— Нет! — Да-да! На этих словах в дом ураганом ворвался Стоун с двумя букетищами цветов, плюшевыми медведями и воздушными шарами. Один он пихнул мне, медведей и шары Джеймсу и громогласно запел. — И где же моя ненаглядная Прелесть, где же моя прелестная Марго? — Марго⁈ — снова воскликнула я, а мой муж продолжал веселиться моей реакции. — Вон смотри, еще один кавалер нарисовался, хрен сотрешь. — Джеймс!!! — Пока ты была в роддоме, малышка, тут были просто павлиньи бои. Джеймс кинул плюшевых монстров на диван и обратился к поникающему с каждым его словом бугаю. — Твоя прелесть, МАРГАРЕТ, а не Марго, с моим отцом укладывает девочек. Так что прижми хвост. «Нет… не может быть!» После семейного потрясающе веселого, теплого и непринужденного ужина Джеймс мягко положил мне руку на мое поднимающееся плечо и ласково проговорил, целуя нежно в висок. — Сиди, любимая, я все сделаю сам. Сэ-э-эм! — Иду-иду! Мы с Люси, у которой на руках сидел подросший мальчуган, переглянулись, когда наши мужья начали порхать от стола до кухни. — Смотри, Алекс, — насмешливо прорычал Стоун, — Твой сын — самый настоящий каблук. — Да, настоящий мужчина… — мечтательно, точно произнесла мамочка, и матерый бандит подорвался с места. — Эй, Гриф, я тоже помогу! Что ты Сэм сразу? Пусть с сыночком посидит. — Я тоже! — подоспел Уайлд старший. Я смотрела, как здоровые мужики дерутся за грязные тарелки и не могла сдержать свой озорной смех, заражая им всех окружающих. «О. Мой. Бог. „Синдром Кларк“ — это наследственное.» * * * Три года спустя. Хоуп — наша маленькая робкая кареглазая кудряшка. Ангелочек, чье сердечко так легко ранить даже мимолетной сердитостью. Очень добрая и открытая, и такая скромная и невинная, как мама… Фейт — зеленоглазый бесенок с черными, как воронье крыло волосами. Настоящая оторва и бестия, очаянно защищающая сестру. Храбрая, самоотверженная, и такая чистая, как папа. Но их объединяло то, что они были на сто процентов папиными дочками, так сильно любимыми. Девочки Грифа, которых он уже не боялся носить на руках, плечах, закорках и шее. И он в них не чаял души. Вечером, когда наши двойняшки наконец улеглись, мы нежились в нашей постели, и я расплетала хвостики, которые девочки заплели своему папочке, выдирая ему не один десяток волос. Распушив своему грифону его черную гриву, я сравнила его внешность с рисунком на его мускулистой груди, пробегаясь по ней быстрыми когтистыми пальчиками. — Похож? — Ну просто одно лицо. Я закусила губу и слегка поцарапала мужское плечо, с наслаждением осыпая моего гладиатора горячими комплиментами. — Мой отважный неистовый лев… мой могучий гордый орел… — Моя царица… ммм… Его пальцы прошлись по пояску и, развязав халатик, блуждали по голому покрывающемуся мурашками животу. Но вдруг ладонь застыла, и Джеймс навис надо мной. — Мили, дорогая, а когда у тебя в последний раз были… эти… ну «дела»… — Какие дела, дорогой? — прикинулась я дурочкой, но Джеймс с легкостью меня раскусил. — Месячные, Мили! — Не понимаю, о чем ты. «Мили, ты попалась!» Его изумрудные прекрасные такие любящие глаза ослепительно засверкали, и он заигрывающе произнес. — И какой срок, малая? — Двенадцать недель… — тихо произнесла я, а мой счастливейший муж подпрыгнул в постели. — Двенадцать, Мили⁈ И ты молчишь⁈ Только не говори, пожалуйста, что их там двое. Мы рассмеялись в голос, и Джеймс накрыл мою улыбку долгим, проникновенным поцелуем. А потом я негромко произнесла. — Нет, любимый. Он там один. И это — Николас Уайлд. — Мили… я… я… я просто… — его щетинистые щеки залились алой краской, я накрыла его сбивчивый шепот ладонью и негромко ответила. — Я знаю… я тоже… «О… Мой… Гриф…» * * * Эпилог. Адам. Я стоял на коленях в храме у скромного алтаря перед деревянным распятием во всю стену, в том месте, где я вырос… дома… я искренне молился под звук тлеющего воска, капающего на металлические высокие подсвечники, негромко шепча в благоговейной тишине себе под нос единственное свое желание. — Господи… я знаю, что далеко не святой, что совершил много ошибок, но я обращаюсь к тебе с одним… умоляю помоги мне забыть ЕЕ… я не могу больше так жить… дай мне исцеление умоляю, Господи… Было уже поздно, и в помещении были зажжены все свечи и люстры, а сквозь арки расписных куполов проглядывала черная ночь. Я почувствовал легкое прикосновение к моему вздрагивающему плечу. Я ощущал своей массивной спиной хрупкий маленький силуэт позади, который деликатно прочистив горло тихонько произнес. — Простите… храм закрывается на ночь. Вы не могли бы… не могли бы вы… Я развернулся и встал, заставляя едва заметную кроху задирать голову все выше. Она что-то бормотала себе под нос, завороженная моим угрожающим видом. Ее взгляд упал на мою черную прирастегнутую рубашку «Маленькая мышка.» Я по-джентльменски указал ей рукой на проход. — Только после вас. «Я раньше не видел ее здесь. Видимо она совсем недавно приняла обет. А может еще и не успела…» Я шел за ней, глубоко дыша ей в ее крохотные плечики, завороженно следя за легкими очертаниями ее фигуры под плотной непроглядной рясой. «Что же ты таишь под этой дурацкой накидкой, которая совершенно тебе не идет?» Мы вышли на улицу. Девочка закрыла дверь на массивный ключ, который был больше ее миниатюрной ладошки. — Как тебя зовут? — Ева. «Да ладно⁈»