– Что он здесь делает? – удивилась Лили. – Потерялся? – предположил я. – Или, как и все, хочет полюбоваться витринами магазина Бергдорфа Гудмана на Пятой авеню. Лебедь заметил нас. Он заскользил по поверхности незамерзшего пруда, разглядывая нас с холодным любопытством. Лили высвободила свою руку, чтобы сделать снимок. И тут лебедь запел. 18 декабря, четверг Песня закончилась. Я не выпускал Лили из объятий. Во всяком случае, одно долгое мгновение. Пока не стало неловко от того, что Тибо не поставил новую песню. – Беру свои слова обратно, – сказала Лили. Прозвучало неуверенно. Пусть так. Мне и этого достаточно. Вот только есть небольшая проблема. Когда что-то забираешь назад… Это что-то никуда не девается. Оно по-прежнему где-то есть. 19 декабря, пятница Лебедь начал петь. Он не гоготал, не клекотал, не кричал душераздирающе. Его песнь была нечто средним между погребальным плачем и осанной. Когда он замолчал, я захлопал в ладоши. Перчатки заглушили звук хлопков. На лице Лили отразилось беспокойство. – Ты чего? – спросил я. – Он умрет. Они поют свою красивую песню перед смертью. – Это просто легенда, – заверил я ее. Лебедь перестал обращать на нас внимание. Он продолжил плавать. И умирать не собирался. 20 декабря, суббота На следующее утро Лили снова исчезла. Глава 8. «Надой» Лили 20 декабря, суббота «Ты снова куда-то пропала», – пришло сообщение от брата. Я не ответила. «Я сегодня ночую у Бенни. Мы планируем, как обставить новое жилье, и я не побегу тебя искать». Я опять не ответила. «Я вижу, что мои сообщения прочитаны». Вот же сталкер. «Это уже начинает раздражать, Медвежонок. Ты переходишь черту и из очаровательной превращаешься в несносную». Говорит каждый взрослый каждому подростку. Всегда. Брат готов переехать в собственную квартиру. Он теперь один из них. Закатив глаза, я отключила мобильный. Я не пропала. Я потерялась. * * * До Рождества осталось пять дней. В душе должно нарастать радостное предвкушение, но я чувствую лишь одну безнадегу. Тем не менее мне придется испечь лебкухенские печенья, побродить по праздничному рынку на Юнион-Сквер и покататься на коньках в Центральном парке – то есть соблюсти три из своих любимейших рождественских традиций под номером два, шесть и восемь (у меня их десять), предшествующих наступлению Великого Обмена Подарками (эта традиция, конечно же, возглавляет десятку) двадцать пятого декабря. Я даже не составила список желаний. И не ходила по улицам, распевая рождественские гимны с группой, которую сама создала. Меня настигла «Рождественская хандра»[18], которая все усугублялась. Дедуля вместе со своим котом перекочевал в дом миссис Бэзил. Я не побежала за ним, умоляя остаться с нами или извиняясь за причиненное беспокойство из-за своей поездки на Статен-Айленд. Я даже не просила оставить мне его кота. Я сама себя не узнавала. Дэш знает, как тяжело мне видеть страдания животных, и все же я не сказала ему, как сильно расстроилась от встречи с лебедем. Я вроде оставила мрачные мысли на потом, но в конце прогулки, перед расставанием с Дэшем, сказала лишь: «Ну, до встречи». Не клеилось у нас с ним, и я больше не могла притворяться. Мне хотелось уйти. «Ты все неправильно поняла». Слова Дэша назойливо крутились в голове, почему-то повторяемые голосом противного парня, который вечно орал бурундуку: «Элвииин!»[19] «Ты все неправильно поняла». Элвииин! «Ты все неправильно поняла». Элвииин! Так мозги вскипят. ТИШЕ! В раздражении я чуть не включила мобильный, чтобы напомнить Лэнгстону: у меня есть пес и собаки для выгула, и для них я никогда по своей воле не пропаду. Я могу игнорировать окружающих меня людей, но никогда не подведу своих четвероногих пушистиков. Спозаранку я не просто выгуляла Бориса, а отвезла его в собачий парк для игры без поводка – а тот, на минуточку, находится на Рандаллс-Айленд. Мне пришлось потратиться на две дорогущие поездки на такси, поскольку по правилам нью-йоркского метрополитена в общественном транспорте животных разрешается провозить только «в закрытых контейнерах, не доставляя неудобства другим пассажирам». Первая часть проблем не вызывала, а вот вторая… запросто. В общем, не повезло двум таксистам, чьи машины пропукал и обслюнявил Борис и кому я вручила влажные доллары из сумочки, на которой всю дорогу сидел пес. Борис настолько устал от нашей вылазки, что весь оставшийся день проспит и не заметит моего отсутствия. Так чего брат волнуется? Подумаешь, не сказала ему, куда ушла. Вот серьезно, если бы родные списались или созвонились с моими клиентами, получившими от меня этим утром сообщения о том, что сегодня я недоступна, со списком надежных и ответственных выгульщиков собак, то знали бы: я не пропала. Пропажа человека подразумевает непреднамеренное исчезновение. Например, когда девушка нечаянно съедает галлюциногенных пряничных человечков и ее сознательный выходной оборачивается ночным исчезновением. Так, может, в этом настоящая проблема? Не в том, что я потерялась, а в том, что, возможно, теперь одержима жаждой безумств. Диких приключений. Опасности. Риска. Больше Жанны, меньше Лили! Я вздохнула, и в холодном воздухе вагона образовалось облачко пара. Холодная зима наконец-то пришла, но какая-то неприятная. Стылая, промозглая, из-за которой пассажиры в едва отапливаемом вагоне кутаются в длинные пальто, туго обматывают головы и шеи шарфами и потирают руки в перчатках, а поезд еле тащится из-за проблем с железнодорожными сигналами. Все молчат, стуча зубами и зябко дрожа. В сердце ощущался тот же холод, что и в воздухе. Я выглянула в окно. Полуденное солнце ярко сияло, словно говоря: «Я повелитель света, такой большой и всесильный, что при желании не буду источать ни капли тепла! И из вредности не дам пробиться в эту холодрыгу ни единой снежинке. Так кто у нас тут владыка зимы? Я владыка зимы, вот кто. Выкусите, людишки северо-востока Атлантики!» Мне хотелось плакать. Но, боюсь, слезы сосульками замерзнут на лице. Дэш прав. Я действительно все неправильно поняла. Я совершенно не могу его прочитать и даже не могу убедительно с ним расстаться, потому что я – бестолковая невротичка, которая слишком сильно любит его и не в силах настоять на том, чтобы он отпустил меня ради нашего обоюдного блага. Поезд остановился. Сначала я подумала, что мне это привиделось, поэтому сняла очки, протерла их салфеткой и надела снова. Нет, знак на станции «Метро-Норт» и правда гласил: «Плезантвиль»[20]. Ничего себе местечко! Если оно такое приятное, то почему тогда на поезд садится целая армия шумных, злобных и пьяных Санта Клаусов? Причем удивительно разнообразных: мужчины и женщины; молодые и старые; толстые и тощие; облаченные в полные костюмы при белых бородах и почти обнаженные Санта-стриптизеры. А за ними – и это настораживало еще больше – следовала группка распевателей гимнов, перебрасывающаяся фляжкой со спиртным и поющая песенку, которая ну никак не соответствовала эпохе викторианских костюмов певцов. Детишки горько плачут, Олени пудрят мозг – Никто не знает почему. И Санта отморозил нос.