стоило вспомнить, что ты намного умнее, чем кажешься на первый взгляд, не потому ли на твоем счету так много раскрытых преступлений? И с этим ты не промахнулся. Не дал себя провести. Скажи мне одно, какого черта ты передумал? Поехал в психушку, примерил на себя роль, которая тебе, привыкшему рваться в бой, так не шла. Ты сам накинул себе петлю на шею, и сейчас я хотел бы знать, почему? Я рассказал тебе правду, сделай то же самое для меня. Просвяти, что было такого в этом деле? Николас, ты слышишь меня? Вороной депос сидел, оперевшись спиной об общий ствол Близнецов-сосен. Его ноги обмякли, а тело опустилось на влажную землю, впитавшую в себя холод ночи, такой же обжигающе ледяной, как и слова напарника. – Я просто псих, – сказал Николас в рацию, обращаясь больше к самому себе. И пусть для Рассела это послужит ответом. Из трубки еще раздавался голос странглийца, когда вороной депос дрожащей рукой отодвинул ее от уха, а потом, собрав осколки злости, отшвырнул в сторону. Николас все равно не воспринимал никакие слова, и все, что он видел перед собой, была Лейн. Неужели и она его предала? Нет, не может быть, все что сказал Рассел – гнусная выдумка. Кроме одного: Николас так мало знал о Лейн. Он пообещал ей, что не станет расспрашивать о прошлом, Рассел заручился, что не тронет ее будущее – два обещания, сплетенные вокруг одной судьбы. Многое бы поменялось, не будь их вовсе, только бы Лейн осталась жива… Николас поднял голову к беспросветно-синему небу, откуда на него с презрением взирали звезды. “Она любила меня”, – обратился он к ним, не зная, утверждает или спрашивает. Так яростно ему захотелось вновь увидеть ее, заключить в объятия, ощутить тепло и биение жизни, только тогда он бы поверил, что слова Рассела – очередная ложь. Но он никогда не узнает… Истина умерла вместе с Лейн. Ее больше нет, и Рассел прав, Николас заслуживает наказания, ведь в том виноват только он один. Ничтожество! Пальцы впивались в траву, выдергивая ее с корнем, расцарапывая ладони в кровь. Он сам не заметил, как зарыдал в голос, уткнувшись лбом в колени, проклиная себя, свою жизнь, все то, что привело его сюда. Он отдал бы многое, лишь бы исчезнуть или оказаться в далеком забытом прошлом, на крыльце форта, убаюканным историями старого гнолла, который был для него все равно что отец. “Вытащи меня отсюда, Джипс, – шептал Николас, – если ты меня еще слышишь. Кроме тебя, мне некого просить. Я больше так не могу”. Глава 13 Николас не помнил, сколько просидел так, под могучими стволами Близнецов-сосен, отрешенный от реальности, сломленный и обессиленный, с мыслями, заблудившимися в темноте. Он не вздрогнул даже когда тень, уже несколько минут наблюдавшая за ним из-за деревьев, оказалась рядом, положила руку на его дрожащее плечо. С надеждой ребенка вороной депос поднял взгляд темно-синих глаз, и тут же его душу обожгло разочарование: это был не Джипс и даже не Ероман, а незнакомый депос, который смотрел на него сверху вниз. Он был совсем молод, еще парнишка, мышастой масти, с короткостриженой гривкой, выкрашенной в неестественный морковный цвет. В больших глазах читалась тревога. – С вами все в порядке? – спросил он высоким голосом. – В полном, – Николас удивлялся, как легко сорвалась с языка эта фраза. – Хотите, я провожу вас обратно в комнату? Не следует гулять здесь по ночам. Паренек нагнулся, добродушно протянув ему ладонь. И только тогда Николас различил во тьме форму охранника. На тощем плече паренька болталось ружье. Вороной депос принял его ладонь, не без посторонней помощи поднявшись из грязи (ноги дрожали и с трудом слушались его), и, не отпуская руки, потянул паренька на себя, приставив к его виску дуло. Оружие, которое Николас секунду назад прятал в кармане халата, переняло тепло его ладони. Вороной депос ощущал рельефную рукоять кожей. Это чувство возвращало в недалекое прошлое, словно он вновь вернулся на службу. Вместе с ним робким огоньком в груди вспыхнула новая надежда. – Отдай мне свое ружье, – отчеканил Николас, возвратив хладнокровие в голос. Паренек не сразу послушался его приказа. – Вы с ума сошли? – только и сумел пролепетать он. – А ты забыл, где находишься? – Это что, настоящий… п… п-пистолет? Охранник трясся, как осиновый лист. Наверняка паренек подрабатывал здесь по ночам, чтобы оплатить учебу в университете или наскрести себе на пиво, черт еще знает, что он мог забыть