Спокойствие. Только спокойствие. Уговариваю себя не кататься на этих гормональных качельках и, сжав челюсть, придавливаю Лику к своей груди. И моя рука сама тянется к ее животу. Забив на вялые попытки рыжей отпихнуться от меня, кладу свою ладонь туда, где уже заметно кругло. Лику словно током прошибает. Вздрогнув, она превращается в моих руках в натянутую струну. Мне пофиг. Растопырив пальцы просто обвожу медленный полукруг по животу, сминая ими ткань пижамы. Не знаю, с какого перепугу решаю, что это как-то может помочь Лике... — Язвить можешь сколько влезет, — кладу свой подбородок на ее макушку. Делаю вдох и с языка едва не срывается: tu sens la fraise*. А говорю совсем другое, — но если тебе в ближайшие минуты не станет легче, то запихну тебя в машину и отвезу снова в больницу. — Не хочу отсюда уезжать, — с испугом лепечет Лика мне в грудь. — Тогда надо с этим что-то делать, чтобы таких приходов больше не было. — Предохраняться надо было. Терпеливо вздыхаю в солнечную макушку: — В следующий раз так и поступим, а пока нужно найти хоть что-то, что поможет так не мучиться. Лекарства, сиропы, еда. святая вода там. — Арбуз, — лепетание к моей груди уже более уверенные. Прекращаю наглаживать беременный живот Лики и ловлю ступор: — Чего арбуз? — Это странно, — бормочет рыжая, — но мне кажется, если я съем арбуз, то все пройдёт. — Ты. — повышаю голос, но... Спокойствие! — издеваешься? Перестав прижиматься к моей груди, Лика поднимает голову и заглядывает на меня огромными голубыми океанами. — Нет, — честный взмах золотистых ресниц отсекает какое-либо желание злиться и ставит в тупик. Арбуз. В середине декабря. Я что? Похож на долбаного фокусника? Видимо, да, потому что с надеждой смотрят на меня не только небесно-чистые глаза, но и каждая веснушка на бледных щеках. В моей голове раскидываются все варианты, но единственный и возможный приходит один. Без слов прислоняю изумленную Лику обратно к стеночке и испаряюсь из ванной. Мне просто нужна моя куртка. Когда возвращаюсь, то Лика все еще подпирает спиной плитку и ошалело хлопает рыжими ресницами. — Держи, — присаживаюсь напротив и протягиваю ей пол-упаковки арбузной жвачки. Рыжик изумленно рассматривает сначала «Орбит», а потом меня. Непонимание сменяется в ее глазах удивлением. А я ожидаю услышать, что все не то и все не так. Но бледные сухие губы растягиваются в улыбке, а тоненькие пальчики тянутся за жвачкой. Одна за одной белые пластинки исчезают из пачки, а замученные черты лица Лики расслабляются. Она блаженно закрывает глаза, медленно смакуя «Орбит». И пока Лика пытается поймать свой арбузный дзен, сидя на полу в ванной и подпирая затылком стену, я пристально смотрю на рыжую. Чего жду? Сам не знаю, продолжая гипнотизировать веснушчатый нос. — Кайф. Это гениально, — шепчет Рыжик. И, немного помедлив, все же добавляет. Так же тихо, но с замашкой на благодарность. — Спасибо, Марк. — Угу, — просто мычу Лике в ответ. А в моей груди все сжимается и тянет. Мне хочется, чтобы ей стало легче... & & & Она улыбается. Все чаще и искреннее. Я знаю это, потому что наблюдаю за ней. Наблюдаю утром за завтраком, когда мама щебечет вокруг Лики. Наблюдаю на берегу во время прогулок с Джеки. Я вижу, как становятся ярче голубые глаза. Лике легче здесь. Таких приступов токсикоза после арбузной терапии не было. Морской воздух явно подошли ей больше, чем шикарный замок с охраной. Моя мама укрыла эту девочку полотном теплоты и заботы. И они порой шушукаются и забрасывают меня неоднозначными взглядами. Остается надеяться, что ничего компрометирующего на меня маман не выдает. Чувствую себя иногда лишним в этом бабском царстве: мама, Лика и Джеки. Я вижу, что сейчас Соболевской спокойно и комфортно. А вот себя ощущаю странно. Из-за грядущей дебильной сессии мне нужно находиться на парах, чтобы, наконец, получить этот диплом. Я хотел просто оставить на какое-то время Лику у мамы. Хотя бы до того момента, как отец не озвучит нам конкретную дату свадьбы. Но зачем-то трачу почти каждый день по несколько часов на дорогу туда и обратно. У меня есть вагон и маленькая тележка времени думать о чем и о ком угодно. А как на репите днём и ночью вертится в голове все, что было до того разговора у дверей моей квартиры. И желание быть где-то поблизости к рыжим локонам становится навязчивее. Я делю кровать с той, с кем вот-вот буду делиться фамилией. Но все что могу - это смотреть. Смотреть под шум волн на то, как Лика, сидя на капоте моей тачки, жмурится и подставляет южному декабрьскому солнцу свой нос в конопушках. Видеть, как она, засыпая, ласково