И какого черта Марк приперся? Снова. Вчера был. И позавчера. Он приходит каждый день. Строит переживательно-сочувствующий вид и интересуется самочувствием. Но этот никак не мешает вести нам разговоры на разных языках. — А слабо постучаться? — с неодобрением смотрю на Марка, который уже устроился в кресле напротив моей кровати и тянет свои клешни к тарелке с фруктами. — Зачем? — удивительно интересуется он, отправляя в рот виноградину. — Может, я переодеваюсь. — Голой я тебе уже видел. — Видел - забудь, — бросаю на хмыкающего Марка уничтожающий взгляд. В очередной яркой толстовке с мультяшным принтом, в порванных на коленях джинсах и со взъерошенной темно-каштановой копной на голове, он нагло продолжает уплетать мой виноград. — Ты пришёл сюда поесть? — воинственно складываю руки на груди. — Как самочувствие? — Марк наконец оставляет в покое фрукты и, откидываясь на спинку кресла, проходится по мне изучающим взглядом. — Твоими молитвами. Не могу! Не могу не ехидничать. Сильнее этого желания только мои приступы тошноты. Видеть лицо Громова в такие моменты - бесценно. Мой своеобразный допинг с нотками эйфории. — Ясно, — раздраженно цокает он. — Значит, хамить ты не перестанешь. Подорвавшись с кресла, Марк в два широких шага рассекает пространство палаты и без какого-либо разрешения усаживается на мою кровать. И непросто в ногах, а гораздо ближе. Так, что когда по обе стороны от моих бёдер он опирается руками о матрас, я оказываюсь в капкане его запаха. Я тут же морально готовлюсь к очередному приступу тошноты, который неминуемо воспроизводит любой парфюм. Но теплый, древесноцитрусовый аромат растекается по легким и дарит лишь непрошеную карусель воспоминаний... Настороженно замираю с диким желанием отползти назад, но за мной тупик из подушек и изголовья кровати. Не стесняясь, Марк склоняет голову и приближает свое лицо к моему. — На следующей неделе тебя выпишут. И вот теперь с таким же хамством расскажи мне, что ты будешь делать потом? Какие планы? Где работать будешь? За какие шиши рожать собираешься? Его низкий голос имеет эффект ножа: острый и режет своими вопросами. Сцепившись с Громовым взглядом, поджимаю губы в полном молчании. Ощущение, что мне вообще нечего ему ответить противно давит на грудь. — Я жду ответов. — Марк делает паузу и вызывающе прищуривается, — Рыжик... Вздрагиваю, словно получаю удар плетью. Дергаюсь вперед, едва не столкнув наши лица лбами. — Не смей больше так называть меня. И прекращай ломать комедию, Громов. Этот ребенок прекрасно проживет и без твоей фамилии, но спасибо за предложение, — смело цежу прямо в его смазливое лицо. А сама едва справляюсь с волнами боли, выбивающей мне ребра. Я все еще не забыла. Безгранично черные глаза напротив - моя незаживающая рана. Особенно когда Марк слишком близко. — Не нравится предложение? — он флегматично ведёт плечами. — Тогда это будет приказ. Несколько секунд въезжаю в смысл, вложенный Марком в последнюю фразу. Чего?! А вот это уже вообще за гранью нашего и без того не совсем позитивного общения. Ещё чуть-чуть и я заискрюсь от желания въехать по фейсу Громова. — Серьезно? И с каких это пор я должна выполнять твои приказы? — Не мои, — качает головой Марк, — а моего отца. Нам придется пожениться, Лика. Хочешь ты этого или нет. От такой бестактной банальности пересыхает в горле. Значит, без папы депутата тут не обошлось. Шикарный расклад! — Так это строгий родитель заставляет тебя жениться. И какое наказание ждёт за непослушание? — «испуганно» округляю глаза и прикладываю свои ладони к щекам. — Отберут кредитки? Или машину? — Все. Я не могу с тобой разговаривать. Ты же невыносимая, — сипит Марк и жмурится, а на его лице дёргаются желваки вместе с раздувающимися ноздрями. Громов дышит мне в лицо шумно и рвано. Он резко поднимается с моей кровати и через мгновение уже рывком открывает дверь палаты. Делает шаг на выход, но все же тормозит себя на пороге. Сжимая дверную ручку до побелевших костяшек, Марк демонстрирует мне свою широкую спину и даже не думает поворачиваться, когда бросает мне: — Думаешь, я в восторге от всего происходящего? Но я хотя бы пытаюсь найти с тобой контакт. Пытаюсь договориться и поступить правильно... Короче, иди... жуй свой виноград! От удара двери взвизгивают окна и стены в палате. Марк ушёл. А я все ещё прижимаюсь к подушкам позади себя и нервно тереблю пальцами край покрывала. Внутри меня кружит хоровод из обиды, злости и взбесившихся гормонов. И мне снова очень хочется расплакаться. Л Л Л — Подпишите вот здесь и здесь. — Надеюсь, вы больше не потеряете мои документы, — усмехаюсь я и, поправив свои очки, ставлю подпись точно в тех местах, куда ткнул идеально ноготок миленькой секретарши из деканата. — У меня первый раз такое ЧП, — виновато бормочет она. — Но спасибо, что так быстро смогли приехать и устранить это недоразумение, — склонившись почти вплотную ко мне, секретарша тараторит, понизив голос. — Узнай об этом декан, меня бы уже уволили. — Ничего. Зато теперь не уволят, — поставить все подписи на документах, продвигаю по столу к ней все бумажки. Секретарша счастлива, что ей не настучат по голове, а мне