Танцы-обжиманцы гусей 17 декабря, среда Не знаю почему, но я не удивилась, увидев на палубе парома поджидающего меня брата. Лэнгстон схватил меня в охапку и обнял, чуть не задушив. – Никогда больше не пугай нас так! Паром отчалил, увозя нас в Манхэттен. Брат соединился с родителями по видеосвязи. – Где ты была? – закричала мама. Судя по ее виду, она всю ночь не спала. – Мне необходим был тайм-аут, – ответила я. После чего – чем ничуть не горжусь – начала безбожно врать. Я не знаю, что значит быть подростком, но, похоже, взросление не обходится без лжи. Все кругом ожидают от тебя поведения взрослого человека, а потом злятся, когда ты проявляешь хоть толику независимости. – Я спустилась в бункер дяди Рокко. Там было так темно, что я уснула и проснулась только полчаса назад. Простите, что заставила вас волноваться. Я выдумала это не на пустом месте. В наши ежегодные поездки в Статен-Айленд я частенько брала тайм-ауты от семейных разборок с дядей Рокко, прячась в бункере времен холодной войны, построенном в тайном подвале автомастерской, которая находится в двух кварталах от кладбища. А что еще мне оставалось сказать? «В смятенных чувствах, совершенно потерянная, я не хотела идти в школу, поэтому отправилась в Статен-Айленд и стала там другой личностью. Жанну, которая понравилась бы вам, поскольку она намного круче меня, захватило создание волшебных пряничных домиков, ставшее странноватым после пары-тройки чудотворных печений Супер-Майка: от не пойми какого ингредиента она превратилась в дерзкую машину по росписи пряничных девушек, а потом отключилась и всего лишь с час назад проснулась былой скучной Лили». Ложь заслоняла меня от «Лили снова чудачит, возможно, ей необходима психотерапия?». Правда, скорее всего, отправила бы меня в реабилитационный центр. – Никогда больше так не поступай, – сказал папа. – Мы за ночь, наверное, десяток лет прибавили. Я взглянула в мамино лицо: сердитое, усталое, но еще и спокойное. – Я переживала, – начала она. – Но почему-то верила, что с тобой все хорошо. Я чувствовала это. Когда умерла мама, когда мой двоюродный брат Лоренс попал в ужасную автомобильную аварию, когда упал с лестницы твой дедушка, я еще до звонков чувствовала, что произошло что-то непоправимое. Вчера вечером мои инстинкты молчали. Я страшно паниковала, но была уверена: с тобой все в порядке, где бы ты ни находилась. Было не время для придирок, но я не сдержалась: – Вам не кажется, что сообщение обо мне в новостях – это перебор? – Журналисты питают к тебе слабость, – объяснил папа. – У них заметно подскочил рейтинг после новости о том, как ты поймала ребенка. – Это не слабостью называется, а оппортунизмом[13], – заметила я. – Мы ждали до рассвета, – произнесла мама. – Но от тебя не было вестей, и мы подумали, что поднятый нами переполох выкурит тебя оттуда, где ты прячешься. И оказались правы. Дядя Рокко увидел репортаж и позвонил сказать, что видел тебя вчера на острове. – Все равно – это перебор. – Ты не в том положении, чтобы нас критиковать, – заметила мама. – Дома все обсудим, – добавил папа. – На семейном собрании. – Простите, – извинилась я. – Мне правда очень жаль. Лэнгстон завершил звонок, и лица родителей пропали с экрана. – Я пять раз ездил на этом пароме туда и обратно, – сообщил мне брат. Наверное, ждал от меня благодарности. Не дождался. У меня еще не прошла злость на него за готовность оставить наш семейный очаг. Мне хотелось чувствовать себя счастливой за него, но я слишком печалилась за себя. Лэнгстон с Бенни готовы к этому шагу. Я – нет. Когда я промолчала, брат добавил: – Дэш сделал со мной пару заходов туда и обратно. Он тоже сильно волновался. – Оу, – скупо отозвалась я. Так называемое волнение Дэша – того же рода, что и его рождественский подарок в виде елки. Он вел себя так, будто хотел быть рядом со мной, а потом преждевременно ушел. Холодный, непроницаемый. Такой красивый и заботливый, но не влюбленный. Почему? Дэш осложнял мою жизнь. У меня и без него полно насущных проблем. К примеру: куда меня отправят жить, если семейное гнездо развалится на части? – Он – славный малый, – сказал Лэнгстон, и я в шоке чуть шею себе не свернула, резко