гладит свой уже заметный живот. Даю сотню баксов, что Лика ведёт с ним немой диалог. И мое любопытство бесится. Хочется знать мысли в этой рыжеволосой головке, которая по ночам иногда путает мое плечо с подушкой. А сама же Лика бесится, когда по утрам моя физиология делает пространство и без того тесной кровати ещё теснее. — Убери его! — меня будит гневное фырканье и болезненный толчок в бок. Раздираю глаза, а Лика, уже насупившись, сидит противоположном углу кровати. — Кого? — бурчу я и спросонья даже не понимаю о чем речь. Рыжик устремляет уничтожающий взгляд на то, что бугрится под покрывалом в районе моих бедер. — А... это... — зеваю сквозь усмешку. — Не могу. Разве что отрезать. — Не мешало бы. — Да он то в чем виноват? Иронично вскинув брови, Лика молча приподнимает край пижамной футболки, обнажая живот. нет. это уже животик. Мой взгляд с жадным интересом задерживается на так аккуратно округлившейся части ее тела. Забавно, но первый раз за столько времени, когда она не прячет его от моих глаз. — Ну. — потягиваюсь на кровати, играя мышцами, и укладываю руки за голову, — откровенно говоря - это лишь мой косяк. В океанах ее глаз темнеет, а щеки становятся похожими на помидорку. И видимо, не только мой взгляд сейчас внимательно скользит по собеседнику. Солнечные бровки Лики сходятся к переносице: — Новая тату? — ее глаза с неподдельным интересом всматриваются в мой голый торс. Я сдерживаю свое многозначительное хмыканье. Заметила и не только, а даже знает и помнит все мои татуировки. — Не-а. Старая, — нагло вру. Еще один рисунок на рёбрах я сделал через два дня после разговора с Ликой у дверей своей квартиры. — Нет. Я давно заметила. Ее не было раньше. Точно помню. Я же. — уверенно толкует она, на полном серьезе сканируя глазами мое тело. А потом замолкает, смутившись ещё больше, когда взгляд останавливается где-то в точке торчащего покрывала. Став идеально пунцовой, Лика подскакивает с кровати. — Я в ванную, — бурчит она, хватая вещи со стула. Не успеваю моргнуть, как Рыжик исчезает из спальни, громко хлопнув дверью. А я остаюсь лежать на кровати, расслабленно закинув руки под затылок. Устремляю взгляд на потолок и растягиваю губы в улыбке. Лике, наверное, лучше пока не знать, что вина за мой уверенный утренний стояк лежит и на ней тоже. Кровать слишком узкая, а ее тело слишком тёплое и запах ее кожи вытесняет кислород в легких. Как бороться с желанием припечатать, прижать рыжую к себе... снова? & & & — Марк. Отрываюсь от монитора ноутбука, на котором открыты уже с десяток вкладок с сайтами, где можно купить курсовую работу. За прошедшую неделю я накатал столько километров туда и обратно, что было вообще не до этого. А завтра уже защита. Вопросительно взглядываю на Лику, закутавшуюся в плед на кровати. Время около полуночи, и я удивляюсь, почему Рыжик ещё не видит десятый сон. — Я тебе мешаю? Разбудил? — интересуюсь я, потирая уголки глаз, уставших за многочасовым просиживанием у ноута. — Нет, — она часто моргает ресницами и скромно мнёт край пледа. — А у тебя есть тёплое одеяло? Я замёрзла. И в унисон ее словам в окно моей комнаты ударяется жёсткий порыв ветра. Последние несколько дней погода все чаще стала напоминать, что на дворе уже вторая декада декабря. — Да, конечно, — спохватываюсь я. Встаю из-за стола и начинаю поиски одеяла в шкафу напротив кровати. И пока ищу, меня посещают шальные мысли послать курсовую в пешее эротическое и предложить Лике себя в качестве грелки в кровать. А что? Она и так жмётся ко мне каждую ночь, а потом делает вид, что «ничего такого и не было». Но одно неосторожное движение рушит все мои планы. Стоящая в шкафу коробка, случайная задетая одеялом, с глухим грохотом отправляется на пол, а ее картонная крышка летит в сторону. Краем глаза замечаю содержимое, вырвавшееся из коробки, и внутри все обрывается. Твою же мать! В панике пытаюсь запихнуть тяжелое одеяло обратно на полку, чтобы поскорее убрать все лежащее на полу с глаз долой. Только бы Лика не заметила! — Что это? — слышу испуганный голос за спиной. Поздно! Холодеющими руками кое-как управляюсь с одеялом и, стоя в распахнутых дверях шкафа, оборачиваюсь. Лика уже сидит на краю кровати и вертит в руках несколько фото, подобранных с пола. «Не смотри! Не смотри! Не смотри!» — звенит в моей голове. Но тоненькие пальчики Лики уже трясутся. Она поднимает на меня широко распахнутые глаза. Света от настольной лампы хватает, чтобы разглядеть затмевающую их оторопь. — Почему на этих фото разбитая машина и... — Лика сглатывает, запинается, а голос дрожит. — Кровь.