Мы направились к двери, ведущей на Геральд-сквер. Нас манила ничем не примечательная тридцать четвертая улица. – Помни, Лили: все что угодно, как угодно и куда угодно. Мы сами выбираем продолжение нашей истории. И сейчас не время для реальности. Если уж на то пошло, пусть реальность возвращается в январе. Но сейчас – для волшебства весь город в нашей власти. Я думал, мы тут же рванем за приключениями, но Лили стояла на месте, загораживая выход покупателям, которым приходилось проталкиваться мимо нас. – Дэш, ты же осознаешь, что произнес это? Дважды. – Разве? По-моему, слово «непритворная» я употребил лишь один раз. – Я не об этом, – помрачнела Лили. Я посмотрел ей прямо в глаза. – Если хочешь, я и сейчас это повторю. Да пусть весь мир об этом знает! – И я начал говорить проходящим мимо людям: – Сэр, я люблю Лили. Мэм, вы представляете, я люблю Лили. Я люблю Лили, люблю Лили, ЛЮБЛЮ! Я – переодетый в Санта Клауса дурак – безнадежно влюблен в Лили. И если любовь к ней – преступление, то объявите меня виновным! Мне продолжать? Лили кивнула. – Я люблю Лили сильнее, чем все вы – Рождество! Сильнее, чем мистер Мэйси – денежки потребителей! Люблю так сильно, что об этом должны кричать витрины всех магазинов! Моя любовь к Лили выше ВНП[34] большинства промышленно развитых стран. Я люблю… Лили накрыла мою руку своей. – Ладно, хватит. – Теперь мы с тобой на одной волне? – Думаю, да. – И хотя поблизости нет омелы, ты разрешишь мне поцеловать тебя прямо тут, в дверях многолюдного универмага? – Да. Что мы тут же и сделали. Крайне странная парочка подростков, целующаяся в дверях крупнейшего универмага, награждаемая осуждающими взглядами и проклятиями прохожих, которой совершенно на это плевать. – Счастливой годовщины, – сказал я, отстранившись. – Счастливой годовщины, – ответила Лили, прильнув ко мне. И так, рука в руке, мы вынырнули в ночь. До Рождества оставалось четыре дня. Пора заполнить их верной историей. Глава 10. Лили Прыжки на льду 22 декабря, понедельник Рождество может идти на все четыре стороны, поскольку я уже получила желаемое: Дэша. Я чувствую на лице легкое касание утренних солнечных лучей, но не открываю глаз. Мне хочется насладиться ощущением его вздымающейся и опадающей при дыхании груди, теплом его прижатого ко мне тела. Вчерашний день, пожалуй, был самым лучшим днем в моей жизни (не считая всех премьер «Звездных войн»). Мы с Дэшем признались друг другу в любви. Он проводил меня вечером домой, и мы устроились в обнимку у камина, любуясь нашим крошкой-красавцем Оскаром. Я сказала, как сильно люблю его. – Я люблю тебя за твои заумные книги, депрессивную музыку и ужасные печенья. Люблю тебя за доброту. За любовь к Рождеству вопреки себе. Ради меня. – Я так долго держала чувства в себе, что теперь мне необходимо было их излить. – Когда ты понял, что любишь меня? – Не одномоментно. Не делай такое разочарованное лицо. Я постепенно это осознавал. То, насколько ярче и лучше стала моя жизнь с твоим появлением в ней. София говорит, я сильно изменился, узнав тебя. Стал гораздо счастливее и веселее. Я больше не ревновала Дэша к Софии, но никогда не перестану завидовать ее евроэлегантности и ее не американскому, рациональному отношению к сладостям. – Ты сказал Бумеру и Софии, что любишь меня, прежде чем сказал это мне? – Мне не нужно было этого говорить. Все остальные, похоже, поняли это раньше меня. – У нас годовщина! Люблю нас за это! Люблю тебя за то, что ты признался мне в любви в нашу годовщину! – Ты забыла о ней, да? – Забыла, – призналась я. Мой декабрьский разум был традиционно настолько поглощен Рождеством, что мне даже в голову не пришло включить начало собственного любовного романа в важнейшие праздничные даты. – Как по-твоему, какую парочку