в этом дрянном местечке. Николас невольно задавался вопросом, как таких юных и худеньких, с дурацкой оранжевой гривкой, берут охранять дурдом, где обитают здоровые бандиты вроде Лисера и теперь его самого. − Похоже, что я шучу? Мне нужно выбраться отсюда. У тебя есть машина? Охранник безропотно протянул Николасу ключи. – Проведешь меня к ней. Чтобы вывести его из оцепенения, вороному депосу пришлось пихнуть своего заложника в бок. Тот сделал пару шагов, а потом вздрогнул, уставился на Николаса глазами, полными ужаса. Он говорил так быстро, что слова его можно было едва разобрать: – Машина за воротами, я не смогу их открыть. Они управляются кнопкой из комнаты наблюдения, а она в здании. – Какого черта! – вырвалось у Николаса. Его пленник пустился в объяснения: – Нам перестали выдавать персональные ключи с тех пор, как Ероман напал на одного из охранников и едва не сбежал, так же, ночью. Вы не походили на Еромана. Я услышал, как вы говорите сам с собой. Я подумал, вам нужна помощь, вы заблудились и не можете найти дорогу обратно… После этой речи Николас испытал еще один укол жалости к нему. Ну почему охранником оказался не какой-нибудь пегий отморозок вроде местных санитаров, а этот жалкий подросток? Но с другой стороны, стоило бы расценивать это как проявление удачи – такой заложник увеличивал его шансы выбраться отсюда. Ведь после всего пережитого ему еще могло повезти. – У тебя есть доступ к комнате наблюдения? – спросил он паренька. – Ключи. – Если мы доберемся туда, ты сможешь открыть ворота? Тот кивнул. Из-за того, как сильно он дрожал, движение головы различалось с трудом. Прежде чем направиться к клинике, Николас решил разобраться с ружьем. Как он и предполагал, оно было заряжено холостыми патронами. Кроме шумового эффекта от него не было толку, разве что стрелять в упор. Он опрометчиво разрядил ружье, выкинув патроны в кусты, и секунду спустя пожалел о содеянном. Слишком поздно его посетила догадка, весьма очевидная вещь, которую он не предусмотрел. Николас велел пареньку закрыть глаза, а сам достал пистолет, который передал ему Рассел, и, нацелив дуло на беспросветные стены сосен, нажал спусковой крючок. Как он и ожидал, не прозвучало даже щелчка. А курок, как бы сильно он ни давил, не желал двигаться с места. “Если бы я раньше его проверил, – подумал Николас, – будь Рассел поумнее, эта рухлядь бы не только не стреляла, но и взрывалась в моей руке, на случай, если я решу воспользоваться оружием. Но это уже в пределах фантастики, в моей ситуации не до выбора, нужно пользоваться тем, что есть”. Николас спрятал руку с пистолетом в карман халата, а свободной протянул охраннику разряженное ружье. Его заложник стоял, зажмурившись, ожидая выстрела. В ночной тьме, густой как мазут, можно было разглядеть, как шевелятся его губы. Он читал молитву. – Как тебя зовут? – спросил вороной депос. – Дэнис. – Слушай сюда, Дэнис. План таков: накинь ружье на плечо, как ты его обычно носишь, вот так, отлично. А сейчас мы вернемся в здание и вместе пойдем в комнату наблюдения. Ты откроешь ворота. – Да, но… – Если привяжется дежурный санитар, наставишь на меня ружье и скажешь, что я пытался сбежать. Ты меня задержал. Все ясно, Дэнис? Дэнис кивнул, не посмев с ним спорить. Они направились вниз по тропинке. Николас пытался избегать взглядов камер. Он сомневался, что кому-то придет в голову наблюдать за территорией пустующего парка ночью, но по возможности старался выбирать слепые зоны, которые, благодаря Бэнко, теперь знал наизусть. Дэнис шел, часто спотыкаясь, чуть позади него. Николас был уверен, что его заложник не отважится бежать. Паренек сцепил ладони в замок и держал их возле паха, заговорил, лишь когда на горизонте замаячило здание психбольницы: – Я такой трус. Я еще в жизни так не пугался. И что же теперь делать? Николас вздохнул. Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Ведь ни дома, ни работы, ни друзей у него теперь нет. Впрочем, дом остался, но после того, что он устроил, это станет первым местом, где его начнут искать. А его будут искать. Рассел Лэйон это так не оставит. Николас решил подумать об этом когда окажется за воротами клиники. – Я знаю, что тебе делать, – ответил он Дэнису, едва скрывая появившееся сочувствие в голосе. – Слушай меня, и все будет хорошо. “Я обещаю”, – хотел добавить Николас, но осекся. Он вспомнил Лейн. Довольно с него обещаний.