повернув к нему голову. – Так теперь тебе нравится Дэш? – изумилась я. – Теперь я с ним примирился, – отозвался брат. Весь мой мир перевернулся. Я была растеряна, напугана, взволнована и заинтригована таинством того, какими дорогами может пойти моя жизнь. – А я примирилась с тем, что вы с Бенни можете быть счастливы вместе в своей новой квартире, чего я не одобряю, но тем не менее поддерживаю. – Я чувствую то же самое в отношении вашей с Дэшем пары. – Брат помолчал. – Ты ему действительно дорога. В том-то и проблема. Я люблю его. Но сама ему просто дорога. Это больно. – Тогда почему сейчас он не здесь? – спросила я. – Ему пора было в школу. Видимо, Дэш относится к занятиям серьезней, чем ты последние пару дней. – Лэнгстон лукаво посмотрел на меня: – Так где ты на самом деле была? – На оргии в честь пряничных домиков. – Сарказм не идет тебе, Лили. Не хочешь рассказывать, не рассказывай. Мы вернулись домой. Родители спешно собирались в недельную поездку в Коннектикут: на школьную праздничную вечеринку и закрытие академического семестра на папиной работе. Еще они туда ехали для того, чтобы мама сама увидела и оценила жилье директора, на случай если в новом году они все-таки решат переехать жить на территорию частной школы. Семейное собрание заняло одну нью-йоркскую минуту. Школьное наказание: школьные правила запрещали учет выполненных заданий за пропущенные дни, а значит, я получу неуды и это скажется на моей успеваемости. Также меня отстранили от уроков на два следующих дня, до самых каникул. Что у меня не укладывалось в голове, потому как «наказание» больше смахивало на «подарок». Целых два выходных! Подумаешь, не сдам задания и не получу хорошие отметки. Зато смогу напечь печений, выгулять собак, приготовить рождественские подарки и заняться множеством других вещей, поинтереснее школы. Родительское наказание: до Рождества я должна сидеть дома. Исключение – выгул собак. Меня никогда не сажали под домашний арест. И в данном случае я вообще не видела в нем смысла. По-моему, родители – тоже. Они объявили о своем наказании прямо перед отъездом, практически признав его неосуществимым, так как сами уезжали и смотреть за мной было некому. Естественно, я благоразумно умолчала об этом. Если честно, из-за бессонной ночи родителей совесть меня не мучила. Я – девчонка с Манхэттена. И сбегающие в Коннектикут дезертиры заслуживали беспокойства. А вот дедушка не заслуживал. – Я некоторое время поживу у сестры, – сказал он. – Тут у вас слишком волнительно и суматошно. И тебе больше не придется водить меня по врачам. – Мне нравится это делать, деда! Он приподнял тростью штанину, обнажая синяк на голени. – Видишь? – указал на него тростью. – Что случилось? – Случилось то, что ты не пришла на свою смену в реабилитационный центр! Сэди из палаты 506 так разозлилась, оставшись без твоего чтения, что пнула меня ногой. – Прости. – И без своего счастливого амулета под рукой я проиграл в «Колесо фортуны». – Прости. – Я ненавижу эту игру! И могу терпеливо смотреть ее, строя догадки со всеми этими старыми перечниками и перечницами, только если ты со мной рядышком. – Прости. Ну что я за чудовище? Дедушка отвел глаза. – Будешь сидеть дома, – припечатал он. Поднялся, схватил свою трость и похромал прочь. Провожать взглядом его удаляющуюся спину было самым худшим наказанием, какое я только могла себе вообразить. Наказанием, от которого сердце рвалось на части. Воссоединившись со своим мобильным в своей новообретенной временной тюрьме под названием «моя комната», я увидела сообщение Дэша. «С возвращением. Я скучал по тебе». «Я тоже скучала по тебе», – ответила я и уснула с телефоном в руках, пригревшись под боком у пса и дедушкиного кота. Жаль, тепло это шло не от сжимавшего меня в объятиях Дэша и не от его громких слов из сообщения, которые он никогда не произносит вслух. 18 декабря, четверг Эдгар Тибо сидел за своим любимым столиком в Томпкинс-сквер, когда я проходила мимо со сворой собак на выгуле. Он играл в шахматы с чемпионом парка: пожилым джентльменом по имени Сирил с растафарианскими, помеченными сединой дредами, в берете, который он выиграл у Эдгара в турнире прошлой весной.