мы больше всего напоминаем из романов Николаса Спаркса? Скажем: «Дневник памяти»! Мечтательный взгляд Дэша заледенел. – Никогда так не шути. Я и не шутила. – Я разрушаю момент болтовней о нем? – спросила я. – Да. Давай будем говорить о нем молча. Что мы и сделали посредством бесчисленного множества поцелуев. А потом уснули на полу гостиной – совершенно одетые и совершенно без сил. И теперь я смаковала наше пробуждение рядом друг с другом. На руку капнула слюна, и я приоткрыла глаза. Блин блинский! Я тут с Борисом обнимаюсь, а не с Дэшем. Мое разочарование смехотворно. Мне дважды повезло. Я получила желаемое, как в этом году, так и в прошлом. Дэша и пса. Моя записная книжка преисполнена. Дэш лежал под другим боком Бориса, еще полусонный. Он тоже получил на Рождество желаемое. Его мама уехала в свой ежегодный отпуск и даже не настаивала на том, чтобы он пожил в квартире отца, поэтому ему не пришлось обманывать маму, что он живет у отца, а отца – что он живет у мамы. Больше всего на свете Дэш желал иметь в своем полном распоряжении собственный дом. Чем позже и насладится в полной мере. Пока же он целиком и полностью мой. Сердце все еще переполняла безумная радость. Я люблю! И любима в ответ! Мне испекли печенья! И меня от них не стошнило! О да, я знаю, что мне придется серьезно побороться за внимание Дэша. Его жадный взгляд уже обшаривал книжный шкаф рядом с Оскаром. – Почему ты так обожаешь книги? – сказала я вместо «доброе утро». Не враждебно, ревнуя к твердым разноцветным корешкам, страницы которых хранят столько всего удивительного. А с искренним любопытством. – Меня с детства мама водила в библиотеку как минимум раз в неделю. Библиотекари были для меня сродни Мэри Поппинс. Они всегда знали, какую книгу дать мне под настроение или происходящее в моей жизни. Я находил в книгах покой. – И спасение? – И спасение. Но я не сбегал в книжный мир, а просто в него уходил. В книгах столько дорог открыто. Ты можешь пройти по любой из них. Книги – это путешествия. Знания. Возможности. Волшебство. Я ушам своим не верила. Мой любимый Бука кощунствует! Я приподнялась, чтобы взглянуть в его чудесное лицо. (И торчащую рядом чудесную морду Бориса. Я такая счастливица!) – Ты веришь в волшебство? – спросила я. Глядя на них. На своих любимых парня и пса. Они – мое волшебство. – Да, – ответил Дэш и мрачно добавил: – Но, пожалуйста, никому об этом не говори. – Я все слышал! – заявил Лэнгстон, проходя через гостиную к кухне. И пропел: – Дэш верит в чудеса. Должно быть, это любовь! За братом в гостиную вошел Бенни. Увидев нас с Дэшем на полу, он шутливо потерся о бедро Лэнгстона. – Ночевки с бойфрендом? – кинул он мне. – Повезло, что Mami и Papi до сих пор в Коннектикуте! – Бенни посмотрел на Дэша, затем на Лэнгстона. – Сейчас побьем Дэша или потом? – Мы теперь с ним дружны, – вздохнул Лэнгстон. – Ñoña es! – крикнул Бенни, что, наверное, по-пуэрторикански означает «Ни хрена себе!». – Должно быть, это любовь, – насмешливо повторил брат. – Diantre![35] Еще рано вручать подарки? – Да все равно, – пожал плечами Лэнгстон и повернулся к Дэшу: – Скажи спасибо, что откроешь подарок сейчас, а не позже, перед родителями твоей девушки. Дэш промолчал. – Неблагодарный, – буркнул брат. Бенни подошел к вороху рождественских подарков, вытащил коробку, обернутую в пеструю подарочную бумагу «Стрэнда», и бросил ее Дэшу. Тот развернул подарок. Ясное дело, парни подарили ему книги. Почему же он покраснел? Дэш развернул коробку ко мне: «Собрание сочинений Д. Г. Лоуренса». – Feliz Navidad![36] – поздравил Бенни. Почему, интересно, Лоуренс вызвал у моего парня такое смущение? Потом обязательно погуглю, что это за автор. – Секса и безопасности тебе, дорогой книжный Дэш! – засмеялся Лэнгстон.