Взглядываю на Марка так, чтобы смысл моих слов не нуждался в объяснении. — Ты же принес мои вещи сюда, а значит на этой кровати буду спать я. Думаю, что в доме твоего отца найдутся свободные гостевые комнаты. — А ничего, что мы подали заявление в загс? — Громов надменно хмыкает, запихивая ладони в карманы спортивных штанов. — Что-то я не припомню в там пункт, что должна спать с тобой на одной плоскости. Вижу по его хитро суживающимся глазам, что он хочет съязвить, и вызывающе выгибаю бровь. Ну, давай. Который раз это будет за день? Стотысячный? Но Марк просто цокает языком. Не вынимая ладоней из карманов, проскальзывает мимо на выход из спальни. — Как отец появится дома, я тебе сообщу, — бросает он через плечо, но потом все-таки останавливается у двери. Оборачивается и пронзительно заглядывается на кота в моих руках. — Плюш, кыс-кыс. Пошли. А котейка все так же нежится и ластится к моим ладоням, мурча трактором. Даже не реагирует на призыв своего хозяина. И я посылаю Марку ехидную улыбку и взмах ресницами: — Не такой уж ты тут и командир. — Плюшевый предатель. Значит, украду его у тебя ночью, — обиженно и так по-детски фыркает Марк, прежде чем исчезнуть из комнаты. Л Л Л Марк оказывается прав. Понятие ужин у Громова старшего весьма своеобразное. Хозяин дома появляется уже после десяти вечера. К этому времени я успеваю и принять душ, который оказался удобным дополнением к комнате Марка, и даже подремать под ласковое мурчание Плюша. Поглаживая британца в сладкой дреме, ловлю себя на мысли, что из этих двоих на фото, которое когда-то прислал мне Марк, реальным лапочкой оказался только кот. Его же хозяин просто разорвал мне сердце. И продолжает делать это до сих пор... Марк приглашает меня вниз на очень поздний ужин, когда стрелки часов перешагнули одиннадцать вечера. Даже не нужно было смотреть ему в глаза, чтобы понять - он нервничает. Спускаясь за Марком по лестнице, достаточно взглянуть на напряженные мышцы шеи и каменные плечи, обтянутые серой футболкой. А я вот слабо осознаю до конца, что вообще делаю в этом шикарном доме. Но когда вижу восседающего в столовой отца Марка, одетого как на парад: белоснежная рубашка и черные брюки, - ощущаю себя неуместно. И стол, сервированный на три персоны, выглядит уж слишком празднично. В своей растянутой домашней кофте и штанах смотрюсь как бедный родственник, а не как будущий член влиятельной семьи. — Добрый вечер, — тихо мямлю я, встречаясь с тяжелым взглядом Виктора Петровича. И под краткий приветственный кивок Г ромова старшего, я и Марк усаживаемся за столом по обе руки от него. Вся обстановка мигом становится... дикой. Сглатываю липкий ком в горле, а сердце холодеет. Боже. Что я здесь делаю? — Марк сказал, что вы подали заявление? — ровным тоном интересуется Виктор Петрович, аккуратно разрезая ножом стейк. — Да. Вчера, — сухо отвечает Марк, ковыряя вилкой в салате. — Примите мои поздравления, — его отец внезапно озаряется улыбкой, которая даже похожа на искреннюю и адресована почему-то только мне. — Как себя чувствуешь, Лика? Прочищаю горло и выдавливаю что-то похожее на улыбку: — Уже лучше. — Токсикоз? — Иногда мутит. — Ты главное ешь, — Громов старший с укором смотрит на мою пустую тарелку. — Моему внуку или внучке сейчас нужно твоё правильное питание. Пол еще неизвестен? Я отрицательно качаю головой: — На узи не показывает. — Ну ничего, — отец Марка неожиданно подмигивает мне. — К лету все узнаем. Когда дата росписи? — Через две недели, — встревает Марк. Виктор Петрович задумчиво замолкает, словно подсчитывая про себя. — Нет, — жестко выдает он, переводя взгляд на сына. — Я завтра утром улетаю в Москву на несколько недель. Поэтому организуем небольшое семейное торжество в конце декабря. Должно быть скромно, но... — Пап, — глаза Марка расширяются, — мы вообще не планировали банкеты и прочую лабуду. Ведь так? — он впивается в меня глазами, в глубине которых сверкает правильный и такой нужный ему ответ. И во мне борются две крайности. В мои ближайшие планы разговоры о белом платье и близко не стояли, но раз уж я этим могу еще раз заставить желваки Марка трястись, то почему бы и. — Нет, — приподнимаю уголки губ и даже на языке становится слаще, когда лицо Марка недоуменно вытягивается. — Я совсем не против скромного торжества. Мой будущий муж стискивает в ладони вилку так, что напрягаются жилы на руке, подчеркивая тёмные рисунки татуировок на ней. — Вот и прекрасно, — подытоживает Громов старший. — Значит, я попрошу своего помощника связаться с вашим загсом и поменять дату росписи. Он вам потом ее сообщит. Свадьба будет тихой, но нужных нам журналистов пригласят. Ресторан вам