вот пришлось вымаливать у своего лечащего врача свободу на пару часов. Всячески уповала на позитивное самочувствие и на то, что завтра все равно меня выписывают. Поднимаюсь со стула и, на всякий случай, одергиваю вниз свитера так, чтобы расстегнутая верхняя пуговица джинсов не попала в поле зрения секретарши. В заявлении на академический отпуск указано, что он нужен мне по семейным обстоятельствам, но я не стала уточнять по каким именно. Перекинув через согнутую руку куртку, прикрываю ей живот и, пожелав всего хорошего, как можно скорее выскальзываю за пределы деканата. Там слишком противно пахнет каким-то рагу. Оказавшись в коридоре, заполненными студентами медленно выдыхаю, стараясь не дать своему токсикозу разойтись на всех порах. Теперь бы без тошнотворных происшествий добраться обратно до клиники. Достаю телефон из кармана джинсов, собираясь вызвать такси, а на экране уже светятся двадцать два пропущенных звонка: десять от мамы, двенадцать от Марка. Ухмыляюсь этой статистике. Один ноль в пользу Громова, однако. Но, может, узнай мама, где я провела прошедшую неделю, то счет, кто больше обо мне переживает, был бы в ее пользу. Правда, это вообще не факт. Наше с мамой общение стало необъяснимо странным. Всё свелось к ее полотнам в мессенджерах, что я испоганила себе жизнь. Смахнув все уведомления с экрана, маневрирую через поток студентов на выход. Но в толпе мелькают не только незнакомые лица. Меня успевают заметить несколько девчонок одногруппниц. Любопытные Варвары даже не подходя близко ко мне, но хватает их грызущего взгляда. Такое внимание меня коробит. Сильнее прижимают куртку к своему животу, бросаю им краткий приветственный кивок, надеясь, что никому из них не придёт на ум подходить и вести беседы. Меня спасает звонок на пару. Девочки просто отвечают мне тем же: улыбка и кивок. А я еще раз мысленно радуюсь, что приняла решение слинять в академический отпуск. Моя беременность вызвала бы немало плетен и измусоливаний. В меня бы тыкали пальцем, а Громов... Он оказывается легок на помине: в моей ладони оживает телефон, светя экраном с надписью Громов. — Лика, твою дивизию! Где ты? — бас в трубке впечатляет. Это самый настоящий рык. Стыдливо жмурюсь. Марк наезжает на меня без «здрасьте и до свидания». И я даже знаю за что. С клиники я увильнула молча. Ничего ему не сказала, а он, видимо, приехал. Опять. — Привет. Я в универе, — нахожу в конце коридора спокойное местечко у окна и прячусь для разговора там. Секундная пауза Марка сменяется его полным непониманием. — Ты чего там забыла? У тебя академ. — Они потеряли мои документы. Пришлось ехать срочно переписывать. — А позвонить мне и хотя бы предупредить? Кинув свою куртку на подоконник, а мешающие волосы за спину, устраиваюсь пятой точкой на окошко. — Ну. не подумала, — непринужденно вру я. Подумала еще как. Просто звонить не стала. Срабатывает мой внутренний пунктик, что сама я наберу Марка, только когда начнется Армагеддон. — Ты ещё там? — строго интересуется голос в трубке. А потом слышу громкое шуршание и звук застегивающейся молнии. — Я сейчас приеду. — Доберусь на такси. Спасибо, не надо, — бурчу в телефон. — Лика, — ощущаю, как Марк сдерживает монотонной интонацией свои эмоции, — уйми никчемную упертость и сиди на жопе ровно. И наш разговор тут же прерывается. Марк сбрасывает звонок. А я со психом бросаю телефон на куртку. Прекрасно! Что ни день, то наше с ним общение выходит на новый уровень грубой вежливости. И я ничего не могу с этим поделать. Нас как будто связали общей нитью на узел. Но мы тянем ее на себя до предела, когда оказываемся рядом. Каждое слово, взгляд, движение как лезвие ножа. Вот-вот полоснет и разовьет это напряжение. Меня до молекул кончиков пальцев триггерит от Г ромова. А особенно от мысли, что он, задушивший мое сердце, теперь моя опора. По крайней мере, сейчас. Больница, лекарства... Всё это не с неба валится. И завтра, когда меня выпишут, ничего не изменится. Я думаю об этом каждую секунду. Маюсь до бешеной дрожи по телу от совершенно полярных друг другу чувств внутри. Я должна сказать Марку «спасибо», но говорю лишь о том, как я его ненавижу. Я хочу не видеть его глаз, не слышать голос, но крошечный человек внутри меня постоянно напоминает, что сама же так не смогу. Сейчас Марк единственный, кто может нам помочь. Наверное, именно поэтому делаю, как он просил. Сижу на попе ровно. И пока жду Марка, примостившись на подоконнике, студенты уже разбрелись на пары, оставив после себя пустынный коридор. Поэтому звонкий звук уведомления, упавшего на телефон, разносится по нему эхом. Вдохнув, тянусь к мобильному, все ещё лежащему на скомканной куртке. И стоит увидеть о чем и от кого это уведомление, как в груди подскакивает сердце, заглушая все остальные мысли и чувства. Приложение «Мой календарь»: «13-я неделя. Добро пожаловать во второй триместр! Примите поздравления - одна треть пути пройдена» Сжимая телефон в ладони, немного невменяемо улыбаюсь его экрану и теплому, гипнотизирующему чувству внутри себя. И даже не сразу замечаю движение по коридору, устремленное в мою сторону. Быстрее реагирует мой обострившийся нюх.