организуют. Кольца без бриллиантов. Обычное золото. Хорошего ювелира вам найдут. Что касается родственников и друзей: только самые близкие. И без всяких инста блогеров. И с этого дня никаких лишних фото и видео. В этом доме снимать запрещено. Гостей и родственников приглашать тоже. Встречи только на нейтральной территории. После свадьбы пришлют нужные фотографии и текст, которые при необходимости можно будет опубликовать в соцсетях, — Виктор Петрович продолжает насыпать указами. Он не повышает голос. Не грубит. Но от невозмутимого тона ползут колючие мурашки по спине. Переглядываюсь с Марком, сидящим напротив. И в этот раз уже он насмешливо приподнимает брови, демонстративно отправляя в рот наколотый на вилку помидор черри. Как будто его вообще не удивляют слова отца. А меня точно не сажают в золотую клетку? Потому что каждое наставление Громова старшего как щелчок замка. Мне монотонно раскладывают мою будущую жизнь по полочкам. Хлопаю ресницами, отстраненно смотря на салатницу перед собой. — Да и ещё, — Виктор Петрович выпрямляется на стуле, аккуратно прикладывая салфетку к губам. — Жить вы будете здесь. — Зачем? — Марк дергается на месте и который раз за вечер меняется в лице. — У меня есть своя квартира. — Свою ты купишь за свои деньги. А сейчас так будет лучше всем. В этом доме все есть: повара, уборщицы, охрана. — Папа, мы не договаривались так. Это слово лезвием проходит по ушам. Договаривались? Но я даже не успеваю подумать о чем идет речь и вставить свои пять копеек, как Виктор Петрович слегка пристукивает кулаком по столу. Звон посуды тут же меркнет в его сдержанном тоне: — Марк, я все тебе сказал. Только так и не иначе. Твой лимит доверия исчерпан ещё год назад. Хватит. Мне надоело разгребать твои косяки. Отец и сын, так друг на друга непохожие, цепляются взглядами, словно ведя дальше немой диалог. И видимо, очень жёсткий, потому что кадык на шее Марка нервно дёргается вниз, а скулы на его лице заостряются. Становится не по себе. Этот своеобразный ужин мне неприятен. Хочется сорваться с места и скорее спрятаться под покрывалом рядом с Плюшем. Но в этом доме можно ли вообще двигаться без разрешения его хозяина? После непродолжительной, но очень тяжелой тишины, Громов старший заканчивает ужин именно на этой ноте, оставив меня со своим сыном наедине. Стоит только Виктору Петровичу исчезнуть из поля зрения, как Марк упирается локтями о стол и грубо проводит ладонями по волосам и лицу. Я чётко слышу, как из его легких вырывает ни то стон, ни то выдох. Откидываясь на спинку стула, Марк попадает в меня взглядом. Глаза, как чёрные стеклышки, сканируют и жгут насквозь. — Вот так вот. Хотела свадьбу - получай, — с вымученной улыбкой хрипит Марк. И его слова отзываются во мне как заряд двухсот двадцати. — Добро пожаловать в семью, Рыжик. Глава 22 Марк В сотый раз переворачиваюсь на дорогом, но невероятно неудобном матрасе. Это не моя уютная любимая кровать. Сегодня по велению Лики мучаюсь в гостевой комнате. Рыжая нагло отобрала у меня не только мою спальню, но и моего Плюша. Меховой засранец - это единственное, что сейчас могло убаюкать мои чокнутые мысли. Мне кажется, я тихо съезжаю с катушек. Болваном стою в одной точке, а вокруг меняются события и декорации. Беременность Лики, ультиматумы отца, предстоящая свадьба... Хочется заорать: стоп я ни хрена не врубаюсь. Но чертовски поздно. Рыжая девочка сейчас спит в соседней комнате. И у нее в заложниках мой кот. Переворачиваюсь на спину и лениво поднимаю руку. Циферблат смарт часов на запястье показывает полтретьего ночи. Я так провтыкаю, смотря в потолок, до утра. После сегодняшнего ужина с отцом мне однозначно нужен мурчащий антидепрессант. Тем более про кота я предупреждал... Поднимаюсь с кровати, натягиваю только домашние штаны и отправляюсь за Плюшем. Как вор на цыпочках крадусь в свою же спальню. Бесшумно приоткрываю дверь и проскальзываю в тишину комнаты. Замираю на ее пороге, прислушиваясь к темноте, а глазами нахожу свою кровать. Точнее, хочу найти на ней Плюша. Но воинственный настрой теряется. Рыжеволосая фигурка в пижаме, укрытая только светом уличного фонаря, слишком беспомощно свернулась калачиком, прижав к себе кота. В груди зреет горячее, царапающееся желание просто молча смотреть. Смотреть на длинные ноги в коротких шортах, худые руки, так крепко обнимающие белоснежный пушистый ком и огненный водопад локонов, разлившейся на подушке. Сейчас на моей постели Лика выглядит как эпицентр уязвимости вселенной, который почему-то хочется прикрыть теплым пледом. Крадущимися шагами подбираюсь к комоду, вытаскиваю оттуда покрывало и также плавно подбираюсь к спящей Лике.